Мир в моих руках (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 97

Вот только… я ничего не помнила… совсем ничего! С того самого дня, когда Кирилл стоял на Мосту между двух миров, точнее, на его перилах, и угрожал спрыгнуть, если я не пропущу его обратно в чужой мир…

— Нет, ничего, — грустно сказала я наконец.

Потому, что они не поверили бы в существование Моста между двух миров. Не поверили бы, что эти месяцы я была в другом мире. Да, наверное, я была там. А…

— А можно мне в туалет? — робко спросила я, потупившись.

— Сходи, — разрешил старший из защитников порядка.

Я кинулась в коридор — Феликс было кинулся следом, боясь, видимо, что убегу — и торопливо заперлась в кабинке, забыв даже включить свет. Правда, через несколько мгновений щёлкнул выключатель. Наверное, этот вредный мужик позаботился. Или кто-то из хозяев… нынешних хозяев маленького и уютного гнёздышка… бывшего гнёздышка меня и мамы…

Я простояла там долго, по-разному взывая к Мосту между мирами, умоляя тот проявиться и пустить меня туда. Но, увы, то ли место было не то, то ли мост больше не отзывался на мои просьбы. А если… если больше никогда?..

В ужасе прислонилась к двери спиной, обняла плечи, поёжилась.

Мамы нет. Мамы больше нет. Но, если Мост между мирами больше не подчиняется мне, значит, и отца я больше никогда не увижу?..

Обратно я вышла молчаливая и зарёванная. Уже в коридоре вспомнила, что надо было спустить воду, для виду.

А потом мы поехали в милицию. Станислав, тот добрый милиционер, обещал «прокатить меня с ветерком», «если, разумеется, Золушка против такой кареты не возражает». А кто меня вообще будет спрашивать? В этом мире я просто ребёнок. Обычная девочка десяти лет. Нет, теперь уже одиннадцатилетняя. Но всё равно ещё несколько лет пройдёт, прежде, чем моим мнением начнут интересоваться.

Нынешняя хозяйка моей квартиры предлагала нас завтраком накормить или вернуть деньги. Мол, у вас же ничего почти нет. Ну, у Станислава. Видимо, внутренности кошелька отзывчивого мужчины были такими впечатляюще пустыми, что ей стало совестно брать деньги, тем более, за не оказанную услугу кормления. Станислав только отмахнулся. Подлез что-то уточнить один из сыновей этой тётки, младший, на что старший из защитников порядка строго спросил:

— А тебе не пора в школу?

— Сегодня воскресенье! — возмутился мальчишка.

— А, да… — мужчина озадачено поскрёб щетину на подбородке.

— Иди домой, — предложил Феликс, — Ты вчера набегался.

— А! — отмахнулся старший милиционер.

— Нога не болит?

Тот досадливо махнул рукой.

— А вы участвовали в перестрелке? — заинтересовался любопытный мальчишка, — В настоящей?

— И что с того? — устало уточнил Станислав.

— Так это же круто! — возмутился жаждущий приключений отрок.

— Ну, когда-то это было даже прикольно, — улыбнулся дружелюбный защитник порядка, — Но, знаешь ли, со временем, даже это надоедает. Теряет остроту. Да и вообще… дырки в шкуре — не шибко приятное дело. Больницы, шрамы. И когда кости от плохой погоды болят в местах, где были сломаны — это тоже не весело, скажу я тебе. Ну, пойдёмте.

И мы пошли во двор, к милицейской машине.

Хозяйка квартиры догнала нас уже во дворе, у парадной и, виновато улыбаясь, сунула мне в руки подушку с маминой вышивкой.

— Я картины продала, извини, — сказала женщина, смущённо потупившись, потом всё-таки посмотрела на меня, — Старшего хотели отправить в художественную школу, а там уроки платные. А это были хорошие картины.

Вздохнув, приняла подушку.

Правда, я её потеряла. Пока мы ехали в милицию, кто-то прострелил шину нашей машины. Сначала Станислав велел мне спрятаться на полу, съёжиться, а сам куда-то выскочил. Феликс тоже выскочил. Вернулся молодой, один, подхватил меня за плечо и велел срочно идти за ним. Про подушку я забыла. Мы убегали… Я споткнулась и растянулась — мою щёку пробороздил асфальт. Феликс подхватил меня на руки, побежал, прячась за всеми крупными предметами, оглядываясь…

Потом таки мы сидели в участке. Вдвоём с молодым. Он тяжело дышал, судорожно сжимал руки, молчал. Женщина, работавшая с бумагами, готовила нам кофе и печенье, а их начальник нервно расхаживал по своему кабинету…

Часы тянулись мучительно долго… Приходили и куда-то уходили ещё несколько милиционеров… точнее, убегали… Ходил по кабинету начальник… зарёванная Светлана притащила таки кофе — он успел остыть — и поднос с печеньем. Феликс, точнее, Фёдор, заставил меня поесть. Сам он ничего не ел, так и сидел, нервно сплетая и расплетая пальцы. Пару раз было вскочил, но, столкнувшись со строгим взглядом начальника, садился и смотрел куда-то отсутствующим взглядом.

Что там произошло, мне не сказали. Только вечером начальник вышел, потом позвал за собой Фёдора. Тот вернулся, протягивая мне окровавленную подушку, сделанную мамой. Я выронила её, увидев пятно крови.

— Он… он…

— Убит, — вздохнул молодой мужчина, — Погиб в перестрелке с бандитами. Они нас подкараулили. Скажи спасибо, что сама жива.

— Если бы он их не отвлёк, могли и тебя убить, — добавил их начальник.

— Его жена, наверное, будет долго плакать, — глаза защипало, — Он хороший был.

— У него не было жены. И детей. Вообще никого, — уточнил Феликс.

А, понятно, почему он так неловко гладил меня по голове, наверное, вообще не знал, что делать с детьми, тем более, в истерике.

Я просидела в кабинете начальника участка, забравшись в его кресло с ногами. Он сам мне предложил посидеть. Феликс потерянно сидел на стуле перед столом. Начальник и Светлана вышли. Подушка с кровью того доброго человека лежала на полу. Я боялась к ней прикасаться. Они ничего не сказали, но я боялась, что Станислав вернулся за ней, чтобы вернуть мне, зная, что она последнее, что у меня осталось от мамы. Я даже спросила об этом Феликса, но тот сказал, чтоб не городила ерунды. Мол, он просто остался неподалёку от машины, там его и ранили. Заревела. Тогда он встал, подошёл ко мне — испуганно сжалась — и неожиданно обнял, сказал, что я ни в чём не виновата. Мол, просто так получилось. Работа у них такая, «нервная».

Потом пришёл начальник, сел на стул перед столом — меня с места сгонять не стал, открыл пухлую папку — и стал расспрашивать, что я смогла запомнить. То ли решил серьёзно заняться мной, то ли хотел меня отвлечь от мыслей о чужой уже квартире, когда-то бывшей моим домом и о внезапной смерти Станислава.

Помнила я всё хорошо. До того как очнулась тогда ночью в парке. Точнее, я отчасти ещё и помнила события из того мира, но мне пришлось врать, будто того мира вообще не было. В психушку мне не хотелось. Да и Мост между мирами больше не отзывался. Опять-таки напросилась в туалет — и экспериментировала там. Неудачно. Кажется, я потеряла мой дар. И, соответственно, отца тоже потеряла. Но, в этом злосчастном мире, я должна врать, что отца у меня нет. Будто его и не было, никогда.

Папа… мы так мало смогли поговорить с тобой! Но я ж не знала! Я не знала, что так же внезапно потеряю связь с мостом, как и обрету! Мы много ругались с тобой… жаль, что даже такой возможности больше нет! И мамы… мамы больше нет… хотя неясно, куда она-то пропала? Но… может, мы все пропали втроём? Может, Кирилл мог бы что-то прояснить?..

Тот вечер тоже врезался в мою память.

Уже стемнело. Стало холодно. Я сидела, накинув на себя куртку Фёдора — тот сам мне её отдал — на диванчике в коридоре. Подтянув к себе босые ноги. И отсутствующе смотря куда-то на стену перед собой. Покормить меня забыли. Светлану разве что отправили найти мне обувь, но она ещё не вернулась. Наверное, бабушке с дедушкой уже позвонили, но мне ничего про это не сказали. Вряд ли бы сказали об этом ребёнку, чьё мнение никого не интересовало. А больше… больше у меня никого не было… Впрочем, эти два старика, которым меня хотели спихнуть, тоже в общем-то никто для меня: столько лет о них ни слуху, ни духу, но стоило нам с мамой пропасть — как эта бабка объявилась и продала нашу с мамой квартиру. Между прочим, мама заработала на неё сама! С большим трудом! Но…