На одном коньке(Рассказы) - Воробьёв Владимир Иванович. Страница 6
Тихий теплый вечер опускался на город. Закатное солнце, казалось, пылало в нашем знамени.
Мы с Верочкой шагали позади. Изо всех сил старались мы ступать в ногу с отрядом и ничего не замечали вокруг. И вдруг… нас похитили.
Какие-то большие мальчишки схватили нас, зажали ладонями рты и мгновенно утащили во двор. Да так ловко, что никто из отряда и не заметил!
Во дворе нас привязали к телеге и стали пугать:
— А-а-а! Вы, значит, пионеры?
— А ну давайте ваши красные галстуки!
— Нету?! Ну тогда прощайтесь с жизнью! Мы вас насмерть замучаем!
— Везите телегу! Но! Но! — кричал мальчишка в белой вышитой рубашке.
Он влез на телегу и стал размахивать кнутом.
— Отрекитесь! Отрекитесь! — кричали вокруг. — Отрекитесь, тогда отпустим домой!
Кнут страшно свистел над нашими головами…
И вот тогда я узнал, какими бывают девочки. Верочка крикнула:
— Ни за что! Ни за что не отречемся!
Она вырывалась, пиналась и плевалась. И я тоже заорал что есть мочи:
— Не смейте! Пустите!
И тоже стал плеваться и брыкаться. На наш крик из дома выбежала какая-то женщина.
— Вы зачем деток мучаете? От я вас, бандюги! — прикрикнула она на мальчишек и прогнала их прочь.
Мальчишки убежали, а женщина отвязала нас от телеги и выпустила за ворота. Отряд был уже далеко, но видим: спешит к нам вожатый.
— Почему зареванные? — спрашивает. — Отстали, испугались?
Но мы в ответ — ни слова. А то ведь подумает, что мы маленькие!
КАРАСИК
Со станции шли к озеру по сырой тропинке в высоком камыше. Озеро появилось сразу, будто вынырнуло из травы. Оно было большое, синее, гладкое. В нем отражался камыш с бархатистыми коричневыми колбасками на макушках.
Я подбежал к воде и увидел в ней себя — в белой рубашке, с белым прутом-удилищем на плече, но с берега в озеро плюхнулась лягушка, пошли по воде круги, мое отражение перекосилось и задрожало.
Брат с товарищами привязывали к удилищам лески, а у меня все готово, только закинуть удочку.
Мне показали, как это делается, и вот я закинул удочку первый раз в жизни!
Тут ко мне подбежали девушки, стали меня тормошить, неизвестно чему смеялись, только мешали. Особенно одна, черноглазая, с едва заметными усиками. Да я знал, вовсе и не во мне было дело. Просто ей очень нравился мой взрослый брат.
Мой поплавочек — пробка, проткнутая спичкой, — тихо лежал на воде. Я ждал. Когда он утонет, надо будет скорее тащить.
Вот слышу — удивленно-радостно вскрикнула та, с усиками. Еще бы ей не радоваться! Она поймала карася!
Золотистая рыбка трепетала на конце лески. Девушка смеялась и будто не знала, что делать. Брат кинулся ей помогать.
Потом и другие стали выдергивать карасей. Только у меня не клевало. Давно уже все бросили рыбачить, разложили на газетах еду, зовут меня, но я не спускаю глаз с поплавка.
И вдруг!.. Мой поплавок шевельнулся, и сразу будто что-то шевельнулось у меня в груди, перехватило дыхание. Поплавок дрогнул, поплыл, поплыл и скрылся под водой. Не помня себя, я изо всех сил дернул удилище, и — о счастье! — на конце лески сверкнул золотой пятачок с красными плавничками. Это был маленький карасик.
От радости я онемел и только громко дышал.
— Смотрите! Смотрите! — закричали девушки. — Володя рыбку поймал.
— Редко, да метко! — воскликнул я.
Ну, этим я, конечно, только рассмешил всех.
Помню, я никак не соглашался бросить моего карасика в общую корзинку, а привез его живого в банке с водой.
И тут я заболел скарлатиной. Болел тяжело, долго. Тогда еще не было надежного средства от этой опасной болезни. Потом наступил кризис, и никто не знал, выздоровлю я или вот-вот умру. И тогда отца осенила счастливая мысль. Он положил мне на подушку свой маленький никелированный браунинг и шепнул, что теперь он мой. Ну, сами понимаете…
Говорят, я прижался к пистолетику щекой, всхлипнул и уснул, а проснулся здоровым, хотя еще очень слабым.
Когда мне разрешили встать с постели, я потихоньку поплелся в сад. Там под яблоней, в медном тазу, у меня остался карасик.
Смотрю, а карасик-то живой! Дождался меня… В тазу воды оставалось только-только на донышке, в ней плавали опавшие листья, и сверху паучишка сплел паутину.
Я принес свежей воды. Удивительная рыба карась! Чем же он, бедный, питался все это время? И как в тазу сохранилась вода? Наверно, дождем добавлялась.
Я тут же решил отпустить моего карасика в озеро, но мне нельзя еще было ходить далеко. А брат, пожалуй, карася отпускать не поедет…
Но папа придумал, как быть. Ранним утром на извозчике он повез меня к Подкумку, речке, что протекала на окраине города.
Когда мы ехали, я не смотрел ни на извозчика, ни на лошадь, ни на дома, а только на моего карасика. Он не суетился в банке, а лишь пошевеливал плавниками.
Мы подъехали к самому берегу возле моста, и мне стало страшно за карасика: ведь тут было совсем не так, как на озере. Вода в речке грозно бурлила.
Я нерешительно взглянул на отца.
— Не бойся, — сказал он, — карась найдет себе заводь и будет там жить.
Я подошел к воде и выплеснул карасика.
Возвращаться сразу домой мы не захотели, а переехали Подкумок и очутились в станице на базаре. Отец купил холодца с чесноком и душистого крестьянского хлеба. Вот мы поели с ним!
А когда мы возвращались по мосту, я остановил извозчика. Слез и заглянул в щель между досок. Внизу тихими кругами ходила вода. В солнечных отсветах плавала золотистая солома.
«Наверное, он сейчас тут, мой карасик», — подумал я.
А ведь так, наверное, и было.
ЖЕНИХ
А кто не верит, можем стукнуться.
Вот никак не могу вспомнить, из-за чего мы то и дело «стукались». Если не на перемене, то после уроков, но кто-нибудь с кем-нибудь непременно дрался.
Еще когда я только в первый класс начал ходить, ко мне подскочил какой-то мальчишка.
— Стукнемся? — крикнул он. Я кивнул.
Он бросил на землю свой портфельчик. Я тоже. Вокруг нас уже собрались ребята. Мальчишка налетел и стукнул меня грязным кулаком по носу. Из носа пошла кровь, а я, дурак, и зареви. Даже руками себя за горло схватил, так расстроился. И сразу стал всем смешон и противен. И самому себе тоже. Домой шел один и все думал: почему я мальчишку стукнуть забыл? До сих пор себе простить не могу. И до сих нор стыжусь: чего это я заревел тогда?
Мы стукались на улице, во дворе, в классе возле доски, если к спеху было. Только не знаю, для чего это все делалось. Глупость-то какая! Ну, если я сильней другого, то надо его бить? Чтоб кровь из носу?
Другое дело, если ты жених…
Училась такая девочка в нашем классе — Людмила Адмиральская. Девочка как девочка — прилежная, умненькая. Коротко остриженная, с челкой. Сидела она позади меня.
Вот как-то раз Семка Акопов изловчился и столкнул нас лбами. У Милы был прохладный твердый лоб, весь в золотистых веснушках.
— Жених и невеста! Тили-тили-тесто! — заорал Семка ни с того ни с сего.
А класс дружно подхватил, и, пока не вошла Елена Ивановна, все радостно вопили:
— Жених и невеста! Жених и невеста! Тили-тили-тесто!
Пришлось на той же перемене с Акоповым Семкой стукнуться. И после, до самого четвертого класса, чуть не каждый день я стукался со всеми желающими — стоило только кому-либо сказать «жених и невеста» или только «тили-тили-тесто».