Почти счастливые женщины - Метлицкая Мария. Страница 2

Она выглянула на улицу, но там было темно. Включила уличное освещение. Дождь закончился, только с деревьев падали капли.

Спать, спать. Сегодня она очень устала.

Однако уснуть не получалось. Включила телевизор. Но на экране рябило, картинка, словно игрушечный калейдоскоп, распадалась на множество мелких деталей, и Аля с раздражением его выключила. Нет, все понятно, загород, дождь – но как же это осточертело! Читать не хотелось. Разве что послушать музыку? Приемник отлично ловил любимую радиостанцию «Орфей». Несколько минут Аля крутила колесико настройки, но приемник шипел и шуршал. Чертыхнувшись, она выключила и его. Помехи. Всю жизнь одни помехи.

Пытаясь все же уснуть, легла на спину, вытянула ноги и натянула одеяло до подбородка. Услышала, как снова забарабанил дождь. Ну вот! Посмотрела на часы – рано. Наверняка Анька еще не доехала. Позвонить? Да нет, не стоит. Во-первых, отвлекать водителя за рулем – полная глупость. А во-вторых, услышать опять ее раздражение? Нет уж, увольте. С нее хватит того, что она сегодня услышала.

И от кого? От самого близкого человека, от родной и единственной дочери. От жалости к себе Аля всхлипнула.

И тут снова вернулись раздражение и даже злость на дочь: «Нет, ну вы подумайте! Роман она завела!» Аля снова вздохнула – не усну. Определенно сегодня не усну.

Да уж, мать и дочь, вечный «Король Лир». С сыновьями проще, она в этом уверена. Сын больше жалеет мать. Нет вечного соперничества, сравнения: а я, а у меня, а у тебя. И все это полная чушь, что дочь лучше поймет, потому что женщина. Глупости. И как ей надоели эти высосанные из пальца драмы!

Все. Не думать, не думать. Не думать – и все. Иначе просто не выжить. Анька молодая, все переживет. А ей, Але, за пятьдесят.

И хватит с нее страданий, ей-богу, достаточно. Свою бочку дерьма она уже съела, выхлебала полной ложкой до самого дна.

Она закрыла глаза и почувствовала, что ее знобит. Не дай бог, простуда. Да нет, просто нервы. Еще бы не нервы – такой стресс. Она снова посмотрела на часы и набрала телефон дочери.

– Аня! Ты дома? – быстро выпалила она.

– Подъезжаю, – коротко, с обидой бросила дочь.

«Ну и бог с тобой, – подумала Аля. – Добралась – и слава богу. А все твои закидоны – тоже мне, новость».

Она погасила настольную лампу и отвернулась к стене. Дождь, развеселившись, весело и бодро тарабанил по подоконнику. Вдалеке забрехала собака. Моментально включились другие. Собачий брех продолжался минут десять, а затем постепенно смолк.

Она открыла глаза и уставилась в потолок. Ничего интересного.

Ах, Анька! Какая же ты дурочка, девочка! И как мне тебя, Анька, жаль!

В детстве Аля была наивна не по годам, и это сразу бросалось в глаза. Светло-серые, детской кукольной формы глаза распахнуты и открыты всему миру. В них не было испуга или страха перед огромной и незнакомой жизнью, в них читались восторг, любопытство, любознательность и – доверие. Так ее учила мама: «Хороших людей большинство, доченька! Их точно больше, чем нехороших!» Мама, наивная, чудесная мама! Светлый, несчастный человек, почему именно тебе такая судьба? Аля Добрынина не была хорошенькой в понимании этого слова – скорее, обыкновенной, но милой, приятной.

Жили они в Подмосковье, точнее в Клину, в городке, где творил великий Чайковский, и Аля очень гордилась своим земляком.

Алина мать, Анна Васильевна Добрынина, скромная, тихая учительница музыки в местной школе, мечтала сделать из девочки пианистку. Но увы, уже в четыре года она, опытный педагог, поняла, что занятие это бессмысленное и бесполезное – у девочки не было слуха. До такой степени, что напеть простейшую «В лесу родилась елочка» у нее не получалось. Конечно же, слух можно развить, как и циркового медведя научить кататься на коньках. Но стоит ли? Если бог не дает никаких подсказок, выходит, не стоит? Значит, у девочки другой путь. Да и пианино, стоящее в холодном помещении красного уголка, наводило на тихую девочку совсем не священный ужас. Аля просто пугалась черного полированного зубастого монстра.

Ах как жаль! Ведь музыка – это счастье, нескончаемая радость, восторг, упоение и отрада души!

Да, жаль… Но что поделать? Заставлять девочку барабанить по клавишам? Зубрить этюды и гаммы? Мучить ее? Никогда. И музыкальную тему Анна Васильевна просто закрыла.

Когда-то с пятимесячной дочерью на руках тихая и покорная Анечка сбежала от мужа-тирана. Сбежала в никуда, не раздумывая ни минуты, когда пьяный оборотень занес над ней огромный, с кирпич, кулак. С собой она прихватила авоську с тремя запасными пеленками, тремя же ползунками, парой теплых пинеток и шапочек. Девочка была укутана в одеяло – апрель.

Почему-то бросилась на вокзал. Уже на вокзале, присев на скамейку, заплакала – идти ей было некуда и не к кому. Ни родни, ни близких друзей у нее больше не было, мама умерла, а отец, не выдержав и года, сразу женился. Мачеха оказалась классическим персонажем из сказок – злой, жадной, ревнивой. Тихая и смирная Анечка ее раздражала. Жили они в небольшом подмосковном поселке в общежитии семейного типа – полторы комнаты и общая кухня. За что эта женщина ненавидела Анечку? Молчаливая девочка, умелая помощница. И суп сварит, и приберет. Покойница-мама всему научила. Знала, чувствовала, что долго не проживет, – сердцем страдала всю жизнь. Ей и рожать запрещали. Но родила – какая семья без дитя? А вот работать не работала – инвалидность. Работал один отец. В поселке под названием Труженик был небольшой заводик по производству гжельской керамики, где он и трудился оправщиком. У всех поселковых бело-синей керамики было полно – списанный брак: вазы, тарелки, чашки и плошечки. Фигурки животных, девиц и кавалеров не брали – зачем? Какая от них польза? Глупости для городских. С фигурками играла детвора – девица с длинной косой, удалой гармонист, спящие кошечки, свернувшиеся в клубок собачки. Это и были их куклы и основные игрушки.

Вся поселковая жизнь крутилась вокруг заводика. У всех были свои огороды и даже живность, скотина – а как выживать на селе? Но мама, простая женщина, светлая ей память, отдала девочку учиться музыке – в поселке жила замечательная старушка Евгения Николаевна. К ней Аня и бегала на занятия три раза в неделю. Да больше бы бегала – только Евгеше было тяжело, возраст.

А потом мама ушла… Ту жизнь, после мамы, вспоминать не хотелось. Мачеха жалела ей кусок хлеба и стакан молока. Слава богу, Анне тогда было почти пятнадцать. Решилась и, бросив недобрый родительский дом, уехала поступать в музыкальное училище в Москву.

Странное дело – поступила, сама не ожидала. Получила койку в общаге и зажила студенческой жизнью. Стипендии, правда, почти ни на что не хватало. А как хотелось попасть в Зал Чайковского и в консерваторию! Но студентам давали контрамарки. А вот на билеты в театр денег не хватало. Ее манило в театры, концертные залы, на выставки! Это же столица, Москва! Здесь столько всего! А недоступно.

Жили девчонки в общежитии дружно, в складчину. Выживали, потому что всем делились. Хорошее было время. Пока она не повстречала Сашу Добрынина, красавца и баловня судьбы, москвича, сына богатых и известных родителей. Влюбилась в него смертельно, до сердечной боли. Да и он, кажется, тоже – провинциалка, музыкант, сероглазая, русоволосая Анечка, тихая, нежная, пылко влюбленная, готовая на все. За ним – на край света!

Он все смеялся: «Ты с какой планеты, Анька? Таких больше нет!» Называл ее декабристкой.

Столичные девицы, яркие, языкатые и нахальные, как на подбор, ему давно надоели.

Как хорошо все начиналось. Ах как хорошо! Правда, через четыре месяца она забеременела, неопытная дура, деревня! Как он кричал! Но потом успокоился – на удивление быстро – и предложил пожениться. Аня удивилась. Потом, спустя время, поняла – сделал он это назло матери, с которой у него было сложно, и отцу. Правда, тому, кажется, было все равно, он жил своей жизнью. А вот свекровь ее сразу не приняла. Смотрела презрительно, как на беспородную, шелудивую, приблудную собаку. И презрения своего не скрывала. Сразу предупредила: