Уход на второй круг (СИ) - Светлая Марина. Страница 29
Увиденное озадачивало, а рассуждения, что здесь настоящее, — заводили в тупик. Кто он на самом деле?
Кто?!
В голове полыхнуло, Ксения крупно вздрогнула и резко села, пошарила вокруг себя рукой и натянула на плечи покрывало, пряча наготу. Кем бы он ни был — как она могла?
— Ты чего? Замерзла? — удивился Глеб, подтягиваясь на локтях ближе к ней и снова оказываясь совсем рядом. В комнате было тепло. Его кожа тоже была горячей. С чего бы ей мерзнуть?
Она оттолкнула его. Вскочила. Мысли метались в голове, так же, как и она, по комнате, собирая вещи, быстро одеваясь. Быстро мелькали и воспоминания.
Тогда. Тогда.
Недели назад.
Она в душе. Сколько часов простояла недвижимо, уткнувшись лбом в холодный кафель? Только губы шевелились в единственной просьбе: «Прости!». Повторяла и повторяла. До бесконечности и сведенных судорогой ног. Помнила, как включила воду, смывая с себя запах чужого мужчины, свое исступление, липкое чувство измены.
И вдруг остановилась в своей бешеной гонке. Яркой вспышкой мелькнул образ Глеба. В ее дeше. Мокрый, откровенный, такой, каким она его знала и хотела.
Ненормальная!
Она повернулась к нему, поймав на лице луч уличного фонаря.
— Спасибо, — сказала Ксения звонко. — Я… должна давно, наверное, да… В общем, спасибо. За все.
Парамонов внимательно смотрел на нее. Откуда-то взялось: не трогай, не останавливай! Глаза полубезумные под светом луны, фантастические глаза, невиданные. Им не виденные. И знал точно — она уйдет, а он будет злиться. Может быть, еще сильнее, чем до этого дня. Только вот прямо сейчас разозлиться не мог. Даже несмотря на то, что «спасибо» звучало бы как одолжение, если бы не этот взгляд, который враз загипнотизировал его.
— Не за что, — ответил он. — Если что надо, я же рядом.
Она кивнула, схватившись за горло — сдерживая голос и ком, поднимающийся все выше. И почти выбегала из его квартиры, с облегчением обнаружив, что дверь осталась открытой. Еще час назад они не могли терять драгоценных секунд на поворот ключа. Теперь каждое лишнее мгновение здесь было для нее промедлением и проявлением слабости.
Дома, за дверью, закрытой на два оборота недавно врезанного замка, Ксения выдохнула душивший ее ком. Прошла в комнату, как была, небрежно одетой, в пальто и туфлях, и встала у окна, вновь поймав на лицо луч уличного фонаря.
* * *
В общем и целом, вечеринка удалась!
Даже без каких бы то ни было «но». С фейерверками, музыкой, блестками, непонятно откуда сыпавшимися, и дебильной мишурой, которой, конечно, не без повода, Илона украсила минивэн, вопреки стонам Петьки. Но Петьке хорошо. Он Новый год поехал праздновать домой, к жене и ребенку. Его смена закончилась в восемь, а потом подкатил Валерчик. Трезвый, как стеклышко.
У него это была первая новогодняя ночь в смене. Парамонову повезло поболе — вторая. И потому иллюзий о том, что получится хоть понемногу спать, он не питал. На весь город тридцать с лишним бригад заступили на работу. Веселуха была гарантирована.
— Ну чего, Валерчик! Достаем? — хохотнул Глеб, наклонившись над канавой, разрытой еще летом во время ремонта водопроводной магистрали.
— Я не знаю, как он туда свалился, — плакала рядом молодая женщина на сильном подпитии. — Мы шли домой… к Гоше домой, а он вот туда…
Внизу что-то хрипело и издавало рвотные звуки.
— Держи, — Парамонов ткнул в руки Илоне чемоданчик, стянул с себя куртку. И сиганул в яму. Ноги по колено утонули в жиже. «Да твою ж мать…»
— Э-э-э-э-э-э, — раздалось совсем рядом.
— Валера, принимать сверху обосрума будешь, — хохотнул Глеб, наклоняясь ниже. — Ты живой, болит чего?
— Вали нахер сам в свою психушку! — заорало нечто косматое пьяным в дупель голосом. — Доползу сам!
— Ясно. Обосрум оказался допазусом. Вставай давай! Домой поедем!
Домой, конечно, никто не поехал. Нога «пострадавшего» была вывернута так, что пришлось везти в травму. Но к концу этой поездки Парамонов самого себя считал всерьез пострадавшим. Сдавая пациента с рук на руки, разве что не перекрестился притом, что считал себя атеистом.
«Чушь — благодарить бога там, где постарался хирург», — частенько говаривал Лев Андреевич, и Глебка принял эту философию за свою с младых ногтей. Хотя позднее, став взрослым, зачастую задавался вопросом, как называть ту тварь, которая решила забрать обоих его родителей разом.
«112-я. Улица Героев Днепра, станция. Автомобильная авария. Двое пострадавших без сознания». «Лена, я не реаниматолог. Я отдираю экскременты от брюк».
«Парамонов, б*ять, надень другие штаны и рви!»
Сказано — сделано.
22:03. Они на Оболони. Мигалки, сирена. Сказано же, вечеринка. Но людей почти нет. Только менты и машина всмятку. Шевролешка средней руки. А еще предмет — иначе не назовешь, от которого перед глазами поплыло.
— Илон, не смотри, — хрипло выдохнул Глеб.
Она послушно зажмурилась и отвернулась. Парамонов ломанулся вперед. По сырому от крови асфальту, чувствуя, как чавкает под ногами. Хорошо хоть догадались тряпкой накрыть, иначе…
В машине их было двое. Девка — не пристегнутая, за что и поплатилась. От столкновения со столбом вылетела в лобовое стекло, да не вся. А рухнувшие осколки рубанули по шее. То, что от нее оставалось, лежало на капоте. С ней точно все. И все еще хрипящий водила, которому пытались оказывать первую помощь. Что тут окажешь, когда у него цвет землистый?
— Разойдись, — орал Глеб.
Беглыми пальцами ощупывал, смотрел, хмурился. Внутреннее кровотечение — без вариантов. Точно знал, как помочь. Точно знал, как. Мог бы. Его работа. Его пациент. И тут же отбрасывал эту мысль. Пусть потом благодарят бога. Или Деда Мороза за новогоднее чудо. Если повезет. Его дело — довезти живым.
Стерильная салфетка на рану. Ватный бублик. Бинт. Быстро, не глядя по сторонам, концентрируясь только на том, что делает, но не на том, что сделано.
— Валера, носилки, — рявкнул Глеб. — Илона, готовь капельницу.
Довезти живым. Довезти живым.
Живым — довезти отходившего. В то время как правило золотого часа идет на минуты. Когда после обезболивания водила очухался и запросил пить, прямо там в машине, Парамонов психанул окончательно.
— Пить будешь, когда тебя зашьют, а то из дырки все выльется! — заорал он. — Прикинь нежданчик!
И ненавидел себя за то, что больше не может — не может и не сможет — делать то, что умел лучше всего остального, лучше всего на свете. Сам себя наказал.
— Я тебе говорил, я не реаниматолог! — орал он в аквариуме, когда вернулись на станцию. Лена, сжав зубы и прищурившись, смотрела на него и пока молчала. А его несло, как давно не несло. — Мое дело бабок с давлением обихаживать, какого хрена, Ленка!
— Ну вот не было реанимационной машины, — развела руками Ленка и глянула на соседнюю диспетчершу:
— Вика, подтверждай! — Вика усиленно закивала. — Вот прикинь, не было! Твой звездный час, Парамонов! Я не виновата, что из всех на тот момент доступных, ты один — хирург!
— Я не хирург!
— Не гони! Там твой профиль был! Иначе бы тебя Калиниченко туда не отправил.
— А если бы с ним что случилось? Ты больная? Ответственность на тебе или на мне, а? Или на Калиниченко?
— Ну случилось бы! Ты не знаешь, как часто случается? Он мог умереть, и пока ты ехал. Но ты же довез, Глеб! И это ты ко мне, а не к Яковлевичу дверь ногой открываешь! Претензии — ему. Он у нас по экстренным, не я!
— Идите вы знаете куда все, а? — последний раз рыкнул Глеб. Злился не потому, что его, врача линейной бригады отправили туда, где он не должен быть, а потому, что понимал — где ему еще быть, если не там?
В 23:33 в комнате отдыха он был один. Другие разъехались. Валерчик нервно курил на крыльце и глушил кофе стаканчик за стаканчиком — нервы сдали. Они успели, но нервы у пацана сдали. Такого он еще не видел никогда. Илонка, на которую сложно было произвести впечатление — чего только ни навидалась, куда-то запропастилась — не иначе уперлась в аквариум, потрындеть с Ленкой, пока других вызовов нет. А Глеб тщетно пытался спать. Хоть немного. Сон под куранты — может, и год пройдет спокойнее, чем эти сутки?