Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 80

Камилл выдохнул с отчаяньем и болью:

— Её!

— Как так? — я сильно растерялась.

— Увы, не могу встретиться с тобой наяву! Точнее, не могу поговорить с тобой, потому что наяву не помню самого важного! А так-то мы уже несколько раз встречались. Говорили о всякой ерунде.

Вскочила.

— Когда? Где? Почему я этого не помню?

— Потому, что я теперь другой, — выдохнул Камилл с отчаянием и болью, — Только во сне могу пообщаться, помня всё самое важное, — мужчина вскочил, заходил вокруг стола, нервно пощипывая усы, — Вот только этот способ не самый точный. Он не даёт высказать всё, к тому же, мало кто поверит словам приснившегося человека! — тут хранитель шагнул в сторону, налетел на угол шкафа, потом продолжил бродить вокруг стола как ни в чём ни бывало, — Здесь у меня нет тела, рук, чтобы объяснить всё. Но засыпая, вспоминаю всё и мучаюсь. Впрочем, это слишком маленькая плата. Я пошёл против законов мирозданья, утаив самые важные воспоминания, скрыв их глубоко в душе. Или… Может быть, для души естественно помнить самое драгоценное?..

Камилл остановился, растерянно посмотрел куда-то вдаль.

— Вдруг так и надо? Но отчего наш ум не понимает самого важного? Не потому ли, что он должен слушать душу, а люди давным-давно разучились это делать?.. — мужчина повернулся ко мне, устало посмотрел на меня, — Я в смятении, Вера! С того самого часа, когда Эррия призналась, что уйдёт, завершив своё дело! Радуюсь, что не позволил себе зайти дальше двух поцелуев, чтобы она подарила свою чистоту мужу из родного мира. И жутко из-за этого расстраиваюсь! Мне досадно, что так легко смирился с неизбежным, не достаточно усердно искал способ задержать её в моём мире. Может, если бы искал, как надо, то нашёл бы?! Мне печально думать о том, что мы не первые люди из разных миров, которых постигла эта грустная участь! И мне страшно, что ты тоже пойдёшь по этому пути.

— Не волнуйтесь, я не влюблена ни в одного из ваших мужчин!

— А мне кажется, что ты хотела встретиться с одним из наших парней, — испытывающий взгляд.

Вздохнула. И тихо призналась:

— Просто я восхищена его мечтой. Мне нравятся всякие романтические поэтические образы, поэтому то, что я испытываю к этому парню, это любовь не к нему, а к симпатичному образу, который сама же на него примерила.

— Ты уверена? — Камилл нахмурился.

— Ну… — смутилась.

— Вот именно, ты сомневаешься, как ответить. Подумай: каково тебе будет навеки расстаться с тем, кто не принадлежит твоему миру? И каково этому человеку прожить свои несколько десятков лет без тебя? Если он действительно тебя полюбит, а ты — его, вам обоим будет очень больно.

Подумав, со вздохом призналась:

— Если мы с ним полюбим друг друга, по-настоящему, то…

— Любовь не бывает настоящей или лживой. Если она — обман, это и не любовь вовсе. Любовь не может быть сильной или слабой, счастливой или несчастливой. А только лишь взаимной или невзаимной. Впрочем, нет, и эти свойства к ней не относятся.

Удивлённо подскочила к нему, встала перед ним:

— Это как же?

— Все эти свойства ей не присущи: их создают люди. А сама она другая. Ох, опять меня на размышления потянуло! — хранитель вдруг сильно ударил себя по лбу кулаком, потом виновато взглянул на меня, — Дофилософствовался, старый дурак! Сделал несчастной ни в чём не повинную девушку! Так на чём я тебя оборвал?

— Если я полюблю его, глубоко и надолго, то сама буду несчастна несколько лет или десятилетий, а он — несколько веков.

— Значит, он — хранитель Равновесия? Я правильно понял, — Камилл неожиданно схватил мои руки, сжал в своих больших ладонях, — Эррия сказала тебе или кому-то из твоих знакомых, что я уже умер, так?

— Да, — попробовала выдернуть руки.

Он сразу же отпустил их, взволнованно заглянул мне в глаза:

— Тебе?

— Да.

— Значит, моя звёздочка жива… — мужчина радостно улыбнулся, — Скажи, Эррия нашла там своё счастье? Нет, не надо! Я боюсь, что она полюбила другого! Впрочем, так для неё же и лучше… Так она жива?

— Она уже умерла, но не нашла тебя среди мёртвых, там, где вы могли бы встретиться. Или же вы даже там не сможете найти друг друга.

— Потому, что принадлежим к разным мирам, — хранитель вздохнул, чуть помолчав, взглянул на меня пристально, заметно волнуясь, — Скажи, а какой сейчас год в твоём мире?

— У нас 2012 год от рождества Христова.

— Когда она пришла к нам, у вас шёл 1937. Ей было шестнадцать лет. И она обычный человек. Да, по времени моя милая уже могла скончаться от старости, — он вздохнул, потом посмотрел на меня округлившимися глазами, — Надо же, в вашем мире прошло меньше века, а у нас — уже несколько тысячелетий!

Какое-то время мы грустно молчали.

— Скажи, она была счастлива в родном мире? — взволнованно спросил Камилл.

— Я не додумалась спросить её об этом, а Эррия не стала рассказывать.

— Вот как… — он печально смотрел куда-то сквозь меня, потом взглянул мне в глаза, — Вера, я даже не знаю, что мне тебе посоветовать: влюбляться или нет.

— Лучше ничего не советуйте: я пойду своим путём.

— И один из двух путей — как у меня с Эррией. А другой — забвение.

— Ну, что ж… — тяжело вздохнула, — Однако я сама сделаю выбор!

Каждый из нас долго смотрел в пол. Наконец я решилась, подняла голову, взглянула на Камилла и спросила:

— Вам, как хранителю, прожившему несколько веков, должно быть многое известно?

— Да, кроме самого главного: иначе бы я задержал Эррию тут или отправился вслед за ней в её мир.

— А как зажечь звезду?

Мужчина растерянно моргнул, потом ответил:

— Я прочёл много книг из Чёрной земли, а так же из Вечной страны, но ничего об этом не знаю. Впрочем, просмотрел не всё в Вечной стране, да и интересовал меня ответ на совсем другой вопрос. А в библиотеке Белой земли… — хранитель надолго задумался, потом ударил себя по голове, — Не могу вспомнить. Кажется, там я тоже был… — он яростно взъерошил волосы, — Ох, не могу… какая-то пелена ограждает меня от жизни… Наверное, это и есть забвение. А наяву я не смогу вспомнить твою просьбу. Послушай, пока ты там, поищи в наших книгах!

— В чьих?

— В книгах Белой земли… — Камилл сжал голову, закричал от боли.

И долго не мог оправиться, потом сказал осознанно, но глядя куда-то над моим плечом:

— И в библиотеку Вечной страны загляни, и в ту, что на Чёрной земле, у нынешнего нашего Старейшины. Или уже не моего?..

— Если ты — чернокрылый, значит, Гаад — твой Старейшина.

— Я не уверен, — мужчина с силой потёр переносицу, — Прошлое размывается… и настоящее трудно различить.

— А как попасть в Вечную страну?

И уже улетая из комнаты, услышала:

— Надо просто захотеть. Только этот мир откроется лишь тому, кто…

Часть 2.21

Зевнула, потянулась, посмотрела на замершего напротив меня Блага. Ох, мама, я ж перед ним уснула! А почему этот гад меня не убил? Я бы не сопротивлялась. Не успела бы.

Хранитель опустил взгляд к белому листу бумаги, лежащему перед ним. Прочертил новую линию кисточкой. Опять поднял на меня глаза, снова опустил, нарисовал новые линии, что-то зачирикал. Растерянно выдохнула:

— Ты что это, с меня портрет рисуешь?

— Именно, — ухмылка, — Хочу подарить последующим белым этот незабываемый миг.

— Так ты в меня влюбился? Или я такая красивая?

Мучитель громко и грубо расхохотался, потом шёпотом, с ухмылкой, объяснил:

— Первая изначальная за несколько тысячелетий, да ещё в таком жутком виде — это нечто.

Недоумённо посмотрела на смятое, запачканное землёй платье, пощупала лохматый хвост, в который превратилась коса, прикинула, как всё это смотрится со стороны и едва не заплакала от досады. А шиш ему! Не дождётся!

А Благ, усмехаясь, показал мне мой растрёпанный портрет.

Схватила опустевшую тарелку, всё ещё стоявшую на столе около меня — никто ещё за посудой не заходил — и запустила её в шкаф за Старейшиной. Посудина звякнула об полку, рухнула на пол и разбилась. Благ непроизвольно закрыл голову руками. Когда он убрал их, с его левого запястья падали капли крови.