Дочь княжеская. Книга 1 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна. Страница 33

И в третий раз я ответила 'нет', и доктор сТруви больше не спрашивал меня. Он выпил из меня жизнь, и я смотрела, как уходит моя Тень и как жаркий туман размывает её, растворяя в себе без остатка.

Но это было только начало.

Потом мы ушли в явь, к дому у побережья, а был у дома сад и отдельно устроенный прямо в земле погреб, и в погребе том была комната небольшая, и не было ничего в ней, кроме связанного крепко человека, прикрученного к стулу. Я пригляделась, и поняла, что он враг. Жёлтые волосы и белую кожу со Светозарного крепко запомнила. В глазах связанного стыл ужас, но кричать и даже мычать он не мог, рот был зашит магически, и в горле торчала магическая спица, я хорошо это видела и была благодарна за то доктору сТруви. Если бы пленник кричал во весь голос, как ему того хотелось, я бы не выдержала всего, что сталось с нами потом.

Канч сТруви спокойно объяснил мне, что должно делать, чтоыб инициировать метаморфоз. Обычно, говорил он, используется кровь животных, но идёт война и животных надо беречь для живых. После завершения метаморфоза острая необходимость в крови значительно снизится, и во многих случаях достаточно будет взаимодействий через раслин, говорил он. Но раслин я получу на сороковой день после инициации, и всё это время придётся обходиться пленными врагами, они хуже животных, но что есть, выбирать не из чего. Пленников всё равно казнят: повесят или сбросят в пропасть на камни, а если они помогут нам завешить трансформацию, тогда от них выйдет хоть какая-то польза. В первый раз всегда трудно, но надо. Надо собраться и сделать это, если я хочу продолжить начатое. Пленник слышал и понимал каждое слово. Глаза у него совсем вылезли из орбит, никогда не видела, что кто-то может так выпучить глаза. А я стояла и думала про то, как это я подойду к нему. Доктор сТруви терпеливо ждал. Он не подгонял меня, не торопил и больше не произнёс ничего сверх уже сказанного. Дело оставалось только за мной.

Я не могла набраться храбрости на первый шаг.

И тогда ожила во мне память. Как точно такой же желтоволосый вырвал из рук матери сестричку, нашу Жданку, которая болела долго и весь год мы ходили за ней, уговаривая жить, и выходили, и на третий год она начала вставать, а потом и бегать и какое это счастье было для всей нашей родни, для всех наших соседей, для целителей и врачей… А её отобрали у матери, залепили чем-то рот, чтобы не кричала, и унесли, держа за ножки, вниз головой, неизвестно куда унесли и неизвестно что над ней учинили. А мать убили, и меня убили, просто я потеряла сознание за мгновение до пули, и та прошла мимо, но я уже лежала без памяти, и посчитали меня мёртвой, а потом нашли меня Дахар и Ненаш, уцелевшие тоже чудом, что и я, и так мы вместе бродили по убитому городу, пока не встретили остальных. А и у остальных было то же самое с родными.

Третерумк явился к нам незваным. Явился убивать. Пусть не жалуется, когда с ним так же.

И я подошла, взяла пленника за волосы и запрокинула ему голову, и в нос ударил резкий запах, потому что желтоволосый обмочился от ужаса. Но я всё равно прокусила ему горло и стала глотать горячую кровь, а Канч сТруви держал меня, чтобы я не захлебнулась с непривычки, и объяснял, как правильно надо, чтобы потом не стошнило.

Меня не стошнило, хотя было плохо очень. Надо было терпеть, я терпела, об одном мечтая, лишь бы скорее это закончилось.

Потом я долго дремала в земле, как в пуховой перине, и солнце грело теплом сквозь мягкую почву, и было мне на удивление хорошо и спокойно, а потом пошёл ласковый слепой дождик, принося прохладное упокоение…

Потом были ещё пленники, всего числом пятеро, а с четверыми было так же противно, как и с первым, что бессмысленный страх на всех был одинаковым. С пятым сталось иначе.

Я начала хорошо различать запахи, намного лучше прежнего, а и кислый вкус страха издалека чуяла, ещё от самого сада. А в тот раз не было страха, только бешеная ярость, злоба и смертная тоска, что нас с доктором сТруви убить никак невозможно, а хочется очень. Этот убил бы, если бы мог. Он и посейчас не желал сдаваться, всё пытался разорвать путы, что бесполезно было, но он пытался. И смотрел, смотрел, смотрел на меня жёлтыми бешеными глазами. Печать безмолвия не крик бессмысленный сдерживала, но ругательства страшные, что послушать даже захотелось, они бы песней полились, с прежними трусливыми подлецами не сравнить.

Я поняла, что нельзя с ним как с остальными, что надобно отпустить его, пусть живёт желтоволосый. Доктор сТруви сказал, что я глупость совершаю, что замены нет, что я не одна нуждаюсь, а и метаморфоз замедлить нельзя, и не далее заката испытаю я муки страшные. Я отвечала, что не пожалею, что будет плохо — стерплю, а желтоволосый пусть живёт. А пленник смотрел на меня безо всякой благодарности, что видно сразу, убьёт, не задумавшись, а не нужна мне была его благодарность, нужно было только, чтобы жил. Не могла я убить его, и думать, что другие убьют, не могла тоже.

Так стала тогда на одно колено и просила доктора сТруви, и он сделал по слову моему. Отпустил желтоволосого, а тот, когда пали путы, ещё примерился, как ему лучше на нас броситься! Тогда доктор его выкинул вон за дверь, что полёт получился каким надо. Я поняла, что для желтоволосого мгновения не как для нас, медленнее, что он против сделать не мог ничего.

А видела лицо доктора сТруви, что испугалась сильно, так он смотрел на меня. И спросила, а он сказал, что видит, как я не понимаю, и хорошо, что всё само разрешится. И ушёл, не объясняя ничего больше.

Желтоволосый успел убежать, что его нигде видно не было. Я бродила по саду, не находя покоя, мне бы спать, как всегда спала, и я даже пробовала, но сон не шёл. И доктор прав оказался, а и в одном ошибся, что говорил, плохо на закате станет. Мне сталось плохо до заката и даже до полудня ещё солнце не дошло, как мне плохо сталось.

Было так, что лесами шли до перевала и голодали дорогою, но голод тот против нынешнего сластью праздничной показался.

Пошла я к морю, надеясь на как-нибудь, и вытащила большую рыбу, всего рыб числом четыре. Но рыбья кровь разжигала голод ещё больше, и мука настала совсем уж нестерпимая, и я плакала, терзала сырую рыбью плоть зубами и плакала, и ждала, когда всё закончится, а и не заканчивалось ничего, лишь возрастало ещё сильнее.

Я не знаю, и не спрашивайте, в какой момент поняла, что желтоволосый смотрит на меня. Просто взгляд его почувствовала на себе, что удар палкой было. Голову подняла, он стоял в нескольких шагах от меня, смотрел, и в руках у него правда палка была, даже и не палка, шест металлический, из тех, что, бывает, в заборах кованых вместо столбов стоят.

Он не смог уйти из владений доктора сТруви, что они здесь зачарованное место, и легко понять почему. А меня встретил случайно, наверное. Не ждал, а встретил. А я смотрела на его горло и разум роняла, что знала своё спасение, а и байки страшные о неумерших не на пустом месте выросли, не зря живые их до сих пор пересказывают.

— Уйди, желтоволосый, — с трудом сказала ему, и голос собственный не узнала, что на рык он похож стал нечеловеческий. — Уйди, не хочу убивать тебя.

Он только палку перехватил удобнее. Воином был, видно, привык убивать, возможно, что и неумерших тоже. А я схватила себя за плечи, совсем уже невмоготу сталось, скрутило всю, а бросаться всё не хотела, и не бросилась. Заплакала, что не совладала с выбранным мною же самой путём, и должно мне не посягать дальше на страшный путь Ходящих-по-Грани, а честно умереть, а и пусть желтоволосый убьёт меня, так уйду из мира совсем.

Тут на плечи легли мне руки доктора сТруви, и поток от него пошёл, что легче немного стало, а он сказал, пойдём, я нашёл тебе замену. Я закричала, что не хочу никакой замены, не хочу больше людей совсем, пусть и желтоволосых, никаких не хочу, и лучше мне умереть, и провались оно всё в пропасть-бездну морскую. А он выслушал всё, и сказал снова: