Мой босс - Оборотень (СИ) - Черная Лана. Страница 28

— Ради? — в золотых глазах застывает немой вопрос.

Прослеживаю взгляд Луки и глупо, как-то по-детски улыбаюсь, чувствуя запредельное счастье. Узкое запястье оплетает черный, точно ночь, родовой узор.

— Теперь все правильно, — сиплю и покачиваюсь на ослабевших ногах.

Оказывается, я тоже кое-что умею. Жаль только, что это ненадолго.

— Ты что сделала?! — он подхватывает меня, едва стоящую на своих двоих, и усаживает на стеклянную ступеньку.

Закрывает воду и закутывает меня в огромное полотенце.

Меня колотит и зуб на зуб не попадает, зато низ живота больше не тянет и малыши в полном порядке, как и их бестолковый папочка, что растирает меня полотенцем.

— Молока, — голос подводит и я невольно растираю шею. — Можно с медом, — а сама морщусь от перспективы пить то, что с детства терпеть не могу. Но это единственно верное средство восстановить силы.

— Будет тебе молоко, глупая, — Лука злится и я замечаю, что его руки дрожат.

Только поэтому отмахиваюсь, когда он пытается взять меня на руки.

— Даже не думай, — рык получается жалким, — я тяжелая. А у тебя сил и так нет.

— Благодаря тебе их теперь через край, — о, а вот и зверь прорезался острыми скулами и хищным рыком.

— Вот и славно, — счастливо жмурюсь, затылком упираясь в стеклянную стенку душевой.

— Только это не поможет, Ради, — фыркает и уходит, но возвращается быстро с крынкой молока.

И где только раздобыл? Но я не спрашиваю, а жадно пью. Теплое, сладкое, молоко словно раскрывает за спиной крылья. Наполняет силой и жаждой бороться не только за себя, но и за этих таких умных, но глупых оборотней.

— Вкусно?

Киваю, облизывая губы.

— Хочешь? — протягиваю Луке крынку.

Но он лишь качает головой, странно хмурясь.

— Львы не пьют молоко.

Пожимаю плечом. Львы не пьют, а я очень даже. Еще в отцовском поместье удивилась тому, как хочется молока. Не думала только, что мой братец нагло воспользуется этим, чтобы усыплять меня и не давать и шанса на побег.

Молоко обожал Костя, он и заставлял его пить, когда я болела. Мешал с медом и сливочным маслом и отпаивал, когда я мучилась кашлем или валялась в постели с жуткой ангиной.

А еще я удивительным образом согрелась и теперь чувствовала шевеление детенышей.

— Почему ты ничего не сказал?

Спрашиваю, когда Лука укладывает меня в кровать и устало смотрит на брата.

— Чтобы ты не делала вот таких, — он протягивает мне руки, перевитые чернильными нитями узора, — глупостей.

Глупостей?! Я вспыхиваю моментально, стискиваю кулаки.

Значит вот так он расценил мою помощь?!

И никаких тебе спасибо, Ради. Вот так и делай доброе дело.

Впрочем, разве я ожидала иного? О нет, я еще легко отделалась. Думала, рвать и метать станет. Рычать, орать. Видимо, у него просто не осталось сил даже на злость.

И это паршиво. С этим нужно что-то делать. Но что? Где найти ответы?

— Я просто не могу, — говорю тихо, на изломе дыхания, но знаю точно: Лука услышит все, даже если я не произнесу ни звука, — вас потерять.

Меня снова начинает лихорадить. Натягиваю одеяло до самого подбородка.

— Спи, малышка, — ложится рядом и обнимает, делясь своим теплом. — Все будет хорошо. Ты справишься.

Конечно, справлюсь, мысленно соглашаюсь я, устраиваясь поудобнее в надежных руках.

А вечером, когда Лука уходит на очередную деловую встречу, я, переодевшись медсестрой, сбегаю из больницы на встречу к единственному человеку, который знает ответы на все мои вопросы.

И даже не подозреваю, что добровольно отправилась в клетку с псами.

Глава 20.

Ради. Неделя седьмая.

Сбежать незамеченной из почти военного объекта (а иначе клинику, окруженную высоким забором, камерами по периметру и вооруженной охраной, не назовешь) — миссия сложная, но вполне выполнимая. Даже если я похожа на колобок в больничной пижаме. Да и в медицинской униформе краше не стала.

Мне повезло — наш лечащий врач задерживался на сложной операции, а у остального персонала во всю кипела пересменка.

Самое удачное время пробраться в ординаторскую, торопливо переодеться, мысленно уговаривая малышей не мешать маминой авантюре.

И они, похоже, одобрили. Толкнулись в ладонь и ни разу не среагировали на больничные запахи, от которых прежде мутило, как в первые дни беременности. Даже привычная слабость отступила.

В крови до сих пор гуляет адреналин минувшего утра и сладость парного молока. А перед глазами то и дело всплывает тусклый родовой узор моего мужчины.

Это подстегивает уверенно двигаться по коридору клиники. Прятать дрожащие руки в карманах униформы и даже — о чудо! — не выронить карточку, а приложить к сенсору и беспрепятственно добраться до первого этажа, с улыбкой здороваясь с встречающимся персоналом.

На первом этаже замираю, оценивая диспозицию: несколько медиков на ресепшене, посетители в приемном, ждущие своей очереди, охранник на входе пристально проверяет каждого, кто входит или выходит. И только с персоналом радушен, зная, кажется каждого по имени.

Плохо. В чужой одежде через парадный вход мне не выйти, как и в своей. Наверняка я внесена в базу данных, как пациентка, которой прописан строгий постельный режим. И на улицу, даже на прогулку, мне путь заказан.

— Далеко собрались, леди Накари? — уставший голос за спиной заставляет сердце совершить кульбит и камнем рухнуть вниз.

Я даже голову опускаю, убеждаясь, нет ли его у моих ног. Усмехаюсь, найдя только каменный пол и обутые в бахилы собственные ноги.

Странно, что я могу разглядеть их за своим животом. Странно, что я вообще стою на своих двоих, а не заваливаюсь вперед под весом своих не маленьких детенышей. А судя по размерам я проглотила как минимум баскетбольный мяч.

Растираю поясницу, глубоко дыша.

Вдох. Выдох. И еще разок: вдох и длинный выдох.

Медленно оборачиваюсь и смотрю в уставшее лицо доктора Ария. Высокие скулы, раскосые серые глаза, светлые, почти выцветшие, но с чернильными прожилками от черных зрачков.

Вымесок, но талантливый. И красивый. Поджарый с рыжими отметинами рода на смуглой коже. Интересный.

И смотрит на меня с любопытством.

— Как прошла операция? — вопросом на вопрос, не узнавая собственный голос, лишенный всяких красок. Холодный, деловой.

— Одним живым стало меньше, — а в пристальном взгляде насмешка. Он прекрасно понимает, что меня это мало волнует. — Поэтому, леди Накари, сделайте одолжение, вернитесь в палату и дайте мне отдохнуть. Встречу с разъяренным вожаком я вряд ли сейчас вынесу.

В его голосе — смертельная усталость. Как у чаровника, что иссушил себя до дна и держится на чистом упрямстве.

— Ваша мать была ведуньей? — искренне удивляюсь я.

Встретить живого чаровника, пусть и половинчатого — редкая удача.

— Леди Накари, — хмурится доктор, уходя от ответа.

Другого я и не жду, но и отступать не собираюсь. Если в нем течет кровь ведуньи он должен меня понять.

— Если это так, то вы поймете меня, — сглатываю, бочком опершись на стену. Все-таки стоять мне еще тяжело. На чистом адреналине и держусь, похоже. — Вы же видели Лео и понимаете, что он умирает.

— Именно поэтому вам нужно вернуться в палату и…

— И смотреть, как он…как они умирают? Ну уж нет. Я не из тех кисейных барышень, что смиряются с неизбежным. Я точно знаю, что у них есть шанс, доктор. И я единственная, кто может их спасти. А для этого, доктор Ария, мне нужно уйти на несколько часов.

— В вашем положении…

— Я все знаю о своем положении! — резко перебиваю я.

— В вашем положении, — не унимается этот…бестолковый чаровник. — Любой стресс может привести к преждевременным родам. На данном сроке, — он одним взглядом, вдруг налившимся темными красками, останавливает мои попытки возразить, — риск потери детей очень велик. Оборотни — не люди, леди Накари, они не рождаются недоношенными. Они умирают, рожденные не в срок. Поэтому я прошу вас избегать любых физических нагрузок и чрезмерных волнений. И никаких оборотов.