Остров голубых снов(Сказки) - Лари Леонида. Страница 3
Я мог победить только терпением. Мне приходилось вести двойную борьбу: за самого себя, чтобы окрепнуть душой и телом, и за нее, чтобы вера ее не ослабла.
Поэтому я являлся всякий раз, когда она того желала, внимательно ее выслушивал, прощал все невинные капризы, усматривая в них беспечность детства, не желающего уходить…
На других женщин я не смотрел. И не потому, что боялся вызвать ее ревность — она легко могла справиться с этим чувством, — а просто, понимая ее душу, не желал причинять ей боль. Душа ее была своеобразна, как неповторимо было и ее тело — сосуд, в котором она пребывала. Впрочем, любой сосуд неповторим, каким бы непривлекательным он ни казался, а ее тело нельзя было назвать некрасивым.
Потом было что-то необъяснимое. Весенний ли дождь с первым громом, который я услышал впервые за долгие столетия, щедрое ли солнце, ослепившее ночную птицу, или ручьи, весело бегущие по улицам города… Мне казалось, что она больше не зовет меня во сне с прежней страстью, не соединяет руки в молитве, призывая совершить еще один шаг. Это было всего лишь испытание, но я уже терялся в догадках и страдал, скрывшись за завесой молчания. Я думал, что она заболела, а скорее всего, встретила обыкновенного человека, которого не нужно вылепливать с такой тщательностью и самозабвением. И я страдал от своего неверия.
Между тем заветный огонь отлил мои последние, самые существенные черты.
До полного воплощения оставалось совсем чуть-чуть, однако все, что окружало меня, излучало тяжелую, глухую и невыносимую тоску. Нет, я больше не мог терпеть! Вопреки запрету я появился в своем незавершенном обличим, с бездонным, необласканным взглядом, всклокоченными волосами и горестным изгибом губ. Я пришел, чтобы больше не воспринимать свою тень, как чью-то милость.
И в этот миг, когда она наконец добилась меня, а я терял ее навеки, ибо она таяла в моих объятиях, без сожаления, легкая, как воздух, — в миг, когда она, едва связывая слова, успела прошептать: «Я не смогла помочь тебе, любимый… Я услышала, как бьется твое сердце, и не сумела…»; в этот самый миг я спросил себя с болью в груди: «Отчего не дозволено ей остаться?»
Неужели она так сильно походила в прошлом на меня, на мужчину, давшего начало миру?..
ПТИЦА
Как прекрасна и белоснежна была птица твоей души! В поле детства она грациозно склонялась и пила живую воду из реки, текущей в бесконечность. Она мягко скользила по волнам навстречу ветру. Я часто приходил сюда и наблюдал за ее беззаботным взрослением. И она отвечала мне радостным хлопаньем крыльев. Сколько раз она склевывала крошки с моей ладони!
Однажды я уловил в глазах этой птицы искорки любопытства и забеспокоился. Эта жажда познания показалась мне преждевременной. Ведь она еще не готова покинуть поле своего детства. Мне хорошо известна судьба птиц, которые на еще не окрепших крыльях устремлялись за горизонт. Они либо погибали, камнем срываясь с большой высоты, либо умирали от холода, еще не научившись самостоятельно добывать пропитание.
Я стоял и наблюдал за ее скольжением по волнам и даже не заметил, как она очутилась на другом берегу. Из раздумий меня вывел ее отчаянный крик. Две черные птицы угрожающе кружились над ней, опускаясь все ниже и ниже; описываемые ими круги становились все уже, пока бедняжка не завертелась в их водовороте. Птицы набросились на нее с невообразимой жестокостью. Окровавленные перья, вырванные вместе с мясом, носились в воздухе, и через мгновение прекрасная белая птица стала неузнаваемой.
Я бросился ей на помощь, безумно крича и размахивая руками, но хищники не унимались, пока я не подбежал. Все, что я обнаружил, было комком плоти, в котором едва теплилась жизнь.
Я подобрал птицу и отнес домой. Промыл ей раны, смазал кипяченым маслом, запеленал в мягкие шерстяные лоскуты и бережно уложил в укромное место. Каждый день я приносил ей намоченный хлеб и воду. Иногда я нежно приоткрывал ей клювик и вдувал тепло своей жизни. Мне казалось, что тогда птица твоей души скорее излечится от ран. Но однажды, когда я приблизился, она клюнула меня в руку с жадностью, которой я в ней не подозревал. Наверное, она совсем оправилась, подумал я, и настало время отпустить ее на волю. Я размотал тряпки, чтобы она больше не била меня своим клювом.
Горьким оказался тот миг, ибо вместо белой птицы предо мной предстала во всем своем уродстве черная хищница похожая на тех, что когда-то напали на нее. Она посмотрела на меня с нескрываемой ненавистью, она, за которой я столько ухаживал. В следующий миг, разрезав воздух крыльями, она навсегда улетела с поля твоего обманутого детства. А я вспоминаю, какой красивой и белой была птица твоей души!..
КРИСТАЛЛ-ФИЛОСОФ
Я не претендую на талант писателя, я — простая учительница поселковой школы, загруженная планами, уроками и тем, что называется воспитанием подрастающего поколения. И все-таки я решила доверить бумаге свои мысли по велению сердца. Я задыхаюсь оттого, что вынуждена держать их в себе, это выше моих сил. Мне кажется, если я расскажу обо всем, станет легче.
Мальчика, о котором пойдет речь, уже нет в живых, но я не могу и не хочу, чтобы после него осталось лишь смутное воспоминание, которое с годами развеется как дым. Он не заслуживает этого, и, в меру своих скромных возможностей, я хотела бы восстановить его образ в словах, как бы возродить его. В этом моя единственная надежда и единственное утешение.
Его звали Кристиан. Пережив большое горе — у него умерла мама, — он переехал с отцом в наш поселок. Кристиан стал ходить в школу, где я работала после распределения. Хорошо помню тот день, когда он вошел в девятый «Б», где я была классной руководительницей. На меня произвели впечатление не столько приятные черты его смуглого лица, черные блестящие волосы или медленная, чуть неуверенная, но спокойная походка, сколько глаза. Большие, темно-карие, постоянно удивленные, они с первого взгляда вызывали доверие.
Кто знает, может, я и преувеличиваю, но с его появлением в классе сразу возникло ощущение какой-то тайны, хотя его кристально чистый взгляд скользил по лицам ребят без утайки, предельно открыто. Может быть, поэтому к нему почти сразу пристало прозвище «Кристалл», которым не замедлили окрестить его новые одноклассники.
Поначалу ребята всячески пытались уязвить его, но он не отвечал на обиды, сохранял при этом достоинство и не выглядел униженным.
Помню, в первый день нашего знакомства, после того как я представила Кристиана одноклассникам, он направился к своей парте, но кто-то подставил ему подножку, и он растянулся во весь рост. Ранец отлетел в сторону, книги и тетради рассыпались по полу. Кристиан поднялся не сразу. Он продолжал лежать лицом вниз, даже когда прекратился хохот ребят и окончилось их жестокое веселье. Я уже наказала виновника, открыла журнал и вызвала кого-то к доске, а Кристиан по-прежнему лежал на полу. Все в классе давно раскаялись, а одна девчонка даже принялась торопливо собирать разлетевшиеся книжки и тетрадки, запихивая их в ранец, когда наконец Кристиан поднялся, отряхнул одежду, взял ранец и, поблагодарив девочку, прошел на свое место с таким видом, будто ничего не произошло. Разумеется, глаза его говорили о другом, но кто из детей обращает внимание на глаза? Для них важно выражение лица. Во всяком случае его поведение несколько обескуражило ребят, хотя они и не отказались от своих издевок, пока не убедились, что тот, над кем они с такой настойчивостью потешаются, слеплен из не ведомого им теста. И тогда его зауважали. Как же случилась эта перемена?
На несколько дней мы отправились в соседнее село, чтобы помочь колхозу в уборке урожая. Каждый вечер после работы ребята собирались на берегу озера, купались, потом разводили костер, пекли картошку, рассказывали истории и загадки. Вдруг один из парней подошел к Кристиану, якобы для того, чтобы дать ему испеченную картофелину, а сам бросил за ворот его рубахи дымящуюся головешку. Тонкая ткань сразу же истлела, можно было представить, какую боль испытал мальчик. Однако Кристиан продолжал невозмутимо сидеть на месте, сказав только: «Пусть тот, кто бросил головешку, сам ее вытащит. Иначе я сгорю на медленном огне прямо у него на глазах».