Дурная кровь (СИ) - Тараторина Даха. Страница 41

Троица всё же задержалась ещё немного. Аккурат хватило времени, чтобы криво, но надёжно, починить разбитое окошко, отмыть следы битвы и прикопать в лесу гниющие трупы. Талла ещё и печь растопила, чтобы Рута не окоченела в выстуженной избе. Когда, собравшись, и поблагодарив хозяюшку за помощь, троица низко поклонилась округлому заду, скрытому видавшим виды одеялом, старуха только невразумительно выругалась в ответ. Но, когда они оседлали лошадей и отошли до поворота, бабка ловко спрыгнула на пол и прильнула к окну.

— Да не оставят вас Боги без помощи, дурные, — шепнула она, утирая передником маленькие тёмные глазки.

Снег продолжал валить. Казалось, низкие, потемневшие от тяжести тучи, решили засыпать не только уже едва различимую колею с маленькими фигурками всадников, но и все окрестные селения.

— Если так и дальше пойдёт, кладбище заметёт куда раньше, чем мы до него доберёмся, — Санни спрятал кисти в рукава. Пороша на них мгновенно таяла и из-за этого мокрые руки лишь сильнее мёрзли.

Верд, в отличие от друга, варежки в доме лесничихи не зыбыл, но страдал ровно от того же. Зато Талла в огромных мужских рукавицах смотрелась ещё более нежной и красивой, чем обычно. Снежинки ровным слоем ложились на лохматую косу, оседали на пушистые локоны. Так и тянуло провести по ним мозолистой ладонью. А почему бы, собственно, и не…

— Что? — вздрогнула девушка, оборачиваясь.

Верд торопливо отвернулся, сказал в сторону:

— Ничего. Не вертись.

А Санторий, хоть и честил охотника вполголоса, заметил и захихикал:

— Ничего-ничего, Таллочка. Это просто наш Верд страдает, что такая хорошая прогулка больно короткой оказалась. Думает, где бы ещё на пару дней задержаться, чтоб её продлить.

— Рот закрой, — посоветовал наёмник. — Кулак залетит.

— А не муха, нет? — усомнилась колдунья в содержании старого присловья.

— Тебе — муха, — согласился Верд. — А ему — кулак.

Санторий показал приятелю язык и тут же едва его не откусил: Кляча то и дело оскальзывалась и проваливалась на узкой стёжке.

— Гляди-ка, — восхитился наёмник, — а Боги и правда всегда с нами рядом, чтобы учинить расправу над грешниками и болтунами!

— Ничего-ничего, это мне во смирение, — уговаривал сам себя служитель. — Я вот этого дурня ещё чуточку потерплю, а потом Бог с Ключом меня вознаградит. Всякое испытание, что посылают нам Трое, соразмерно силе веры нашей… — уставился в спину едущего впереди друга и сквозь зубы закончил: — А я, видимо, ну очень верующий…

— И очень рисковый, — добавил Верд.

— Таллочка, а как ты думаешь, наш Верд хороший? — не остался в долгу служитель. — Добрый?

— Конечно!

В доказательство колдунья неудобно скособочилась в седле, чтобы крепко-крепко ухватить наёмника за шею.

— И он ни за что нам с тобой не навредил бы, правда?

— Неправда, — нехорошо сощурился охотник.

— Конечно! — звонко перебила его колдунья, крепче обнимая и заставляя хмурого мужика горячеть от неуместной близости. Благо, мороз быстро остужал.

— Вот как считаешь, Талла, если мы вдвоём Верда попросим развернуться, да припустить по этой самой дорожке в противоположную сторону…

— Нельзя, — колдунья замотала головой, выглядывая из-за плеча мужчины. — Там же баба Рута одна. Надо её от мертвяков защитить.

— А после кладбища? — не отставал служитель. — Сама подумай, путешествие у нас, хоть тресни, не складывается. То шварги, то трупы ходячие… Не иначе, сами Боги пытаются донести, что мы куда-то не туда двигаемся. А давай мы с тобой вместе попросим Верда…

— Всё, — резко натянул поводья охотник, — приехали.

И выставил руку, помогая не успевшему затормозить Санторию кувырком свалиться с лошади. В снегу осталась вмятина, идеально совпадающая с контурами тела толстячка.

— Я тебе это припомню! — донеслось из неё.

— Боги велели прощать, — напомнил Верд.

— А я тебе сначала припомню, а потом прощу.

— Ой, посмотрите! — закончила спор Талла.

Дурная соскочила с седла и, проваливаясь по колено, припустила к кладбищу. Хоть бы по проторенному пошла, так нет же, загребает снег, срезает, чтобы быстрее добежать до любопытного зрелища!

— Привяжи лошадей, — охотник бросил поводья другу и двинулся вслед за колдуньей, но с полпути вернулся, подал Санни руку, до пояса вытаскивая его из сугроба. Поднимать, однако ж, не спешил: так и держал за предплечье на весу, чтобы служитель не рыпнулся. И тихо, проникновенно пообещал: — Ещё раз заведёшь свою песню, закопаю в ближайшем лесу.

Санни развёл второй, свободной, рукой в притворной искренности заверяя:

— Какую-такую песню? Верд, друг, у меня и мысли не возникло…

Охотник разжал пальцы — Санторий рухнул обратно. Слегка присев, Верд упёрся коленом в грудь приятеля. Как раз в эту секунду Талла нетерпеливо обернулась:

— Ну где вы там?!

— Идём! — с видом «мы тут просто в снежки играем» помахал Верд, избавившись от добродушного выражения, как только девчонка помчалась дальше. — Дураком меня считаешь? — наёмник неспешно, явно наслаждаясь, набрал пригоршню снега и налепил на физиономию служителя.

— Имею право не отвечать на провокационные вопросы, — торопливо отплёвывался тот.

— Ещё раз намекнёшь, что дурную не надо продавать…

Санторий расплылся в едкой, жестокой, но крайне довольной улыбке:

— Друг мой… тьфу… я ни слова не сказал о том, что колдунью не надо везти дальше. Я беспомощный трус и всего лишь хотел убраться подальше из опасных мест. А какие мысли не дают покоя тебе, я понятия не имею!

Верд ошалело отстранился, точно получил удар в челюсть. Кабы Санни ещё и неудержимо злобно расхохотался, всё встало бы на свои места, а ощущение, что наивного юнца обвели вокруг пальца, себя бы оправдало. Но Санторий смотрел настолько искренне и чуть оскорблённо, что и сказать нечего. Кроме, разве что:

— Уши оторву!

Служитель смиренно коснулся груди.

Причина, по которой мертвяки измудрились выкопаться из могил посреди зимы, нашлась сразу же. На кладбище зимы не было.

Лошади укоризненно принюхивались к терпким ароматам мокрой земли, алчно раздували ноздри, но до зелёной поросли добраться не могли: наученные горьким опытом путники оставили животных чуть поодаль от пропитанного магией места. Хотя, усвой они урок ещё лучше, и сами бы близко к нему не сунулись.

Тёплый звенящий ветерок перебирал гибкие ветви берёз, поспешивших выдавить рыхлые почки; по чавкающей под подошвами грязи сновали удивлённо тянущие нескладную песню лягушки, торопился укрыться от шумных пришельцев выглянувший на тепло уж; подгнившая, пахучая падь смущённо пряталась меж рванувшей в рост по первому зову зелёной травой.

И только сырые надгробные камни, от которых в любую погоду веет потусторонней стужей, портили лужайку. Чудесное было бы местечко! Солнечное, ровное… С каким бы удовольствием путники устраивали бы привал в редком березняке! Кабы не додумались добрые люди хоронить здесь своих родичей. Теперь и радость не радость, и на солнце греться как-то стыдно. Точно ведь знаешь: прямо тут, под чёрной землёй, лежат холодные, безжизненные… Хотя лучше бы безжизненные.

Провалы могил беззубыми ртами взывали к справедливости Богов, но не получали ответа. Не они, не Боги заставили безжизненные тела всколыхнуться на глубине, заскрести ногтями, ломая пальцы, выбираться наружу, на свет. Иная сила, злая, тёмная, подняла их. Иначе не стремились бы нелюди спрятаться обратно в логово, как только первые, не заметные ещё глазу лучи дневного светила, выползают из-за горизонта.

— Они и правда раскапывались… — Талла присела на краю одной из ям, боязливо вглядываясь в подземную темноту. Верд оттянул её за воротник: провалится ещё, дурная! Мертвяки, может, и прячутся, но не спят. Если хорошенько прислушаться, чутно, как беспокойно ворочаются, пыхтят, стонут трупы под покосившимися памятниками.

— Может всё-таки ну их? — Санторий оказался поумнее, он обходил одни могилы настолько далеко, что рисковал случайно угодить в другие. — Ну лежат, ну не умирают. Пусть им, пока не кусаются…