Ненавижу блондинов - Сафронова Элина. Страница 24

— Я не сумасшедшая. — задумчиво отвечаю.

— Я этого не говорил. Так что ты делаешь?

— Я почти уверена, что здесь есть тайник. — тыкаю пальцем на полку. — Но я не могу его найти. — вздохнула, а потом решила повторить. — Я психически здорова. — со стороны это могло на самом деле показаться бредом сумасшедшего.

— Ну-ка, отойди. — отодвинул меня Яр и сам приблизился к шкафу. Подергал держатели, которые обхватывали зеркало сбоку, затем те, которые были ближе всего к стене. Не успеваю моргнуть, как он снимает две петли и убирает зеркало.

— С ума сойти. — поражённо выдыхаю я, все ещё не веря своим глазам. За обычной зеркальной панелью скрывался сейф. Простенький, без наворотов, но сейф. Это так странно: обычно же бабушки хранят все под матрасом.

— Неплохо. — резюмирует Яр. — Здесь код, стандартный, четырёхзначный. Ты знаешь, что это может быть?

— Нет. — помотала головой, физически ощущая мандраж по телу. Такое странное чувство — осознавать, что тот разговор был на самом деле, что я не выдумала его под действием успокоительного и самое важное — бабушка доверила его только мне.

— Четыре знака, — задумалась я, — это может быть какой-то год. Год рождения — слишком глупо. — села на диван и взяла фотографию в руки. А что если эта фотография и есть год? Не зря же она стояла прямо перед панелью. М-да, Исаева, тебе точно нельзя смотреть детективы. С другой стороны, я же ничего не теряю? — ещё раз повертела рамку и открыла крышку. Надпись ручкой размашистым дедушкиным почерком: «С любимой, 1972»

Это оно. Теперь я стопроцентно уверена в этом. Безумно интересно, что внутри. Подхожу к сейфу и нажимаю кнопки. На тихий писк приходят родители и, мягко говоря, удивляются: разворошенная комната, растрепанная я, с красными, но горящими глазами, пытающийся сохранять невозмутимый вид Нечаев и сейф. Сейф в серванте. В том самом, что стоял в нашей семье долгие-долгие годы.

Заветные буквы «OPEN», легкий щелчок замка и передо мной предстают две папки формата А4, сверху на них лежит конверт. Достаю все и вновь сажусь на диван. Мама, не меньше моего потрясенная увиденным, садится рядом. Открываю конверт и вижу строки, написанные бабушкиным каллиграфическим почерком:

«Моя дорогая Ирочка,

Я очень надеюсь, что ты читаешь это письмо потому, что вспомнила наш давнишний разговор, а не потому, что вы решили делать ремонт в квартире.» — нервный смешок вырвался из моего рта. Продолжаю пробегаться глазами по буквам, — «Я знаю, что вам сейчас очень плохо, поэтому никогда не отдаляйтесь друг от друга. Скажи Оле, что я ее люблю, и чтобы она переставала лить слезы — ей еще дочь на ноги ставить. А вообще, пусть она сама потом это прочитает.

И ты не грусти, пожалуйста. Всему рано или поздно приходит конец, но зато теперь я где-то в одном из лучших миров вместе с твоим дедушкой. Я очень надеюсь, что ты встретишь того человека, кто сделает тебя стойкой и сильной. В прочем, за Олю я спокойна, Алеша мне всегда нравился.

А теперь — время подарков. В красной папке ты найдешь документы на квартиру во Франции. У тебя еще вся жизнь впереди, и я хочу, чтобы она стала яркой. Не спрашивай — откуда, мне самой на нее в жизни не накопить, да и история эта довольно сомнительная. Спустя несколько лет после смерти твоего дедушки за мной начал ухаживать один довольно обеспеченный мужчина. Он был серьезен, но у меня закрадывались сомнения насчет его образа жизни. И да, я оказалась права. Через несколько недель после того, как в ресторане он всучил мне в руки эту самую папку, я узнала, что его убили.

Но не переживай, это — дела давно минувших лет, пользуйся в свое удовольствие. Оле я оставляю дачу — уверена, тебе она точно не нужна. Квартиру делю напополам, но я верю, что вы распорядитесь ею правильно. Завещание у нотариуса, координаты напишу в самом конце. Оля, доченька, вам я уже помогла, когда вы были молодые, теперь дай побаловать внучку.

В синей папке — моя книга. Я написала её по молодости, потом редактировала с десятилетие, но никогда никому не показывала рукопись, потому что боялась критики. Вот так. Но теперь-то уже не страшно, да? Прочитайте её на досуге и если сочтете стоящей, то напечатайте пару экземпляров для домашнего архива.

Мои дорогие, не забывайте того, что ваши улыбки делают вас неуязвимыми. Не плачьте и не переставайте любить!

Целую, обнимаю,

Вальковская Л. М. (Подпись)»

— С ума сойти. — выдыхаю, стирая слезы, которые, наверное, никогда не прекратятся. — Бабуля была той еще интриганкой.

— Дочь, что там? — дрожащим голосом спрашивает мама, при каждом взгляде на которую сердце безумно сжимается.

— Держи. — севшим от перенапряжения голосом хриплю, передавая письмо. — Она написала книгу, представляете? — взяла красивую дорогую папку в руки. Развязала бечеву и провела кончиками пальцев по слегка пожелтевшим листам, вдоль и поперек исписанным от руки.

— Мама. — с каким-то отчаянным стоном протянула моя мама.

— Теперь у тебя есть дача, я у меня квартира, — сделала паузу, пытаясь поместить в свой мозг всю картину происходящего, — во Франции.

— Где? — поперхнулся водой папа.

— Во Франции. — сама, не веря в то, о чем говорю, произнесла. — У нее был ухажер, который купил ей квартиру, но очень скоро его убили, а она, я так понимаю, выжидала, чтобы нас не порешали его дружки. — зарылась руками в волосы.

— Боже! — мама дочитала послание и теперь снова плакала. Когда-нибудь это все закончится, и нам станет легче. «Не плачьте» — сказала бабушка. Но люди по природе своей эгоисты — они будут оплакивать свою утрату и тешить свою боль.

И вот теперь я стою перед этим гребанным зеркалом в нашем с Яром номере и мечтаю о том, что этот по-настоящему страшный день поскорее закончится. Но надо быть сильнее, встать и выполнить долг. Долг перед человеком, которого ты бесконечно любил.

— Малышка, ты готова? — сзади меня обвили руки Ярослава. В черной футболке и темно-серых джинсах он невероятно органично дополнял мое мрачное состояние.

— Нет. — по-детски отчаянно пробубнила, уткнувшись в грудь парня.

— Надо ехать, а то боюсь, мы в пробку встанем. — погладил меня по волосам. — Я рядом, пойдем. — обхватил лицо ладонями и поцеловал. Наверное, только имея определенный уровень эмпатии можно понять, что все, что он хочет мне дать сейчас — опора и успокоение.

В фильмах всегда показывали, что во время похорон идёт дождь. Для нас природа решила сделать исключение — погода была сказочная: легкий ветерок, безоблачное небо и приятная отметка Цельсия на градуснике. Но какое это все имеет значение, если весь твой безграничный мир сжался до ящика метр на два и ямы два на три.

На кладбище довольно многолюдно. Бабушка была учителем музыки, и очень многие из присутствующих — бывшие коллеги и ученики, с которыми она поддерживала тесную связь. Все подходят к маме с папой и приносят свои соболезнования. Не знаю, как она держится, потому что даже сквозь большие солнечные очки я вижу её состояние. Более того, я чувствую его.

От того, что я плачу уже на протяжении нескольких суток, дико раскалывается голова. Но я упорно продолжаю прожигать взглядом свежую насыпь, несмотря на то, что все уже разъехались. Мы не поедем на поминки: в один голос мне запретили это и Яр и папа, но, если честно, то и я не вижу в этом смысла. Она же здесь.

— Несколько минут и поедем. — практически беззвучно произношу и будто бы скидываю с себя защитный щит Яра — отстраняюсь от его поддерживающих объятий.

На негнущихся ногах делаю несколько шагов и касаюсь креста. Никогда не была религиозной, но именно в этом месте крест — единственная связь с бабушкой. Падаю на колени от того, что не справляюсь с душащий осознанием. Её больше нет. Нет и не будет.

— Я люблю тебя, бабуль. — грустно улыбнулась. — Не оставляй меня никогда, пожалуйста.

Наверное, я просидела достаточно долго, раз Яр не выдержал и сам пришёл за мной: