Навь. Книга 2 (СИ) - Юллем Евгений. Страница 8

Я изобразил злобное рычание.

— Ладно, ладно. Пусть будет граф Драбицын. Я думаю мои мамА и папА против не будут. Хотя он хам, грубиян и вообще темная невоспитанная и неотесанная личность, — притворно надув губки заявила Елизавета. — Постараемся из этого дикаря сделать хоть какое-то жалкое подобие аристократа.

— Ню-ню, — ответил я. — Когда?

— Завтра в десять и подъезжай. Я скажу родителям, пусть охрана не стреляет. В смысле сразу. А пока…

— Пока будем готовиться к русскому, — вздохнул я. — Ну ладно, тогда до завтра?

— Ага. Пока, — и Лиза отсоединилась.

Русский, русский… Вот нафига спрашивается устраивать эту переэкзаменовку? Нет, против русского я не имел ничего, только против учителей. Дело в том, что для человека, обладающего врожденной грамотностью, все эти правила «жи-ши» и «стеклянный, оловянный деревянный» могут доставить неописуемое удовольствие, особенно если заучивать эту хрень наизусть. И потом, черт его знает, в каком виде может проходить экзамен. Игры проходили, как и олимпийские, раз в четыре года, и счастливчиков, попавших на них тогда, в школе уже не осталось. Так что спросить было некого. На просьбу достать хотя бы какой-нибудь образец прошлых лет, папА усмехнулся, сказав что-то типа «сам влез — сам и выкручивайся». Спасибо тебе, дорогой, что поддерживаешь принцип свободной конкуренции, но не в данном случае. Удалось только узнать, что по русскому это что-то типа ЕГЭ. Ну ладно, эту хрень я пройду. Значит, читаем учебники и учим, учим ненавистные правила. Тем более, делать ничего не остается. Ну, за работу!

Так оно и оказалось. Тестирование по русскому прошло быстро и легко, для меня, в смысле. Узнать результаты пока было нельзя, но то, что я допущен к сдаче экзамена по математике, говорило само за себя. Ну а параллельно я ездил каждый день к Воронцовым, где меня натаскивали на знание этикета, сложная, я вам скажу, штука! Тут не только, какой рукой брать вилку или нож — это примитивные знания, столовыми приборами всех видов как раз можно научиться пользоваться, от всех этих вилок, ложечек, щипцов конечно рябило в глазах, но запомнить можно. А кроме этого — всевозможные титулования, речевые обороты, поклоны, правила хорошего тона… В общем гнилая показуха аристократии в полный рост. Ну раз это будут проверять — придется учить.

А вот с математикой вышел полный облом. Экзамен был письменным — как раз не мой конек, это на устном я мог заболтать преподавателя до потери пульса, в смысле, потери им. Единственное, что удалось узнать — десять вопросов в каждом билете и одна задача, тут политехники не мелочились.

Да, уж точно не мелочились, и постарались на славу. А также припасли одну подлянь. Дело в том, что это явно вопросы не для шестого или седьмого класса, ту программу я провернул по-студенчески, основательно и подробно проработав учебники. Тут класс восьмой как минимум, причем полный, а не сокращенный. Смотря на красные злобные рожи своих товарищей по несчастью, я прикидывал, зачем профессура решил поизгаляться — ведь ежу понятно, что считанные единицы из вообще всех гимназий и школ смогут это решить. Тут я на мгновение отвлекся, зацепившись взглядом за княжича Ланского, строчившего в экзаменационной работе вместо того, чтобы как большинство его товарищей, тупо и зло пялиться в стену. Силен, однако. Или… Или знает ответы. А вот это скорее всего. Надо спешить. Я дал развернутый ответ на все вопросы, решил разминочные задачи и приступил к задаче основной. Ну точно, восьмой класс. А вот вам и решение, получите, распишитесь. Точно как по учебнику школы за восьмой класс. Сдал работу преподавателю вперед Ланского, и теперь лицезрел доедавших свои ручки претендентов.

Преподаватель, нарушая все правила, открыл мою экзаменационную работу, прочитал, хмыкая, и отложил в сторону. Хороший или плохой знак? А вот хрен его знает. Точно так же на мою легла работа и Ланского. И все. Остальные работы по мере сдачи ложились в другую стопку. Вошел седовласый профессор, похожий на Эйнштейна, отличавшийся от него только крупными сизыми венами на носу, бухает, наверное, как большинство преподов, уж в этой среде я вращался, даже бывший родственник деканом был. Экзаменатор с ним пообщался, показав две работы, профессор поискал нас взглядом, и что-то сказал тому на ухо в ответ. Мне эти перешептывания категорически не понравились.

— Господа, экзамен закончен. Сдавайте работы!

Я только поднялся со своего места — ну раз два часа позора закончены, можно и домой идти…

— Номера пять и двадцать четыре остаются!

Оба! Я вздрогнул, так же, как и Ланской. Мой номер пять, его двадцать четыре, наверное. Ну что еще там?

Дождавшись, пока остальные претенденты вышли, профессор взял быка за рога.

— Я просмотрел ваши работы, господа, и они оказались верными, — глаза профессора грозно заблестели за стеклами очков. — А, следовательно, нам требуется выбрать из вас лучшего.

Да ни хрена не так, звиздишь, профессура. Ты сейчас думаешь, что мы оба каким-то способом получили экзаменационные задания до, и пришли с готовыми ответами. Ну, можете проверять до посинения, господа.

— Поэтому мы вам сейчас устроим маленький опрос и дадим легкую задачку.

Я с удовольствием наблюдал, как сдулся княжич. Никак не ожидал он, как в песне про кузнечика, такого вот конца. Большого и красного.

— Я все честно сдал, и вообще я…

— Вы, господин хороший, номер двадцать четыре, — прервал его профессор. — А хозяин здесь я. Раз вы такой умный, то садитесь, будем беседовать.

Ну, понеслось. Княжич сдулся после третьего вопроса. Было видно, как он поплыл.

— Все, — хлопнул ладонью по столу профессор. — Вот вам задача, решаете — и свободны.

На княжича стало страшно смотреть. Он взял дрожащей рукой листок с задачей так, как будто это был его смертный приговор.

— Номер пятый, вы готовы?

— Смотря к чему, — я встал из-за стола, и подойдя к учительскому столу, сел за парту перед ним.

Вот тут началось уже серьезно. Вопросы шли по нарастающей, седьмой, восьмой, девятый, десятый классы… Я писал, объяснял, рисовал… Ну хватит, профессор, только повторения первого курса не хватает. Хотя хрен с тобой, давай по диффурам и интегралам пройдемся, хотя я терпеть эту байду не могу.

Нет, профессор видимо поймал себя на этой мысли и остановился.

— У вас большие познания, удивлен, — теперь его взгляд смягчился, это было видно даже через стекла очков. — Любитель математики?

— Да, в некотором роде, — ответил я, скромно опустив названия всех математик, изученных когда-то в вузе.

— Вот вам задача, — он протянул мне листок. Жжошь, дядя, это уже десятый класс.

— А решаем мы ее так, — я не отходя от кассы, начал объяснять, параллельно производя вычисления.

Профессор довольно кивал, угукал, жадно смотря на листок.

— Все, номер пятый, достаточно, — он убрал листок с задачей внутрь свернутой экзаменационной работы, достал старомодный красный карандаш, вывел на первом листе «Отл», два плюса, и поставил восклицательный знак. — Вы не хотели бы в дальнейшем посвятить свою жизнь математике, молодой человек?

— Еще не знаю, господин профессор, — покривил душой я. — Может быть.

Не, математика — это не мое. Я помню одного из своих начальников, вот у того действительно было математическое мышление, ВМК МГУ — не шутка. У меня же склад ума не тот. Но не будем огорчать доброго человека, которому показалось, что перед ним дарование.

— Вот вам моя визитка, — он протянул мне кусочек тисненого картона. — Если надумаете — звоните!

— Спасибо, господин профессор, — честно ответил я. — Обязательно.

— Вы свободны, молодой человек!

Мы раскланялись с профессором. Осторожно прикрывая за собой дверь, я услышал:

— Ну как, господин двадцать четвертый, вы решили задачу?

Я вновь смотрел на список допущенных к дальнейшим экзаменам, лист висел в холле первого этажа под стеклом доски объявлений. Нас оставалось всего двадцать пять. С огромным удовлетворением я обнаружил свою фамилию третьим в списке сверху, передо мной было только двое старшеклассников. И это уже по результатам всего-навсего двух экзаменов!