Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk. Страница 26
— Иди жалуйся, — он чуть пожал плечами и, немного помолчав, продолжил: — Оля, нечего тебе делать на пожарах. Мне некогда будет тобой заниматься. Да и никому не будет. Но отвлекаться будут все!
— Я же обещала никуда не лезть.
— Твою ж мать, — устало выдохнул Дэн. — Ты правда, что ли, безмозглая? Невозможно быть в стороне. Те, кто в стороне, здесь не задерживаются.
— А как мне попасть в профессию, если не пускают? — пыхнула Надёжкина.
— С профессией можешь делать, что угодно. Но на пожары — не пущу.
— Тебе не плевать?!
— Нет.
Оля сглотнула. Все расставлено по местам.
Конечно же, она не пойдет к Пирогову. Нажаловаться полкану — подписать Басаргину смертный приговор. Как же, ослушался начальство!
Но Дэн ведь прав в самом основании своих упреков. Ему не все равно, и он задержался. А она — кто такая? Чего ее слушать?
— Пожалуйста, — совсем поникшим голосом попросила Оля. — Я никому не буду мешать. Я тебе слово даю. И без твоего разрешения ничего не сделаю. Только то, что ты поручишь.
— Нет! — отрезал Басаргин, вышел из курилки, прямиком направившись обратно в морг, и завалился на кровать.
Но поспать не удавалось, и даже тишина не способствовала. Вместо сновидений перед глазами мельтешила Олька, с сосредоточенным выражением лица преодолевающая стометровку.
«Сколько?» Если бы он смотрел на секундомер, может, и знал бы сколько. Но смотреть мог только на нее — посреди ярко освещенного зала, тонкую, почти воздушную, упрямо волокущую рукава.
А потом взвыла сирена. Дэн поймал себя на странном чувстве облегчения, что можно сорваться с кровати и занять голову действительно важным.
Но и тут облом.
Запрыгивая в кабину, он скорее понял, чем действительно увидел. В машине, рядом с напряженным, будто вот-вот взорвется, Каланчой притаилась Оля. Денис резко обернулся.
— Надёжкина — остаешься! — рявкнул он.
— Еду! — упрямо мотнула она головой, глядя на него из-под челки, упакованная в боёвку и раскрасневшаяся.
Басаргин выругался и шарахнул дверцей машины.
— Юра, поехали!
Огонь, охвативший всю западную сторону высотки, бушующий, кажется, от первого до последнего этажа, в темноте ночи был заметен за несколько кварталов от адреса, к которому они гнали, включив сигнальные маячки.
— Никуда не суйся, Надёжкина! — выпалил Дэн, выскакивая из машины, и проговорил в рацию: — Прибыли, здание тринадцатиэтажное, газифицированное, жилое…
Денис рванул к штабу тушения, к РТП[3]. Это Оля понимала из теории — они были здесь неизвестно какой по счету бригадой. Значит, как минимум, разведка уже произведена и приступили непосредственно к спасению. Только на въезде во двор Надёжкина насчитала еще пять машин.
Среди всеобщего мельтешения из ПСА вываливали остальные ребята. Леха с Каланчей уже схватили рукава и инструмент. Остальные ждали распоряжений. Басаргин вернулся через несколько минут и, жестом указав на подъезд, вытащил самоспасатели, после чего бригада ломанулась в здание. Оля поймала один-единственный предостерегающий взгляд. Но в нем было больше беспокойства, чем угрозы. Даже не приказ — почти что просьба, понятная без слов. Или это ей так показалась. И потому единственное, что она могла, это просто кивнуть ему и вжаться в корпус машины всем своим длинным телом, дескать, тут я, никуда больше.
А потом она его потеряла. Среди голов людей — в касках и без. Как ни всматривалась в толпу, уже не видела, даже не понимая, вошел он в подъезд или нет. Под зданием набралось несколько десятков человек, увлекаемых прочь, подальше, во временный штаб размещения пострадавших. В этом отношении она тоже понимала, что происходит. Эвакуируют тех, кто проживали в зоне риска. Не понимала только, вывели ли остальных, кто находились непосредственно на пожаре или в задымленных квартирах.
Должны были.
Наверное, да.
Она теряла нить событий, видя только бегущих мужчин и женщин под нависающим пылающим зданием, объятым дымом, и не ведала, как потом, годы спустя, сможет разбираться во всем этом, понимая лишь, что вжимается в дверцу машины все теснее.
— Ну чего, салага? Таки вырвалась? — услышала она сбоку и ошалело глянула на Юрку, водилу. Стоит, улыбается, будто ничего такого. А что такого? Это у нее зрачки шире и чернее неба над головой.
— У него обшивка горит. Не ровен час, внутри всполохнет. Может перекинуться на соседей, — подмигнул он ей с видом бывалого и качнул подбородком на девятиэтажку, почти примыкающую к горящему зданию.
— А людей? Людей выведут? — охрипшим, срывающимся голосом спросила Олька. Не иначе от запаха гари, задравшего горло.
— Учи матчасть, студент, — хохотнул Юрец.
Его перебил звук сирены. Надёжкина дернулась. Лицо ее осветилось фантастическим, потусторонним голубым. Во двор начали врываться машины скорой помощи. Одна. Вторая. Следом подтягивались еще. Юрка куда-то испарился, она пропустила тот момент, когда он буркнул ей, что надо подъехать ближе, что понадобится лестница.
Она не поняла, когда, как оказалась совсем одна среди людей, у каждого из которых была своя, непонятная ей миссия, где «не гореть!» приобретало совсем другое, чем привычное ей значение. Для нее именно сейчас — броуновское движение. И все же людей, полураздетых, почти в чем спали, разводили, разносили по каретам. Толпа фигур с перепуганными, шокированными, спрятанными за мокрыми тряпками лицами. Кто-то ведь правда не мог идти и оказывался на носилках.
В какую-то секунду ей показалось, что среди всех она видела Дэна, или, может, действительно только показалось, когда где-то наверху раздался истошный крик, вклинившийся в ее сознание, перекрывая гомон людей здесь, снизу.
Треск.
И что-то полетело вниз.
Оля тоже тихо вскрикнула, задрав голову. Наверху, этаже на восьмом, обрушился балкон. Его ошметки не до конца сорвались, что-то еще болталось в поднебесье на каких-то жалких креплениях. Но в него же вцепилась и тело человеческое. Тело, которое не должно… не может там быть. Которое отделяли всего несколько мгновений от того, чтобы человеческим оно быть перестало, превратившись в жуткое месиво, среди которого не разберешь, где там руки, где ноги, где голова…
Олька зажмурилась. Всего на миг. И этого хватило, чтобы перед глазами промелькнуло то, что она даже в кошмарах видеть никогда не хотела, а довелось в жизни. Шрамы Дианы. Жуткие шрамы по ногам и спине, которые, даже после операций, не сходили годами. Розоватые, бугристые… месиво.
Ресницы ее распахнулись. И голубой цвет освещения на ее лице сменился алым. В одной из квартир на том, горящем этаже тоже полыхнуло, и огонь вырвался из окна. А там, где балкон, где человеческая фигура — теперь силуэт спасателя. Вытащили. Того, который чуть не свалился с балкона — вытащили.
Но вместо него на землю падали горящие обломки обшивки. Бились об асфальт, разлетались кусками, искрили, дымили. Где-то загорелась легковушка и теперь оглашала округу предсмертным воплем сигнализации.
Олины пальцы сжались, до боли вгоняя короткие ногти в ладони. Дыхание перехватывало, и она в который раз убеждала себя, что это все лишь потому, что она впервые. Впервые после того, что случилось с Ди. Она никогда не видела, она только со стороны. А сейчас — впервые.
И вдруг откуда-то ледяной волной накатил ужас, забивая каждый уголок ее мыслей, ее тела, ее существа. Она еще не осознала, еще не увидела. Но уже ощущала опасность, которая подкралась слишком близко, слишком вплотную. К ней или к этому месту.
Глаза инстинктивно забегали в поисках Дениса. Потому что она здесь, и здесь ничего не случится, потому что он — там, где горят. Он всегда там, где горят. И где актрисы горят тоже. И это значит, что… додумать Оля не успела, когда взгляд зацепился за одно из полыхающих окон. Темное, неприметное, на этаж выше того, в котором горело. Шевеление в нем, привлекшее ее внимание, заставило тронуться с места и подойти ближе. Еще ближе. А уже потом истошно заорать: