Мистер Рипли под водой - Хайсмит Патриция. Страница 19

— Тебе не страшно? Ведь это новая страна!

Она улыбнулась. Он увидел странные темные черточки в ее светло-голубых глазах, которые веером расходились из зрачка, как спицы из клубка. Трудно было вообразить что-нибудь более прекрасное, чем глаза Элоизы.

— Я люблю тебя, — сказал Том.

Они медленно направились на бульвар Пастера, широкую улицу, которая шла слегка под гору.

Там оказалось больше магазинов и, соответственно, больше народу. Девушки и женщины были одеты в длинные рубахи и сандалии на босу ногу, в то время как юноши и молодые мужчины предпочитали голубые джинсы и летние рубашки.

— Тебе не хочется холодного чаю, киска? Или аперитива? Надеюсь, здесь умеют делать аперитив?

На обратном пути к отелю, у площади Франции, согласно не слишком подробной карте в брошюре, они нашли «Кафе де Пари», которое представляло собой длинный ряд столиков вдоль тротуара. Том занял последний маленький круглый столик и придвинул второй стул от соседнего стола.

— Возьми деньги, дорогая, — сказал Том, протягивая Элоизе свой бумажник и предлагая половину бумажных дирхем.

Она изящно раскрыла свою сумку — похожую на переметную суму, но только поменьше, — и банкноты моментально в ней исчезли.

— А сколько там?

— Примерно четыреста франков. Я поменяю еще сегодня вечером в отеле. Я заметил: в «Минза» такой же курс, как и в аэропорту.

Элоиза и вида не подала, что ей интересно, но Том знал, что она это запомнит. Он не слышал здесь французской речи, только арабскую, вернее берберский диалект арабского. В любом случае язык был непонятен Тому. За столиками сидели почти исключительно мужчины, несколько человек среднего возраста, довольно упитанные, в рубашках с короткими рукавами. Только за дальним столиком Том заметил светловолосого мужчину в шортах и женщину.

И официантов было мало.

— Том, ты уверен, что нам удастся заказать комнату для Ноэль?

— Да, нет необходимости перепроверять. — Том улыбнулся. Регистрируясь, он спросил насчет комнаты для мадам Асслер, которая должна приехать завтра вечером. Служащий сказал, что комната уже зарезервирована.

Том в третий раз махнул рукой официанту в белой куртке и с подносом в руке, который стоял с отсутствующим видом. На этот раз тот подошел.

Официант объявил, что вино и пиво здесь не подают. Они заказали кофе. Два кофе.

Мысли Тома были заняты отнюдь не Северной Африкой, он думал о Цинтии Граднор. Цинтия — воплощение холодности и английской отчужденности. Держалась ли она так же холодно с Бернардом Тафтсом? Охладела ли к нему под конец? Том вряд ли мог ответить на этот вопрос, как и постичь, каковы были их истинные сексуальные отношения, так отличающиеся, возможно, от того, что эта пара демонстрировала на публике. Как далеко Цинтия зашла в том, чтобы подвергнуть опасности его, Тома Рипли, не подвергая опасности себя и Бернарда Тафтса? Странно, хотя Цинтия и Бернард не были женаты, Том воспринимал их как одно целое. Они явно были любовниками, и в течение долгого времени, но это не имело значения. Цинтия уважала Бернарда, по-настоящему любила его, и Бернард, вероятно, считал себя недостойным ее любви, мучился чувством вины из-за того, что подделывал картины Дерватта.

Том вздохнул.

— Что случилось, Том? Ты устал?

— Нет! — Том не чувствовал себя уставшим. Он широко улыбнулся, ощутив настоящую свободу, ведь он находится в сотнях милях от своих «врагов», если их можно назвать врагами. Он мог бы их назвать подонками, и это относилось не только к Притчардам, но и к Цинтии Граднор.

И тут же — не успел Том додумать эту мысль — он снова принял озабоченный вид. Он почувствовал это и потер лоб.

— Чем мы займемся завтра? Пойдем в музей Форбса? Это находится наверху, в касбе [22]. Помнишь?

— Да! — Лицо у Элоизы вдруг просветлело. — Le Casbah! Затем Сокко.

Она имела в виду Гран-Сокко, или главный рынок. Они купят там что-нибудь по выгодной цене, будут торговаться, чего Том не любил, но знал, что все равно будет торговаться, чтобы не выглядеть дураком и не платить дурацкую цену.

По дороге в отель Том не стал утруждать себя спором о цене и купил фиг, бледно-зеленых и чуть более темных — те и другие совершенно спелые, а также прекрасного зеленого винограда и пару апельсинов. Затем уложил фрукты в два пластиковых пакета, которые ему дал продавец.

— Они будут красиво смотреться в нашей комнате, — сказал Том. — Мы и Ноэль угостим фруктами.

Вода в номере снова была, что очень их порадовало. Сначала Том принял душ, после него Элоиза. Затем они в пижамах растянулись на кроватях, наслаждаясь прохладой, созданной кондиционером.

— Здесь есть телевизор, — сказала Элоиза.

Том встал и включил его, вернее, попытался включить.

— Только из любопытства, — сказал он Элоизе.

Телевизор не работал. Он проверил штепсельную розетку, которая, похоже, была исправна, поскольку находилась в том же гнезде, что и выключатель обыкновенной лампы.

— Завтра, — пробормотал Том, возвращаясь назад, — я попрошу кого-нибудь посмотреть, в чем там дело.

На следующее утро они посетили Гран-Сокко перед тем, как отправиться в Касбу, и воспользовались такси, чтобы отвезти в отель покупки Элоизы: коричневую кожаную сумочку и пару красных кожаных сандалий — вещи, которые они не собирались носить с собой целый день. Том, попросив таксиста подождать, оставил пакет у портье. Затем они поехали на почту, где Том отправил таинственный предмет, похожий на ленту для пишущей машинки. Он переупаковал его еще во Франции. Авиапочтой, но без регистрации, как и хотел Ривз. Том не указал обратный адрес, даже выдуманный.

Затем уже на другом такси они поехали в Касбу, поднимаясь все выше по узким улочкам. По ту сторону гавани находился замок «Йорк» — не про него ли он читал, что Сэмюэл Пипс [23] какое-то время жил там, — его каменные стены казались огромными и удивительно прочными из-за маленьких белых домишек, прилепившихся сбоку по обеим сторонам. Рядом стояла мечеть с высоким зеленым минаретом. Когда Том осматривал ее, началась молитва. Четыре раза в день крик муэдзина призывает верующих к молитве, но теперь этот призыв записан на пленку. Люди слишком ленивы, чтобы вставать в четыре часа утра и взбираться по ступеням на верх минарета, подумал Том, но безжалостно будить этим криком других в такую рань. Он представил, как верующие вылезают из постели, читают молитву, обратясь лицом к Мекке, и затем снова забираются в постель.

Тому очень понравился музей Форбса с его оловянными солдатиками — больше, чем Элоизе, решил он. Элоиза говорила мало, но, казалось, как и Том, зачарованно смотрела на сцены сражения, на лазареты для раненых солдат с окровавленными повязками на головах, построения различных полков, в том числе и кавалерийских, — все это можно было увидеть на длинных прилавках под стеклом. Фигурки солдат и офицеров примерно в четыре с половиной дюйма высотой у артиллерийских орудий и повозок, пропорциональных их размеру. Поразительно! Как захватывающе это могло бы быть для семилетнего ребенка, подумал Том, внезапно остановившись. Его родители умерли, утонули, когда он вполне мог бы играть в оловянных солдатиков. Тогда он находился на попечении тетушки Дотти. Она никогда не понимала прелести оловянных солдатиков, да и не стала бы тратить деньги на их покупку.

— Как здесь пустынно! Даже как-то не по себе, — сказал Том Элоизе. Удивительно, в больших комнатах, по которым они бродили, не было ни души.

Смотрители тоже отсутствовали. В большом вестибюле хранитель, молодой человек в белой джеллабе, попросил их расписаться в книге для посетителей. Элоиза согласилась, затем Том оставил свою подпись в толстой книге с кремовыми страницами.

— Merci et au revoir! — это все, что они сказали на прощанье.

— Возьмем такси? — спросил Том. — Смотри! Как ты думаешь, это может быть такси?