Диахар (СИ) - Телицына Евгения. Страница 44

— Я плохо учила все, что связанно с религией, — призналась я. — Да и как это связано с твоей историей?

— На заре времен, Ева, существовал только чудесный райский сад, — вместо ответа Верховный начал неторопливый рассказ. Он говорил приглушенным голосом, размеренно и неторопливо, как настоящий сказитель. Я ловила каждое слово. — Изначально в нем обитали ангелы, архангелы и Высшее. Позднее это место стало приютом для душ, ожидающих перерождения. Рай всегда был пропитан любовью и гармонией. Каждое живое существо в нем знало, что рано или поздно найдется его вторая половинка. Идеально подходящая тебе душа появлялась всегда. Ангельская или человеческая — не важно, — он пригубил из своей кружки. — Я был молодым ангелом, когда встретил свою любимую. Ты знаешь, я даже не смогу описать на что это похоже. Ты встречаешься с ней взглядом, и тебя пронзает понимание — узнавание. Твоя судьба перед тобой, и все остальные меркнут.

— Подожди, подожди. Ты был ангелом? — Я уставилась на него так, как будто никогда до этого не встречала. А я-то думала Иер уникальный со своей светлой примесью, а оказывается в Аду это в порядке вещей. Скольких же они перетянули на сторону тьмы?

— Да. Я был ангелом Асмодиэлем, но с тех пор много воды утекло. Знаешь, в Раю никогда не было ссор. Само наше существо восставало против любых скандалов. Мы жили, как говорят на Земле, «душа в душу». Пока не случилась уникальная по меркам нашего мира вещь — Люцифер что-то не поделил с Высшим. Я никогда не расскажу тебе, кого мы называем этим именем, даже не спрашивай, — прервал свой рассказ Ас, прочитав в моих глазах вопрос. — Итак, они поссорились так, что он решил покинуть райский сад. И попросил поддержки у нас — своих братьев. Да, еще одна новость для тебя: все Верховные — братья по рождению, да еще и бывшие ангелы.

Как интересно все получается. Выходит Ад появился не сам собой вместе с Раем, а был создан братьями-отступниками, после какой-то глупой ссоры.

— Моя смерть никогда не будет прежней, — пробормотала я. — Что случилось потом?

— Любить в Раю, это значит отдавать себя всего без остатка. Поддерживать и понимать. Я скажу тебе больше, я был готов отдать за свою любимую жизнь, если бы это потребовалось. Но и брата я оставить не мог. Все мы, семеро, согласились уйти вместе. И каждый предложил своей половинке пойти с ним. И все мы услышали «нет».

— Они отказались менять тепленький миленький сад на неведомые дали? — Предположила я, пытаясь поставить себя на место героев этой злой сказки.

— Не знаю. Я не добился ответов на свои вопросы, — Асмодей смотрел куда-то вдаль, вновь переживая события тех дней. — Пережить предательство любимой оказалось куда сложнее, чем добровольное изгнание. Каждый из нашел утешение во грехе. Каждый выбрал что-то свое: Сатана — гнев, Вельзевул — чревоугодие, я — сладострастие и так далее. О, я ушел в этот омут с головой. И удовольствие от грехопадения заглушило боль. Я не помню, как произошло перерождение. Помню только, что в один прекрасны день мы стали такими, и Люцифер сотворил это место. Позже мы населили его нашими подручными и стали молчаливой аппозицией Рая. Тем более, что и души к этому времени стали чернеть и метаться между светом и тьмой.

— Печально, что ты не пытался ее вернуть.

— Я был в гневе. И не знал, как контролировать новое для себя чувство.

— «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть» — лучшая твоя характеристика. Ты ненавидел свою любимую тысячи лет, разве ты готов переступить через это?

Он промолчал, пригубив из своей кружки.

— Хватит обо мне. Ответь мне, юная душа, ты сама когда-нибудь любила?

— Любила. И, кажется, что прошла вечность с тех пор… — Я мечтательно улыбнулась, окунувшись в светлые воспоминания.

— Расскажи мне о нем, — Асмодей внимательно всматривался мне в лицо.

— Ты хочешь знать, почему он, не так ли? Я объясню, — я допила последние капли в своей кружке. — Знаешь, дорогой, некоторые мужчины как редкие сорта вин. Сорта, у которых букет создает чарующий вкус и не менее чарующее послевкусие. Оно остается с тобой, на твоем языке долгое время, и причиняет боль своей горько-сладкой дымкой. Да, именно горько-сладкой. Только у горько-сладких вин, такой дурманящий вкус с послевкусием.

Тебе дают бокал такого вина, и ты поражаешься его вкусу, теряешь от него голову и боишься даже думать о том, какое может быть послевкусие. Ты наслаждаешься вином, надеясь, что этот околдовывающий вкус никогда не пропадет. Это как съесть дольку лимона, а потом конфетку — она покажется тебе гораздо слаще, чем обычно. Так и здесь — после горьковатых первых нот сладкие сводят с ума. И ты знаешь, я должна объяснить, как я вижу настоящую любовь. Многие думают, это та любовь, от которой цветут цветы и летают бабочки в твоем животе. А для меня… Это та любовь, от которой все в тебе горит, от которой ты лезешь на стены, та, от которой тебе хочется выть на луну в слепом изнеможении. Настоящая любовь не бывает милой, она — огонь страстей, она — та боль, которую ты даже боишься вообразить. Она — страх, страх потери и страх нахождения вместе. Она — твой кошмар и ужас, величайший дар и гнусное проклятие. Любить — это гореть и сжигать, дотла, до пущенного по ветру пепла. Как любят такой любовь? Со стоном отчаянья, таким сладким, что боишься завтрашнего дня и ждешь его с нетерпением. Любить — это выпивать друг друга как пара остервенелых вампиров, высасывать до капли красное вино крови любимого. Это наслаждаться горько-сладкого вкуса счастья… — Я смутилась своих откровений и вернулась к описанию любимого. — И от него всегда было горько-сладко: в глазах, на языке, по всему телу и даже в воспоминаниях. Он был для меня таким. И за это я его любила его всей душой, — даже сейчас мне стало больно где-то в области сердца. Меня охватили воспоминания, и я с трудом смогла справиться с собой. Неожиданно для меня наш разговор стал очень личным.

— Девочка, ты не перестаешь поражать меня. Редко встретишь душу, способную заставить задуматься самого Верховного.

— И о чем же ты думаешь?

Нас прервал бармен, принесший мне еще одну кружку местного пива. Я благодарно кивнула, взглядом показывая Асу, что жду ответ.

— Мне стало любопытно, думала ли обо мне хотя бы одна женщина также. Да и вообще, я никогда не интересовался их мыслями на мой счет, — искуситель жестом попросил Ортоса повторить и ему.

— Ас, я уверена, что тебе посвящали стихи и песни, по тебе сходили с ума, и тебя боготворили. Ты снес стольким женщинам крышу, что не удивлюсь, если отыщу целый роман о тебе, — я усмехнулась.

— Это все не то… — Дослушать его мысль я не смогла, так как оказалась вынута из-за стола за загривок. Какого?

Незнакомый мне демон поднял меня на добрые полметра, держа за блузку. Я скрестила руки на груди и осмотрелась. Асмодей застыл в изумлении, ровно, как и все остальные посетители трактира. Меня же держал большой ящер с горящими глазами цвета плавленого золота. Ну, Габриэль! Мог бы и предупредить!

Я знала ответ, но для проверки все же спросила:

— Кто ты? И что тебе нужно от меня?