Не гореть! (СИ) - Светлая et Jk. Страница 60

Нужный кабинет Оля нашла без особенного труда. Парни, убирающие во дворе, подсказали. Смешные, веселые, они проводили ее взглядами до самого входа в здание части, и наверняка кто-нибудь из них вызвался бы отвести ее прямо к подполковнику Лысаку, если бы не маячивший здесь же начальник караула, бдящий дисциплину.

Приемной не было.

Лишь одна-единственная дверь с табличкой.

В нее Оля и сунулась, легко выдохнув и нацепив на лицо вежливую улыбку.

— Добрый день! Григорий Филиппович?

— А он добрый? — полюбопытствовал хозяин кабинета, вскинув на нее глаза, в которых тут же отразилось удивление. — Вас каким ветром к нам задуло?

— Работу ищу! — бодро взяла быка за рога Надёжкина, решив, что напор — самое то, что нужно.

На что у Григория Филипповича едва не отвалилась челюсть, но он вовремя успел удержать ее на месте.

— Какую? — осторожно спросил он.

— Спасателя! — еще более жизнерадостно ответила ему Олька.

Лысак крякнул и потянулся к чашке, стоявшей на столе под рукой. Сделал несколько глотков, не сводя с посетительницы взгляда, и уточнил:

— Кого-кого?

— Спасателя, — повторила она и улыбнулась еще шире. — Квалифицированного пожарного-спасателя. У меня уже летом диплом будет. И по закону — звание младшего лейтенанта положено.

— И откуда шустрая такая?

— Из Киева.

— О как! И что ж в столице не сидится?

— А я по семейным обстоятельствам переехала. Так вышло. Но у меня опыт работы имеется, вы не думайте, Григорий Филиппович.

— Да уж я лучше подумаю! — авторитетно заявил Лысак. — И вакансий у меня нет. Так что придется поискать в другом месте.

— Если вас не устраивает моя гендерная принадлежность как для спасателя, то я могу диспетчером, — тут же переобулась Оля, вовремя сориентировавшись, что лучше с таким авторитетом не препираться — себе дороже, а в часть ей нужно. — Я пять лет в этой должности, работу знаю. Все умею. Закончу университет, получу аттестацию.

— Для столичных вакансий у меня нет!

Вот тут пришла пора Ольге Борисовне Надёжкиной опешить. И растеряться — чего уж там. Несколько секунд она открывала и закрывала рот, глядя на подполковника Лысака. А потом не выдержала и спросила тихим-тихим голосом:

— Почему это для столичных?

— Потому что один у меня уже есть, — пояснил Григорий Филиппович. — И все бы ничего, да всех баб взбаламутил. А у меня часть, а не бордель! Ясно?

Оля сглотнула. Ледяные иголки пробежали по пояснице. Но, заставляя себя не подать виду, она с легкой улыбкой лукаво произнесла:

— Ясно. Но я не собираюсь баламутить ваших баб, товарищ подполковник.

— Ну ты мне тут того… — напустил строгости Лысак. — 95-й квартал не устраивай… Не до шуток мне. Нет у меня свободных мест, и не предвидится.

— А для этого… который бордель устроил — было?

— И ты туда же?

— Куда? — не поняла Олька, судорожно придумывая аргументы, почему Лысак должен согласиться. А в голове почему-то, едва прозвучал намек на Дэна, стало плотно и полно настолько, что ничего другого, кроме него, уже не втискивалось.

— Туда! Уйди с глаз моих, — ворчливо, но добродушно пробухтел Григорий Филиппович, — и чтобы я тебя у части близко не видел!

— И уборщицей не возьмете?

— Не возьму.

— Тоже вакансии нет?

— Нет.

— Я не собираюсь за этим вашим столичным бегать, — хрипловато прозвучал Олин последний аргумент. И был вполне правдив. Бегать она и правда не собиралась. Собиралась — чтобы он забрал ее к себе, как когда-то предлагал. Предлагал же. Правда до того, как с его телефона стали отвечать другие женщины.

— Все вы так говорите, а потом глазом моргнуть не успеешь — и уже в декрете.

— Что? — горько усмехнулась Оля. — Уже есть претендентки на декрет?

— Нет, — быстро ответил подполковник. — Временной работы тоже не предвидится.

— Черт… ну и куда мне идти?

— Возвращалась бы ты домой, дитё, — назидательно выдал Лысак. — Скучно тебе у нас будет.

— Да мне уже… весело, — растерянно промямлила Оля. От ее давешнего напора и воодушевления не осталось и следа. — А если я поеду в Яремче вашему начальству жаловаться, что вы женщин не берете, а по закону мы право имеем… все равно не подействует, да?

— Ну съезди, — весело пожал плечами Григорий Филиппович. — Там с тобой рассусоливать, как я, не будут. Там сразу объясняют и про права, и про обязанности.

— Извините… — хлюпнула носом Надёжкина и направилась к выходу. — До свидания.

— И нечего мне здесь жидкость разводить. Своими запасами справимся.

Оля застыла. Закусила щеку изнутри. И вдруг поняла, что… сердится. Не только на себя. Но и на Дэна. И на этого придурочного Лысака. Да и вообще на всех. И это как-то враз привело ее в чувства. Она затормозила у выхода. Перевела дыхание, и когда обернулась к подполковнику, глаза ее выглядели не больными, а почти такими же, как когда она входила.

— А я еще приду, — улыбнулась Олька. — Я к вам каждый месяц теперь ходить буду, пока на работу не примете. У меня в этом отношении опыт есть.

— Ну-ну! Это мы еще посмотрим, — отмахнулся подполковник и демонстративно уставился в бумаги, разложенные по столу.

«Посмотрим!» — мысленно вторила ему Оля, выходя из кабинета. И точно так же — выбираясь из здания пожарной части. И даже с капелькой злости — когда шла пешком улицей, может быть, не единственной, но, наверное, главной, в обратную сторону, направляясь в центр поселка, где у нее была гостиница.

Злость — не та черта, которая была ей свойственна в полной мере настолько, чтобы в ней терять разум. И все-таки она злилась. Как после проваленного экзамена. На себя, что не взяла высоту. Или не сдала норматив. Такого с ней обыкновенно не случалось, да и отвыкла от неудач в достижении целей. Слишком много всего навалилось разом. И она слишком самонадеянна. Стала такой. Приучила себя побеждать. Но потом оказывается, что половина женского штата сельской пожарки в декрет от Басаргина рвется, ее не берут даже уборщицей, он сам отказывается с ней разговаривать.

Конечно, отказывается. Как иначе расценивать тот факт, что не перезвонил?

Неужели совсем не интересно, зачем был ей нужен? Неужели настолько «ничего не начиналось»?

— Ну ладно! — фыркнула Оля, преодолевая очередной подъем и едва ли хоть что-то видя вокруг себя. Ни черта не видела. Даже солнца. Где уж разглядеть, куда занесла ее жизнь. Шел себе сердитый молодой жирафик, посверкивая инопланетными глазами, и смотрел под ноги. В то время как солнце подсушивало асфальт и землю, которая уже покрывалась зеленой порослью, наполняя мир красками, какие не встретишь ни в одном городе мира. Ночью, наверное, шел дождь. И сейчас там, где попадались лужи, она иногда замечала собственное отражение, как в зеркале. Но и себя при этом тоже не видела. Ни какой была вчера, ни какой стала сегодня. Ни какой будет уже завтра, когда переживет эти бесконечные сутки и, может быть, наконец, решит, что делать дальше.

Пока что грядущее представлялось ей чем-то таким, что никогда не наступит. И отсрочить принятие решений тоже казалось выходом. В Олиной измученной голове по-прежнему было плотно и полно. И тяжело настолько, что она не понимала, из чего состоит ее чертов мозг.

Как бы ни было, а сидя в гостиничном номере и сжимая виски пальцами, что ничуть не умаляло пульсирующей в них боли, Оля в который раз изучала Денисов контакт в своей телефонной книжке и думала о том, что это нечестно. Нечестно — звонить ему прямо сейчас. Потому что злость пройдет, а если она на эмоциях ворвется в его наладившуюся жизнь, то как ей себя за это простить? Ведь что бы там ни было, а она сама во всем виновата.

И Дэн имел право. Новая установка — надо повторять почаще.

Она за день ничего толком не съела и вряд ли хоть минуту помнила об этом. С самого детства стрессы сказывались на аппетите вплоть до того, что Леонила Арсентьевна заставляла ее питаться почти насильно.

Она не помнила, как заснула, но провалилась в дрему очень рано, когда было еще светло, толком не укладываясь и не раздеваясь. Как пришла — в брюках и рубашке, в которых ходила на неудавшееся собеседование. И чувствовала себя совсем потерявшейся на самом краю земли, где еще сутки назад возможность счастья казалась ей не только возможной, но и непременной.