Дурная кровь (СИ) - Тараторина Даха. Страница 70

Самым разумным показалось убеждать хозяйку в незыблемости её коварных планов так долго, как это только возможно, и нанести удар в то краткое мгновение, как она ослабит связь с охотниками ради того, чтобы создать новую — на границе помеченной (Талла на этом месте каждый раз глупо хихикала) ею земли.

Колдунья наскоро расчесалась гребнем. Белоснежный водопад распадался на ручейки и вновь сливался в единый поток. Верд наблюдал за ним, как заворожённый, и всё не хотел, чтобы мгновение заканчивалось. Схватить бы дурню в охапку, Санни за шиворот — и дёру. Шварги с ними, с метками! Ну как случится ещё чудо, и взбесившаяся Кара не спалит непослушного пса на месте! Раньше бы наёмник поступил именно так: своё беречь надо, а на чужое добро и без него защитники найдутся.

Что изменилось? Почему теперь судьба потерявшей самое дорогое Дараи тоже волнует его? Почему и вовсе незнакомые колдуньи заботят? Подумаешь, несправедливость! Весь мир несправедлив, он понял это ещё тогда, когда валялся с перебитым хребтом в окровавленном снегу…

Так что изменилось, суровый наёмник?!

Верд ещё раз глянул на дурную девчонку. Красивую, как весенний рассвет, растапливающий слежавшийся грязный лёд. На Санни, сосредоточенно надувающего щёки в попытке наклониться и пристроить спёртый у Врана нож для писем под рясой…

Наверное, изменился сам Верд. А из-за кого — не всё ли равно?

Оставить Таллу одну в комнате оказалось не намного легче, чем вчера. Он сухо поцеловал её в лоб и смотрел в ноги, пока не запер вновь разделившую их дверь. Только на этот раз колдунья не билась в неё с рёвом, а тихонько поскреблась, зная, что мужчина никуда не денется, и проговорила:

— Не бойся, я рядышком.

Верд криво ухмыльнулся сначала, но почти сразу понял: простые слова и правда помогли, успокоили.

Деловито кивнув другу, Санни удалился в сторону тронной залы: ему полагалось заговаривать Кару, отвлекая от любых подозрений, но и на рожон не лезть дабы не пришибли ненароком. Верд остался сторожить: без званой гостьи всё одно не начнут.

Глава 23. Четвёртый дар Трёх Богов

Мало кто по-настоящему понимал, что их ожидает. Все вместе, колдуньи, охотники и Санни в качестве единственного представителя нормальных людей, столпились у толстых деревянных дверей, покамест не распахнутых. В огромном зале они поместились бы с лёгкостью, но в коридорчике часто сталкивались, наступали друг дружке на ноги, шикали. Наивные! Никто не ждал от заботливой матушки Кары подвоха. Никто, кроме Верда, с показушным равнодушием стоящего чуть поодаль от Таллы, которую привели под конвоем. Наёмник скрестил руки на груди, хмурился и смотрел только прямо, чтобы не соблазниться и не дать в морду тощему долговязому Неру и Ранну, точно и не замечающему, что сжимает предплечье девчонки до синяка. Санни стоял рядом и, видимо, для разнообразия, помалкивал. Он вообще не был уверен, что его не вытолкают из дома али не принесут в жертву в кульминацию всеобщего веселья. Кара долго вспоминала, где видела толстячка, хотя всего полдня прошло с тех пор, как она могла разглядеть его куда детальнее, чем ныне. В конце концов, просто отмахнулась, мол, не отвлекай, но не стала ни одаривать милостью, ни, слава Богам, казнить. Слушать, впрочем, тоже не стала, так что служитель вынужденно переложил ответственность за выполнение своей части плана на многострадальную Троицу и принялся усердно молиться.

Талла выглядела решительной и настолько демонстративно не напуганной, что подмывало напомнить ей, что они, вообще-то, тут не на увеселительной прогулке.

Подождать пришлось хорошенько. Не то Кара напоминала, кто здесь хозяйка, не то попросту не рассчитала время и завершала последние приготовления, катаясь по тронному залу суетливым колобком. Но миг настал: обе широкие створки дрогнули, заскрипели… и застряли на четверти пути, оставив на полу светлые царапины. Кара попыхтела ещё немного. Одна створка, которую открывали почаще, поддалась; вторая — ни в какую. Колдунья судорожно искривила губы и, ткнув в двух охотников крепкой наружности, указала большим пальцем себе за спину. Чести стать первооткрывателем непреклонной створки удостоился Верд. Он безропотно шмыгнул в залу и, повинуясь приказу, одновременно с Ранном закрыл двери. Чтобы снова открыть их, уже с достоинством и подобающей случаю торжественностью.

Да уж, хозяйка подготовилась ко встрече. Платье в пол, белоснежное, точно нарочно показывала схожесть с Таллой. Хотя как предугадать могла? Никак, ясно. Однако ж если дурная в своём наряде походила на голубку, рвущуюся в небо, лёгкую, чистую, то Кара не иначе утопница: с сероватым лицом, впалыми глазами… И куда румяные пухлые щёчки делись? Пугающая то была красота, жуткая. Но всё ж красота. От стелющихся по полу краёв рукавов с прорезями для ладоней до длиннющей, тянущейся дорожкой следом за колдуньей накидки. Королевы такие не всегда носят: тончайшей выделки, прозрачная, точно паутинка, колыхающаяся от каждого шага и случайного сквозняка.

Она дождалась, пока мужчины одновременно резко распахнут двери, точно так же распахнула объятия и растянула губы в обманчивой улыбке мёртвой красавицы, ползающей по зыбкой жиже болота.

— Девочки мои! Сёстры, дочери, любимые! — она покачнулась. Ранн подставил плечо — придержать, но Кара отпихнула его, нетерпеливо приглашая столпившихся в зал. — Заходите, родные мои! Последнее усилие нам осталось, единый раз рванём — и кончится лихое время. Садитесь, рассаживайтесь милые! Заждались вас ваши места…

Она вцепилась острыми коготками в первую попавшуюся колдунью. Потащила, подавая пример, усадила на одно из двух десятков резных кресел, разбегающихся от трона вдоль стен, расправила её одежды, словно сидеть здесь предстояло ещё очень долго, и ни одна складочка не должна была испортить вид чудесной статуи.

Кара направилась к трону, но на полпути приметила среди неуверенно озирающихся и присаживающихся на краешках стульев девушек Таллу. Почти бегом приблизилась к ней, поймала ладони, заглянула в синие глаза:

— Всё будет хорошо, девочка моя! Ты пришла, ты одумалась, я знала, что ты всё поймёшь!

— Ты меня под стражей оставила, — коротко и жёстко напомнила Талла, но мать не слышала, не слушала её.

— Ты такая красивая, доченька, заинька! Такая взрослая и сильная стала! Такая… как я! — она снова коснулась волос дурной, пригладила, спутала и пропустила между пальцами, наслаждаясь прикосновением каждой пряди к коже. — Садись рядышком. Всё будет хорошо, девочка моя! Обещаю!

Усадив дочь на ближайшее к себе место, Кара, наконец, и сама грузно, устало откинулась на высокую спинку. На несколько секунд спрятала лицо, не решаясь начать, перекинула на плечо толстую косу. Кажется, аж волосы её потемнели от непосильной ноши, потускнели, спутались что грива больной лошади.

Колдуньи расселись. Охотники, по молчаливому согласию хозяйки, остались кто где. Ранн и Верд встали по бокам от трона. Один бесхитростно опустил руки вдоль корпуса, второй непреклонно скрестил на груди, по привычке прикрывая метки. Последней втащили Дараю. Замотанную верёвкой, как иная гусеница, возмечтавшая превратиться в бабочку, с крепко, до синевы перетянувшей рот косынкой. И при этом умудряющуюся извиваться, мычать и пинать Ламарда, уже и так покрытого ссадинами.

Кара прокашлялась.

— Наша сестра не пожелала выслушать меня один на один. Ничего, одумается. Не обращайте внимания, девочки, всё хорошо!

Судя по отпечатавшемуся на ликах собравшихся недоумению, во «всё хорошо» верилось всё меньше, однако ж добрая, заботливая матушка, некогда каждого из них вызволившая из беды, всё ещё вызывала больше доверия, чем красная дородная баба, насквозь пропитавшая кляп слюной.

— М-м-м-м-м! — тщетно взвыла Дарая, попытавшись вывалиться из выделенного ей кресла и уползти на манер всё той же гусеницы. Ламард поймал её за шкирку и примотал к сидению предусмотрительно прихваченным куском бечевы. На руках его отчётливо проявлялись полукруглые следы зубов: дорого продала Дарая свободу.