Выстрел рикошетом (СИ) - Талан Ольга. Страница 76

За неделю моя женщина ни разу не приехала ко мне и даже не позвонила. Ну ладно, ей, может, и самой досталось. Кто их знает, что у них за двенадцать трупов делают с неумелыми стратегами. Не появилась и Хаинь. Никто из их семейки! Я тупо лежал на койке в клинике, боролся с кошмарами, уверял себя, что переживу всё это, и ждал. Хоть кого-нибудь! Суки! Ну, это же нормально заехать к парню в больницу. Посмотреть хотя бы, куда тратятся деньги, пущенные на лекарства. Тем более когда он не виноват. А я был не виноват! Я хорошо это помнил. Как та самая неолетанка взяла меня за подбородок и сказала с какой-то жалостью в глазах:

"Ты не виноват. Абсолютно не виноват в смерти тех женщин. Твоя жена перешла дорогу сильному врагу, этот враг засунул в твою голову ложную память. Ты никогда не был на этой Рабсе, то, что ты помнишь, это фальшивка. У тебя не было возможности распознать эту ложь. Это невозможно. Мужчины очень зависимые существа. Не вини себя. Смерть этих женщин исключительно на совести твоей жены и её врага".

Той неолетанке я верил. Она вытащила из моей памяти то, что я помнил, о чём я мечтал забыть, то, от чего иногда просыпался с криками по ночам. Она знала обо мне абсолютно всё. Я хорошо помнил ту поездку на Рабсу. Но эта память - иллюзия! Садистка ещё на этапе, когда пыталась раскусить меня на детекторе лжи, доступно объяснила мне, что в тех горах даже намёка на порт никогда не существовало, я не мог там взлетать... Просто кто-то очень умелый засунул эту дрянь, как кино, прямо мне в голову. Лупоглазка или кто-то из её товарок. Разницы нет. В данный момент я не был хозяином даже собственной памяти. Больное тело, фальшивая память... в этой ситуации очень нужно было хоть что-то прочное, что-то на что можно опереться, как на данность. И я был готов принять за эту данность, периодически сопящую под боком Темай или Хаинь, кусающую меня за задницу. Данность, что хотя бы шлюха я хорошая. Что для них я свой, нужен, важен. Не важно, во сколько постелей меня подкладывают, как данность, что меня всегда хотели любые женщины. Что угодно! Просто что-то, пусть простое, но неизменное. Хоть пара фактов, подтверждающих реальность меня самого.

На шестой день докторша сняла корсет с моей груди:

- Рёбра восстановлены, но рекомендую, как минимум, полгода быть аккуратным. Удары и излишняя нагрузка противопоказаны. Сегодня тебя должны забрать.

Я не стал ей отвечать. Ей и не нужен был мой ответ. Она возилась и разговаривала со мной, как ветеринар возится и болтает с собакой. Собаке полагается молчать.

Я ждал кого угодно: Хаинь, с её пошлыми шутками, Мил, которая бы взялась осматривать мои шрамы, как хозяин корабля осматривает заделанные вмятины, забирая его в доке после ремонта, даже свекровь Семеньяку, плохо представляю каким боком, приехавшую за мной. Но приехала Джессика.

Она стояла в дверях, как-то ошарашено глядя на меня, с какой-то очень открытой, ничем не прикрытой жалостью в глазах. Яростной такой, девчоночьей жалостью, от которой особенно явно чувствуешь себя бесполезным ничтожеством.

- Джессика? Что ты здесь делаешь?

- Мне тебя подарили!

Если до этого я в тайне утешал себя мыслями, что мои тётки, наверное, и сами пострадали в этой передряге и, очухавшись, придут за мной, то в этот момент вся эта дитячья наивность растаяла. От меня просто избавились. Без прощаний. Без объяснений...

Джессика была упорна и сосредоточена. Она требовала у докторши записать все рекомендации, требовала одежду, сама напяливала на меня штаны, закинув мою руку на свои угловатые девичьи плечики, помогала спуститься по ступенькам, устраивала на заднем сиденье лайнера, смотрела в глаза:

- Нормально? Пакетик дать? Можешь лечь, вытянуться тут места не хватит, но полулёжа будет лучше. Во что вы такое ввязались? Почему тебя ищут? Не знаешь? Можешь не говорить, если не хочешь. Поехали потихоньку.

Из тёмного гаража клиники мы выехали на ярко освещённые улицы. Зеркальные стёкла лишь немного приглушали свет. За окнами мелькала листва, небо, своды тоннелей и снова небо. А потом снова тёмный гараж уже жилого дома. Лифт, двери квартиры Джессики. Удивлённый, даже испуганный мальчишка с кисточками в руках и пятном краски на щеке.

- Райсель, это Маркус, как я понимаю, он теперь тоже мой муж... Ну, или... короче, просто мой. Ему нельзя показываться в трансляции, и про него никто ничего не должен знать. Это очень важно.

Мальчишка кивал и хлопал глазами. Они очень подходили друг другу: сосредоточенная девочка и кивающий на каждое её слово мальчик с кисточкой, совсем ребёнок. Я был лишним.

- Я больше не нужен им? Меня выкинули, да?

Лучше бы я этого не говорил. Глаза Джессики наполнились ещё более пронзительной жалостью, и она бросилась меня уверять, что "всех спасёт". Нужно было быть благодарным. В таком состоянии я не пилот и в одиночку не жилец. Она хотя бы пришла и помогает, пусть и из жалости. Просто мне было очень гадко от мысли, что Темай и её семейству я больше не удобен. Что меня так легко выбросили.

Через четыре дня я начал привыкать к этому дому. К роботу, с посвистыванием притаскивающему мне жрачку, к суетящемуся мальчишке, постоянно перемазанному красками, к самой Джессике. Таких, как она, называют трудоголиками. Она вставала ранним утром и неслась в свой офис. Если бы ни требования местного общества, наверное, и в спортзал бы не ходила. Она разговаривала только о своей работе. В том числе и дома. Улыбалась своей работе, мечтала о ней, радовалась, погружаясь в неё.

Мальчишка помогал ей с оформлением. Поэтому с ним она обсуждала оформление. А ещё тонкости местного менталитета и как вести переговоры с той или иной местной тёткой. Никакого интима между ними не было. Вообще! В доме Темай тоже особо не проявляли такое при посторонних, но тут не было даже просто прикосновений, просто взглядов.

Вечером я выбрался из кровати. Джессика сидела на диване, по-детски поджав ноги и щёлкая пальцем по планшету.

- Ты чего встал? Нужно что-то?

- Нет. Просто лежать надоело.

Я примостился рядом. Заглянул через её плечо в экран планшета. Как и предполагал, на экране были цифры. Трудонаркоманка! Я очень легонько обнял её за плечи, губами касаясь мочки уха:

- Может, выделишь себе немного отдыха. Вредно так много работать.

Она покосилась на меня:

- Маркус, тебе лежать надо! Ты чего вскочил?! А ну, в постель!

- Только если вместе с тобой.

Я попытался улыбнуться. Как это сложно сомневаться в себе. Во всём, что помнишь про себя. Во всём, что знаешь. Ведь я помнил, что моя улыбка всегда смягчала женщин. Помнил, что, конкретно, Джессика с удовольствием обнималась со мной и не только. Было ли это правдой или тоже ложные воспоминания? Мне нужны были хоть какие-то факты, хоть какая-то опора, хоть что-то, что имеет подтверждение...

Джессика помогла мне подняться:

- Пошли, мачо, уложу тебя в кровать. Рано тебе ещё гормонами тут играть. Выздоровей сначала.

Мы вернулись в мою импровизированную спальню. Она помогла мне лечь, укрыла и, как контрольный в голову, поцеловала в висок. Ничего кроме жалости! Что я есть? Что из того, что я помню о себе, не иллюзия?

Райсель:

Я пытался работать над картиной. В сети проявился активный интерес к её написанию, фале Деминаль писал комментарии к моим наброскам и кидал ссылки на фотографии костюмов тех лет и портреты того времени. Это было занимательно. А главное, это сильно поднимало мой рейтинг.

Проблема была только в одном. Муза не прислушивалась к голосу разума и не желала творить. Мои мысли постоянно убегали куда-то, в декорации новой выставки директора Джессики или эскизы, которыми делилась дизайнер Лили. Там творить было легче. Там были восторженные глаза моей жены, а она умеет восторгаться искусством так, что хочется творить снова и снова. Там был неугасающий, просто фонтанирующий энтузиазм дизайнера Лили. Рядом с таким фонтаном невозможно было сидеть с белым листом. Здесь же теперь не было даже трансляции.