Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk. Страница 18
06. Февральский ливень
«Домой я на Интерсити поеду, быстрее».
«Все бы тебе быстрее да быстрее, Лёка. Вам всем».
«Вам — это кому, ба?»
«Не ба! Миллион раз тебя просила! Какая я тебе «ба»?»
«Самая лучшая. Но намек понят, — она закрепила ремешок на рюкзаке и улыбнулась. Оставалось прощаться. — Между прочим, Леонила Арсентьевна, от сигнала из диспетчерской и до выезда пожарной бригады проходит не больше минуты».
«Как это они успевают?» — искренно удивилась бабушка, хлопая длинными, все еще темными и густыми ресницами.
«И я успевать буду!» — пообещала Оля.
«Иногда я начинаю понимать Надёжкина».
«Иногда его понимаю даже я! Но ваше с ним взаимное окостенение мне не подходит».
«Лёка, ну как не стыдно! Ты живешь в окостеневшем доме, где время никогда не станет бежать».
«А здесь я вне времени выдыхаю. Но из Харькова все равно рвану на Интерсити».
Так уж случилось тогда, в ее самую первую сентябрьскую установочную сессию, что на Интерсити она опоздала. Поезд едет быстро, а Лёка в пробке стоит. И уезжала она в Киев ночным, единственным, на который успела купить билет. С тех пор и повелось. Ей тогда еще восемнадцати не было, и на работу ее не брали. В пожарную часть только с восемнадцати можно. Все за бабушкин счет. И учеба, и билеты, и вся жизнь. Сама Ольга ушла из дому буквально в том, в чем была. И пока не догадалась вернуться к «куклоделию», чтобы хоть что-нибудь зарабатывать.
Все это происходило до того, как в ее мире снова появился Денис. Но тогда и была положена традиция — ездить этим ночным поездом домой. Последний день в Харькове она неизменно проводила, слоняясь по городу с рюкзаком за плечами, оставив остальной багаж в камере хранения. Пила кофе и разглядывала людей. Думала, что дальше.
Сейчас вопрос приобрел еще большую актуальность, чем несколько лет назад.
Дальше — что?
Глупо полагать, что, отговариваясь от себя на первый взгляд объективными причинами, побег можно перестать считать побегом. Ну и пусть сессия. Ну и пусть билеты еще месяц назад покупала. Ну и пусть отпрашивалась у Пирогова за две недели и периодически ела плешь начальнику караула, чтоб не забыл.
Пусть.
Все равно ведь сбежала. От его странно тревожащих глаз и шепота на ухо: «Оль, я…»
Какое же счастье, что он не договорил!
Какое же счастье, что, едва сев в вагон, можно позволить себе выключить телефон — если он станет звонить, она в дороге, аппарат не ловит мобильную сеть.
Какое же счастье, что потом по самые уши загружена учебой, и совсем не остается времени бродить среди крошечных, хрустальных осколков воспоминаний, которые память заботливо хранила как самые большие сокровища.
И все это лишь для того, чтобы однажды на Рождество, после недельного игнора, на очередное Басаргинское откровение ответить: «Денис, я…»
Два сапога пара. И оба левые.
Но нельзя не признать того, они стали общаться. Чаще. Больше. По телефону. Двусмысленно. Щекоча друг другу нервы неоднозначностью собственных отношений, в которые никакой мифический Артем давно уже не вписывался. И она почти забывала о том, какое зло Басаргин причинил однажды ее семье.
В свое время Оля избрала в общении с ним определенную политику, которая помогала ей все эти годы спокойно на него смотреть. Она поселила себя в дом-черепаховый-гребень, в котором не бывает плохих людей. Есть персонажи со своими недостатками и достоинствами. У Дэна — благородная профессия. Она, черт подери, и себе выбрала такую же. Значит, не такой уж он и мерзавец, каким она привыкла его считать. И если разглядывать его сквозь эту сложную стереометрическую фигуру, выходило, что трусом, бросившим сестру, когда ее покалечило и изуродовало, он быть не мог. Какие у него к тому могли иметься причины, Оля, разумеется, не представляла. Но мозг вцепился в эту версию и уже не желал перестраиваться и давать заднюю.
Тогда Надёжкина пошла дальше в своих исследованиях натуры загадочного парня по имени Денис Басаргин, невольно подстраивая под свою теорию все, что ей удавалось узнать. А узнала она не так много в первые недели работы в части. Дэн — холост. Значит, после Дианы он так и не женился, хотя лет прошло немало. Дэн — не прочь полюбезничать с девчонками в диспетчерской. Был бы он женат — было бы проблемой. При существующем раскладе — молодой мужчина может кому угодно улыбаться там… подмигивать. Дэн — заядлый автолюбитель. Но это к делу не относится. Дэн — выволок ребенка из горящего дома, самого зацепило неслабо, даже в больнице повалялся. Вроде как работа… а с другой стороны, кроме него, никто не сунулся. Дэн — редкостный бабник и вообще урод! Так-то он нормальный, но женщины для него просто добыча, потому держись, Олька, от него подальше. Последнее авторитетно сообщила ей Маша Голубева, когда они обмывали первую Олину закрытую сессию вдвоем после работы.
И Оля едва не захлебнулась коктейлем, которых в жизни до того не пробовала.
Но кое-что в ее голове стало на место.
Басаргин — бабник. И Диану он бросил бы в любом случае. Просто случилось раньше, чем могло бы. Зато иллюзий не осталось.
Басаргин — бабник! Всего-то. С мужиками такое случается, Влада вечно сетовала на театральных. Значит, просто надо быть осторожнее.
Басаргин — бабник, но это не отменяет того, что он предал ее сестру. И не извиняет.
Не иначе по пьяни Оля и придумала тот план, чтобы его проверить. Жалела до сих пор. Но и не жалела тоже. Ни себя, ни случившегося.
У него было красивое лицо. Светлое, улыбчивое. С не менее светлыми зелеными глазами. И на солнце проявляющейся россыпью веснушек, хотя он и не рыжий. Куклу с лицом хоть отдаленно похожим Оля сделала за выходные. Когда на нее находило вдохновение, работала она очень быстро — только и успевали материалы застывать. Пластилиновый слепок, гипсовая форма, бисквит. Волшебство надглазурной краски на пористой, но чуть сглаженной наждачкой поверхности фарфора после первичного обжига, делающее его почти совсем живым. Волосы — мягкие, лохматые. Со шлемом помогла бабушка. Костюм — шила сама. На выходе — настоящий Денис Басаргин, выходец из начала двадцатого века.
«Что за спешка?» — кряхтела Леонила Арсентьевна, которая не выносила ни скорости, ни суеты.
«У коллеги день рождения, придумали вот такой подарок», — отвечала Оля, не желая посвящать бабулю в детали.
Никто не знал. Она никому не сказала. И со всем разберется сама. В крайнем случае, дом-черепаховый-гребень выдержит все на свете.
Наверное, если бы Басаргин и правда был таким уж «уродом», как сказала Машка, то подобный подарок послужил бы призывом к действию, и Оле действительно пришлось бы менять тактику и держаться подальше. Но он не послужил. Кукла весьма прямолинейно, даже демонстративно была оставлена жить в морге. Денис лишь сдержанно поблагодарил, тогда как Оля все усилия прикладывала, чтобы выглядеть привлекательно, даже платье новое купила, хотя в ту пору оно ей было совсем не по карману. Но на том они и разошлись на долгие годы. Может быть, не захотел связываться. Может быть, она ему просто не нравилась. А может быть, пожалел несмышленыша.
А еще, вероятно, дело в том, что в день его рождения после работы он уехал к какой-то «Танюше» — это она услышала от мужиков, веселящихся по поводу счастья именинника.
«Бабник!» — рассерженно сигнализировал здравый смысл в ее голове. Почему-то голосом Тоси Кислицыной[1].
Но сама Надёжкина уяснила две вещи. Во-первых, это неправда, что он подлец — не высмеял, не обошелся жестоко, не попытался закадрить, а достойно вышел из ситуации, которую она спровоцировала. Проверку на вшивость — прошел. И, во-вторых, она в него влюбилась. Без точки отсчета. В момент, когда отдавала ему в руки фарфорового пожарного. Или когда делала гипсовую форму. Или когда Денис вышел с больничного после спасения того мальчика, который едва не погиб. Или вообще давным-давно, на станции метро Арсенальная, увидев его с Дианой.