Ледяное сердце короля (СИ) - Лакина Ирина. Страница 24

Сердце трепыхалось, как у пойманной и заточенной в клетку птички. Догадки о возможном мотиве Королева заставляли волноваться еще сильнее.

— Его срочно вызвали в Питер. Какой-то суд, заседание. Я в этом не разбираюсь. Я на архитектора учился.

— Вот как? — Василиса нервно хихикнула, прикрыв рот рукой. — То есть, ты утверждаешь, что даже учился? А я думала, ты из ползунков сразу по клубам тусить отправился.

— Ха-ха, очень смешно, — Тимур передразнил ее, но как-то незлобно, будто беседует со старой подругой и прекрасно знает, что все ее колкости всего лишь своеобразное проявление симпатии.

Вася же подкалывала его только потому, что по-другому не могла позволить себе общаться с ним. Страх быть пойманной заставлял ее язык выдавать остроты. Но этим она еще больше выдавала себя.

От девушки не скрылось, что он как-то по-хитрому посмотрел на нее, как бы говоря: «Ты меня еще за косичку дерни, чтобы я окончательно убедился, что ты влюбилась по уши».

В горле сразу пересохло. Она запнулась на полуслове, ощущая, как откуда-то из области сердца по телу спускается холодок, покрывая инеем все внутренности.

— Сначала я в Лондоне учился, потом в школе дизайна в Нью-Йорке. Отец хотел потом еще куда-нибудь меня заслать для повышения квалификации, но мне было прекрасно известно, для чего он гоняет меня по Европе и Америке. Я не захотел. Вернулся.

Вася украдкой посмотрела на молодого человека. Он отвернулся от нее и смотрел куда-то вдаль. Лицо его стало серым, мрачным, брови потянулись к переносице, губы сжались. Что-то расстраивало его, но она пока не понимала, что именно.

— И для чего же он гонял тебя? — спросила она.

— Чтобы держать подальше от моих друзей, гулянок, пьянок и прочих прелестей жизни современной молодежи. Оберегал.

— Вот как, — отозвалась Василиса, — то есть, я не сильно ошиблась, предположив, что ты с детства любил тусовки.

— Я полюбил их в возрасте 16 лет, — продолжил мужчина, не обратив внимания на ее очередную колкость. — Тогда я впервые попробовал то, что не нужно пробовать и сделал то, что не нужно делать. Отец забрал меня тогда из районного вытрезвителя. Потом еще почти два года до самого выпускного я заставлял его нервничать. Очень сильно нервничать.

— Почему? — Вася ничего не понимала, но постепенно начала чувствовать, что в отношениях отца и сына все не так гладко.

— За два года он поседел, — мужчина ухмыльнулся, продолжая свой рассказ. Он будто и не услышал вопроса девушки. Из-него словно выливалось что-то нехорошее, что он давно держит в себе и не может рассказать. — Мама ничего не знала. Он дал мне слово, что мама ничего не будет знать. И я дал ему слово, что мама ничего не будет знать.

Королев резко встал с лавки, сделал несколько нервных кругов по камере, тормоша руками волосы.

Теперь уже Вася не сомневалась — на душе у него лежал огромный груз, тяжелый, непосильный, с острыми краями, которые при каждом неверном движении резали его заживо, причиняя нестерпимую боль. Он метался по камере, как загнанный зверь, а у Васи почему-то защемило в сердце.

— Расскажи, — тихо проговорила она, подойдя к решеткам и обхватив их руками. — Мне ты можешь рассказать абсолютно все. Расскажи, излей душу. Тебе станет легче, правда.

Он остановился, обернулся, пронзил ее долгим взглядом, словно испытывал ее на прочность — выдержит или не выдержит, отведет или не отведет взгляд? Но Вася выдержала, не отвела глаз, не смутилась.

Девушка смотрела на него так тепло, так искренне, что он немного оттаял, успокоился, выдохнул. И вдруг его глаза заблестели, а уголки губ поползли вниз. Казалось, он едва сдерживает слезы.

Это зрелище было невыносимым. Даже Королев не умел так играть. При всей своей бесшабашности, даже он не стал бы так врать. Васе захотелось немедленно прижать его к себе, обнять, погладить по голове, но она могла только протянуть сквозь решетку руку.

— Иди сюда, — сказала она, раскрывая ладонь. — Расскажи. Я умею слушать. Я хочу послушать.

Королев подошел и крепко сжал ее раскрытую ладонь. Их взгляды скрестились, сошлись друг на друге. Девушка посмотрела на Тимура так, словно в эту минуту ничего другого в мире вообще не существовало. И он поверил, легкая улыбка тронула его губы. Неожиданно для Василисы он наклонился и поцеловал ее руку, а затем ласково погладил ее.

Что-то горячее и нежное впервые коснулось ее кожи с тех пор, как умер отец. Вася вздрогнула, не зная, как реагировать. Волна тепла прокатилась по телу, заставляя шевелиться от восторга волоски на руках.

— Ты просишь рассказать, — заговорил Королев. — Я расскажу. Мне хочется тебе верить, доверять тебе. А знаешь почему? — Василиса недоуменно пожала плечами. — Ты сама никому не доверяешь. Я хочу показать тебе, что доверять хорошим людям совсем неплохо.

Тимур замолчал, опустив глаза, а она уже и не сомневалась, что он хороший. Интуиция кричала во весь голос, что именно сейчас она видит его настоящего, без прикрас — искреннего, чувствующего, знающего, что такое боль.

Девушка не знала, сколько длилась эта пауза, но ее рука все также покоилась в его руке, и ей совершенно не хотелось, чтобы это заканчивалось.

— Я должен был ночевать у Кирилла, — наконец, начал рассказ мужчина. — Мы так договаривались, что сначала сделаем проект для школы, а потом поиграем в компьютерные игры, но мне почему-то захотелось вернуться домой. Сам не знаю, что толкнуло меня в одиннадцатом часу вызвать такси.

Мама была в Европе с подругами и мне не захотелось оставлять отца одного в доме. Я решил, что ему будет грустно, и решил вернуться. Сначала я зашел на кухню, чтобы выпить сока и что-то перекусить. В холодильнике я увидел недопитую бутылку шампанского. Но отец не пьет шампанское.

Тогда интуиция толкнула меня заглянуть в посудомоечную машину. Там было два фужера. Уже чистых.

Сердце у меня начало стучать быстро-быстро: «тук-тук, тук-тук». А пока я поднимался на второй этаж, то весь вспотел от волнения и тревоги. Из-под двери отцовской спальни в коридор выбивалась полоска света. Он не спал. Я позвал его, но ответа не последовало. Затем я постучал в дверь. Он сказал мне, что уже спит и нам лучше поговорить поутру.

Я застыл перед дверью. Понимаешь, папа никогда так не разговаривал со мной! Папа не должен был так реагировать на мое возвращение. Я как будто попал в ловушку — с одной стороны отец, которого я знаю, и который всегда первым раскрывает для меня объятия в любое время дня и ночи, а с другой стороны — тот же самый отец, но который гонит от своего порога внезапно вернувшегося сына.

Я толкнул дверь.

Королев замолчал. Васе все было ясно уже и без слов. Она тоже молчала.

— Я ничего не сказал маме, — продолжил он, смахнув с лица слезинку. — Не сказал не потому, что хотел защитить отца. Я хотел защитить ее, защитить ее веру в нашу счастливую семью, веру в свое женское счастье. Она очень любила отца.

— Тимур…, — подала голос Вася, но тот перебил ее.

— Ты думаешь, после того случая он порвал с любовницей? — мужчина с вопросом посмотрел ей в глаза. — У-у, — он закачал головой. — Он продолжал крутить роман, даже когда мама была при смерти, даже, когда мама в одиночку боролась с раком в самой дорогой клинике Америки. Она была там одна, понимаешь? Одна! Он оставил ее, заплатив столько денег, что их хватило бы на бюджет небольшого государства. Когда я обо всем узнал — было слишком поздно. Я застал маму всю в трубках и без сознания. Я никогда его не прощу! Никогда! И даже не за то, что он не бросил любовницу, а за то, что скрывал от меня мамину болезнь, за то, что не дал мне шанса проститься с мамой.

Его колени дрогнули, голова упала на грудь, пространство заполнили тихие всхлипы. Он сел на корточки, не выпуская ее руки, и заплакал. Сердце у Васи разрывалось на части.

— Тимур, мне очень жаль, правда…. — она вытянула вторую руку и накрыла ей его ладонь. — Мне очень жаль, что так вышло….

— Видишь, — он усмехнулся, поднимая голову и утирая слезы, — я доверился тебе. Доверился настолько, что высказал свою самую большую боль. Но я скажу тебе еще кое-что, — он строго посмотрел на нее, словно учитель в классе, который стращает учеников перед экзаменом.