Миттельшпиль (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич. Страница 6

— Об австрийской артиллерии, господин Гамильтон — ответил прямолинейный пруссак Муциус.

— А что не так с артиллерией? — деланно удивился англичанин.

— Если бы могли также легко различить позиции японских батарей при Тюренчене, — усмехнулся Марченко, — мы высадили бы десанты не на Курилы, а сразу на Иезо (Хоккайдо).

— К тому же, артиллерия вооружена только орудиями старых образцов, — добавил Муциус, — в основном девятисантиметровыми пушками прошлого века. С бронзовым стволом, что не позволяет усилить заряд и увеличить дальнобойность.

— Ну, господа, по-моему, вы слегка преувеличиваете, — ответил Гамильтон. — Это орудие аналогично вашей русской системе тысяча восемьсот девяносто пятого года, которая, насколько мне известно, до сих пор представляет основное вооружение артиллерийских бригад пехотных дивизий, — Ян слегка поклонился Марченко, — и почти не уступает по скорострельности вашей новейшей семидесятисемимиллиметровке[15], - теперь он поклонился Муциусу. — Касательно маскировки и дальности стрельбы — все известные мне в этой области авторитеты, даже русские, доказывают, что дальности стрельбы полевой артиллерии в нынешних условиях не может быть более четырех миль. Что делает вопрос маскировки орудий весьма спорным, поскольку на таком расстоянии они будут обнаружены после первого же выстрела.

— Возможно, вы правы, господин Гамильтон, ибо я в артиллерии не специалист, — приступая к ужину, ответил Марченко, явно не желающий продолжать спор. — Приятного аппетита, господа.

Атлантический океан, борт лайнера «Кельтик». Июнь 1904 г.

Полковник Хаус, худощавый, подтянутый джентльмен с военной выправкой (ни дня не служивший в армии, а звание полковника получивший, как почетный титул, от губернатора Техаса за помощь в выборах) курил сигару, стоя на палубе и смотрел на удаляющийся берег. Не так давно спущенный на воду, самый большой в мире лайнер «Кельтик» неторопливо набирал скорость, готовясь пересечь Атлантику. На его шести палубах почти две с половиной тысячи человек собирались с комфортом пересечь океан, чтобы навестить Старый Свет. И среди них была небольшая группа американцев, возглавляемая сравнительно молодым техасцем.

Вот уже стали неразличимы высокие дома и только знакомый силуэт с поднятым к небу факелом еще смутно темнел на горизонте, а Эдуард все еще стоял на палубе, задумчиво глядя в сторону уходящего берега. А подумать было о чем. Будучи довольно известным в политических кругах США[16], Хаус не спешил выйти на федеральный уровень. Ему, умело просчитывавшему шансы и всегда стремившемуся находиться в тени, это казалось преждевременным. Не занимавший никаких официальных постов, скромный и неприметный для публики, он предпочитал управлять политиками из-за кулис. «Серый кардинал» техасской политики, приведший к власти подряд четырех губернаторов Техаса от демократической партии, он вообще не планировал иметь никаких дел с нынешней республиканской администрацией президента Рузвельта. Пусть ему и нравились многие из ее действий, направленные на укрепление позиций страны на Американском континенте и в Азии. Но когда тебя просят такие люди, как, например, Морган и его деловой партнер Ламонт, пусть даже не лично, да еще при полной поддержке губернатора и сенатора Мортона — приходится соглашаться. А эти люди понесли большие потери от изменений в политике одной державы, в результате одержавшей победу в небольшой колониальной войне. Теперь они просто жаждали реванша, для чего им требовался человек, способный объективно оценить сложившуюся ситуацию и дать рекомендации. Причем реванш должен еще и принести дивиденды на каждый вложенный в его осуществление доллар.

«…остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна — Сибирь, а остальные — поделенная европейская часть страны,» — подвел он промежуточный итог своих размышлений. Впрочем, особо «полковник» не расстраивался. Съездить, посмотреть мир, да еще не на свои деньги, всегда заманчиво. Собирать же данные, как и анализировать их ему не привыкать, как и находить выход из безвыходных, с виду, ситуаций. На что уж тяжелое положение было у Джеймса Хогга, которому все дружно предсказывали проигрыш в выборной гонке за губернаторское место. А ему удалось организовать образцовую кампанию, причем чужими руками. За спинами деятелей и управляющих кампании, которые выступали на публике, высказывались в прессе, сидел он, дергая за ниточки, выстраивая стратегию действий, направляя и даже предлагал нужные лозунги и слова. И Хогг стал губернатором Техаса.

Так будет и теперь — он найдет нужные слова и факты, подберет нужных союзников, выберет лучшую сторону и приведет к победе своих партнеров по Большой Игре. При этом уговорив свою команду не спешить и не выбрасывать все козыри сразу, словно подвыпивший ковбой. Надо тщательно подготовиться и вступить в игру в самый благоприятный момент. А до того умело держать дистанцию и делая невозмутимое «покерное» лицо, обнадеживать и союзников, и противников. Может даже случиться так, что когда будут выигрывать союзники, надо будет помочь и слегка поддержать их противников. И наоборот. И пусть они как можно больше убивают и разоряют друг друга к вящей славе и обогащению Соединенных Штатов…

Раздавшийся гудок, которым «Кельтик» приветствовал встречное судно, сбил Эдуарда с мысли. Выругавшись про себя и бросив окурок в специальный ящик, он поспешил спуститься в каюту. Пора было переодеваться к обеду…

Германская империя, Берлин. Здание Генерального Штаба. Июль 1904 г.

Граф Альфред фон Шлиффен[17] сегодня чувствовал себя очень плохо. Хотя внешне это отражалось лишь в некоторой замедленности движений и, если внимательно приглядеться — в выражении глаз. Впрочем, разглядывать начальника Большого Генерального Штаба в его кабинете было некому. Адъютант и письмоводители, оставив папки с планами на столе, давно удалились, тихонько прикрыв за собой дверь.

Оставшись один, генерал долго сидел в кресле, рассматривая лежавшие аккуратными стопками на столе папки. И страдал.

Именно, страдал, так как при всей внешней сухости и педантизме, в душе он был самым настоящим романтиком, преклонявшимся перед содержанием этих папок. И жаждавшим однажды претворить это содержание в жизнь, в высокую романтику окутанных пороховым дымом полей сражений. Ведь только настоящий романтик может признать произошедшие в силу сочетания нескольких одновременно совпавших условий битвы при Канне и Седане образцом для всех предстоящих боевых действий германской армии, независимо от обстановки. И лишь настоящий романтик, не обращающий внимания на реальность, будет создавать планы исходя не из наличия своих сил, а из требований быстрейшей победы по его канонам[18]. И только такой человек будет всецело отдаваться своей работы, уходя в нее с головой. Увлекаясь насколько, что, когда его адъютант на рассвете, после продолжавшейся всю ночь штабной рекогносцировки по Восточной Пруссии, обратил его внимание на красоту реки Прегель в лучах восходящего солнца, он всего лишь бросил оценивающий взгляд и ответил: «Незначительное препятствие».

Но если бы кто-нибудь сказал Альфреду о скрытом в нем романтике, он удостоил бы такового лишь коротким холодно-безразличным взглядом из-за стекол пенсне и не менее коротким ответом: «Ерунда». Граф, истинное воплощение духа прусско-германского офицера, ни за что не признался бы в своем романтизме даже на Страшном Суде.

Но сегодня, после аудиенции у кайзера и полученного на ней ошеломляющего и тяжелого удара внутренняя броня дала трещину. Именно поэтому фон Шлиффен никак не мог приступить к предстоящей ему простой процедуре. А ведь ему всего-навсего надо было открыть каждую папку, в которой хранились аккуратно подшитые, прошитые и опечатанные секретные планы войны с Россией и начертать недлинную резолюцию: «В архив. Подпись». И все. Но эти простейшие действия в глубине души казались ему аналогом убийства собственных детей.