Талантливый мистер Рипли - Хайсмит Патриция. Страница 14

– Большое спасибо.

– В комнате прислуги, которую я тебе не показывал, есть кровать. Эрмелинда уходит ночевать к себе домой. В доме достаточно мебели, чтобы обставить тебе комнату, если захочешь переехать.

– Ну разумеется, хочу. Кстати, твой папаша дал мне на расходы шестьсот долларов и около пятисот у меня еще осталось. Я считаю, на эти деньги мы оба должны немного развлечься. Как ты насчет этого?

– Пять сотен! – сказал Дикки уважительно, будто сроду не видал такой кучи денег. – На них можно купить небольшой автомобиль.

Том не поддерживал идею покупки автомобиля. Ему хотелось слетать на самолете в Париж. Но тут вернулась Мардж.

На следующее утро состоялся переезд.

В одну из комнат наверху Дикки с Эрмелиидой водворили шкафчик и несколько стульев, и Дикки прикрепил к стенам кнопками несколько репродукций с мозаичным портретом в соборе Святого Марка. Том помог Дикки перетащить наверх узкую железную кровать из комнаты прислуги. Еще до полудня все было готово. У обоих слегка кружилась голова от фраскати, которое они потягивали но время работы.

– Мы все-таки едем в Неаполь? – спросил Том.

– Обязательно. – Дикки посмотрел на часы. – Сейчас без четверти. Успеем на двенадцатичасовой автобус.

Они не взяли с собой ничего, кроме курток и Томовой книжки дорожных чеков. Когда подошли к почте, автобус только что подъехал. Они стояли у двери, поджидая, пока пассажиры выйдут. Вдруг Дикки бросился к одному из них, рыжему парню в яркой спортивной рубашке, американцу.

– Дикки!

– Фредди! – завопил Дикки. – Что ты здесь делаешь?

– Приехал повидаться с тобой! И с семейством Чекки. У них я и остановлюсь на несколько дней.

– Бесподобно! Сейчас мы с приятелем едем в Неаполь. Том! – Дикки поманил к себе Тома и познакомил с приезжим.

Американца звали Фредди Майлз. Том нашел его омерзительным. Он терпеть не мог рыжих, в особенности именно такого типа – морковного цвета волосы, белая кожа и веснушки. Карие с рыжим оттенком глаза Фредди так и бегали. Иногда казалось даже, что он косит. А возможно, он был просто из тех, кто не может смотреть в глаза людям, с которыми разговаривает. И еще он был толстый. Том отвернулся, ожидая, когда приятели закончат разговор. Из-за них задерживался автобус. Дикки с Фредди говорили о катанье на лыжах, уславливались встретиться тогда-то и тогда-то в декабре в каком-то городе, о котором Том никогда не слыхал.

– В Кортино соберется целая компания, человек пятнадцать, – сказал Фредди. – Отлично проведем время, не хуже чем в прошлом году. И пробудем там три недели. Хватило бы только денег.

– Я-то продержусь, – сказал Дикки. – Увидимся вечером, Фред.

Том влез в автобус вслед за Дикки. Сидячих мест не было. Они втиснулись между тощим мужчиной, от которого разило, и двумя крестьянками, от которых разило еще сильнее. На выезде из деревни Дикки вспомнил, что Мардж сегодня придет, как обычно, на ленч, ибо вчера они подумали, что из-за переезда Тома экскурсия в Неаполь не состоится. Автобус остановился, пронзительно взвизгнув тормозами и накренившись так, что все стоявшие пассажиры потеряли равновесие. Дикки высунул голову в окно и позвал:

– Джиио! Джино!

Маленький мальчик, игравший на дороге, подбежал к автобусу и взял протянутую ему бумажку в сто лир. Дикки сказал что-то по-итальянски, мальчик ответил: «Subito [3], синьор!» – и побежал вверх по дороге, Дикки поблагодарил шофера, автобус снова тронулся.

– Я велел ему сказать Мардж, что мы вернемся вечером, но, скорее всего, очень поздно, – сказал Дикки.

– Правильно.

Автобус высадил пассажиров на большой шумной площади в Неаполе, и их тотчас же окружили ручные тележки с виноградом, инжиром, печеньем, пирожными, арбузами; подростки пронзительными голосами предлагали свой товар – авторучки и заводные игрушки. Толпа расступалась перед Дикки.

– Я знаю подходящее место для ленча, – сказал он. – Настоящую неаполитанскую пиццерию. Ты любишь пиццу?

– Люблю.

Эта пиццерия находилась на такой крутой и узкой улочке, что машина не смогла бы проехать. Дверь была занавешена длинными нитями бисера, на каждом столике стоял графин с вином, а столиков во всем заведении было только шесть. Заведение, где можно сидеть и потягивать вино часами, и никто тебя не потревожит. Дикки с Томом просидели там до пяти, пока Дикки не сказал, что пора идти в Галерею. Дикки извинился, что не повел Тома в Музей искусств, где, по его словам, были представлены подлинники Леонардо да Винчи и Эль Греко, но, сказал он, туда они могут сходить в другой раз. Все это время Дикки говорил о Фредди Майлзе, и Том находил эту беседу столь же неинтересной, сколь и внешность самого Фредди. Отец Фредди был воротилой гостиничного бизнеса, а сам он – драматургом, но, по-видимому, самозваным, потому что написал всего две пьесы и ни одна из них не увидела подмостков Бродвея. У Фредди был дом в Капьсюрмер, и Дикки гостил у него с месяц перед приездом в Италию.

– Вот это я люблю, – с чувством сказал Дикки, когда они пришли в Галерею. – Сидеть за столиком и наблюдать за прохожими людьми. Это так расширяет кругозор. Англосаксы совершают большую ошибку, что не наблюдают за людьми, сидя за столиком на тротуаре.

Том кивнул. Это он уже слышал. От Дикки же ожидал чего-нибудь более глубокого и оригинального. Дикки был неординарно красив: продолговатое лицо с тонкими чертами, живые умные глаза, достоинство в осанке и манерах, независимо от того, как он одет. Сейчас на нем были стоптанные сандалии и грязноватые белые брюки, но, глядя, как он сидит, как болтает по-итальянски с официантом, принесшим кофе, можно было подумать, что вся Галерея принадлежит ему.

– Чао! – крикнул он молодому итальянцу, проходившему мимо.

– Чао, Дикки!

– У этого пария Мардж по субботам меняет свои дорожные чеки, – объяснил Дикки Тому.

Хорошо одетый итальянец поздоровался с Дикки за руку и подсел к их столику. Том прислушивался к их беседе по-итальянски, время от времени понимая отдельные слова. Он начал ощущать усталость.

Вдруг Дикки обратился к нему:

– Хочешь съездить в Рим?

– Конечно, – ответил Том. – Прямо сейчас?

Он встал и полез в карман за мелочью, чтобы оплатить счета, которые официант подсунул каждому под кофейную чашку.

У итальянца был длинный серый «кадиллак» с занавесками на окнах, музыкальным гудком и орущим радио, которое они с Дикки с удовольствием старались перекричать. Дорога до окраин Рима заняла часа два. Когда проезжали по Аппиевой дороге, Том, полулежавший на сиденье, выпрямился. Итальянец сказал, что выбрал этот маршрут исключительно ради Тома, дабы показать достопримечательность, которую тот еще не видел. Местами машину сильно трясло. Итальянец объяснил, что здесь намеренно оставлена в первозданном виде древнеримская брусчатка, чтобы современные автомобилисты знали, каково было римлянам ездить по этой дороге. По обе стороны тонули в полумраке плоские поля, похожие, как показалось Тому, на заброшенные кладбища, где лишь кое-где сохранилось какое-нибудь надгробие или руины склепа. Итальянец высадил их посреди улицы где-то в Риме и коротко попрощался.

– Он очень спешит, – объяснил Дикки. – У него свидание с любовницей, а в одиннадцать возвращается ее муж. Вот тот самый мюзик-холл, куда я хотел тебя повести. Заходи.

Они купили билеты на вечернее представление. До начала оставался еще час, и они пошли на Виа Венето, сели за столик на тротуаре перед кафе и заказали аперитив. Том отметил, что в Риме у Дикки не было знакомых или, по крайней мере, никто из них не прошел мимо, хотя вообще-то проходили сотни итальянцев и американцев. В спектакле мюзик-холла Том, хоть и очень старался, почти ничего не понял, Дикки предложил уйти, не дожидаясь конца представления. Потом они наняли извозчика и совершили прогулку по городу, от одного фонтана к другому, через Форум и вокруг Колизея. Взошла луна. Том по-прежнему чувствовал некоторую сонливость и одновременно был возбужден первым свиданием с Римом. Оба ощущения сливались в особое состояние восприимчивости и размягченности. Они с Дикки сидели в одинаковых позах – тяжело развалившись на сиденьях, закинув ногу на ногу, оба в сандалиях, – и, когда Том взглядывал на ногу Дикки, касавшуюся его сиденья, ему казалось, что он смотрит в зеркало. Они с Дикки были одного роста и примерно в одной весовой категории. Может быть, Дикки чуть потяжелее. У них был один и тот же размер купального халата, носков и, вероятно, рубашек тоже.