Неживой (СИ) - Толбери Рост. Страница 25

Вернулся к родным, а там поминки. По нему.

Дал ему кузнец кольчугу, что на трех четырех мужчин бы легко натянулось. Артан, охотник первый, копьё подарил из листвяка болотного, толстое, что нога у коня. Гайбат лук ему сделал, в рост человеческий, но сам тетиву не смог. Сабли родовые, что после павших мужей остались, с курганов принесли. И их них одну большую выковали сообща. Байгуду под руку.

А мать засмеялась, обняла ему рука, да конька деревянного подарила. Байгуд сам разулыбался как оценил шутку. Для степняка конь — главное богатство. Без коня — нет степняка. Но нет такого коня, чтоб Байгуда выдержал.

Поняли всё родные. Жалко им было с Байгудом расставаться, но нельзя держать такое сокровище при себе. Не им оно принадлежит, а всему миру. Дело богатыря — защищать мир, да лучше делать.

Поклонился Байгуд шатрам родным, взглядом бескрайние степи окинул, перед матерью на колени упал, до земли поклонился. Поднялся, да пошёл дорогой батыра.

Часа через два пути лесной коридор вывел его на центральную площадь ещё одной деревеньки.

Вечерело. Красное солнце было едва различимо за кромкой леса. Мимо батыра деловито жужжа пролетел отожравшийся комар, это было первое насекомое которое он увидел за два дня. Следом он услышал вдалеке щебетание птиц и шум листвы. Боли и скованность отпустили его грудь, и он наконец вздохнул свободно. Чудище сюда ещё не дошло. Или не закончило тут ещё пакостить.

— Эге-гей! — крикнул Байгуд. — Есть тут кто живой? Выходи!

Никто ему не ответил.

— Эй! — снова закричал Байгуд. — Лихо! Ты тут? Выходи-ка на свет! Биться с тобой пришёл!

От его крика лес на секунду замер и затих. А ветер принёс по кронам деревьёв едва слышимый то ли шёпот, то ли вой.

И спустя несколько мгновений из-за дальнего дома сам виновник злодеяний. По первым шагам и движеньям рук батыр понял, что перед ним никакой не человек. Хоть и держалось оно на двух ногах и размахивало руками в стороны, как и мы, даже старалось походить на человека живого, но руки его и ноги были совсем несоразмерны и походка чудная его не была похожа ни на человека больного, ни пьяного, ни даже погибающего от стрелы или другой какой раны. Щуплое и сутулое, ростом едва ли с крестьянского мужичка, которого от работы и плуга пригнуло к земле. Свободно болтались на нём штаны, рубашка, да кольчужка сомнительного качества, на ногах ничего не было. Лицо, едва ли это можно назвать лицом, безгубое, с копной свалявшихся волос, ещё хуже, чем у трупов бывает, ушей нет и у вовсе, как и носа. Но всё это могло бы быть и у человека живого с судьбой нелёгкой. Всё кроме кожи, чёрной как смоль, такой же блестящей, но потрескавшейся как догорающая деревяшка. Держалось оно тени, даже последних лучшей заходящего солнца страшилось.

Байгуд вбил в землю копьё, снял со спины великанскую саблю, освободил её от ткани и взвалил на плечо.

— Хм-м-м, — довольно протянул Байгуд, оценивая противника.

Чудище его совершенно не боялось. Замерло в нелепой позе и тоже его изучало.

— Мелкий какой, — пробасил Байгуд. — Почто селян из домов выгнал, курдюк вонючий? Почто тут злодеяния чинишь? Думаешь, нет на тебя управы? А есть. Байгуд я. Биться будем.

Байгуд вырвал из земли копьё, поднял его над головой, коротко шагнул, ухнул и отправил в злодея. Черноликий легко увернулся, но Байгуд широкими шагами уже покрыл расстояние, перенёс вес на согнутое колено и оторвал саблю от плеча. Свистнуло в воздухе так, что можно было оглохнуть, лезвие собрало с кольчуги врага всего пару колец, слишком уж проворно тот отскочил.

Байгуд слегка сместил таз, расслабил пальцы и запястье, что его оружье неуклюже упало на землю и потянуло его за собой, тут же схватил его крепко накрепко, раскрутился вокруг своей оси и обрушил лезвие сверху вниз, туда, куда отскочило чудище. И на этот раз — только вспахал землю.

— Матёрый… — мрачно пробасил Байгуд и тут же расплылся в благородной улыбке.

Морду чудища перекосило, он зашипело, злобно глядя на батыра. Не стирая улыбки, Байгуд сделал ещё один выпад, но вдруг сменил стойку, почти упал вперёд, вытянул руку и просто схватил противника за шиворот большеватой кольчуги. Притянул к себе и со всей дури обрушил ему на голову металлическую рукоятку, зажатую в кулаке — с такой дистанции было не замахнутся.

Хлипкая чёрная шея хрустнула, голова вмялась в грудь и лопнула. Не прекращая движенья, Байгут оттолкнул обмякшую массу и догнал её ударом исполинского меча. Сила удара была таковой, что несчастная тварь перерубилась пополам вместе с кольчугой и бесформенной кучей мяса упала озёмь.

— Хм, — озадаченно хмыкнул Байгуд.

Он не ожидал такой простой победы. Не от злого духа, что лес под себя подмял и деревни разорил. Резко взмахнул саблей, отряхивая остатки чёрной крови, опёрся на неё, достал трубку, набил и задумчиво закурил. Дым окутал всё вокруг. Он даже не вспотел, враг был повержен, но сердце его сердце снова налилось тяжестью и забилось внутри, предчувствуя беду.

Байгуд потыкал остриём чёрную, исходившую мерзкой жижей тушу, посыпал её горящим пеплом из трубки, но оно явно было мёртвым. Батыр покачал головой и пошёл по деревне.

Байгуд никогда не дрался с чудищами до этого. Много сказок он сам знал и слышал, звали его для подобных подвигов даже, но как-то не приходилось. Убил он медведя и пещерного льва, что охотчи стали до людской плоти, только не было в них ничего сверхъестественного.

Остальное зло, что он останавливал всегда было человеческим. Это даже обижало его, не хотел он верить, что всё зло в мире в руках людей прибывает. Поэтому столкновение со злом реальным изрядно подняло ему настроение.

Справедливо рассудил Байгуд, да к ощущениям своим прислушался — не закончил он тут. Не могло это хлипкое создание столько людей наубивать. С ним бы даже селяни совладали, вилами да факелами, как речь о родной земле зашла. Что-то ещё тут есть.

Байгуд прошёлся по деревне, позаглядывал в оставленные дома, да набрёл на самый большой дом в центре. Окна его были наглухо заколочены, дымок с крыши не вился и свет в щелях не играл. Подошёл поближе, прислушался, да постучал пудовым кулаком в двери.

— Эй там! Чудища! Выходите. Не спрятаться вам.

— Э-э-э, — ответил ему дрожащий мужской голос. — Сам ты чудище! Не выйдем мы.

— Тогда дверь снесу и сам войду. Но тогда-то вам и ещё больше не сдобровать, ишаки побитые. И чего вам в могилах своих не сиделось… Жить тут надумали что ли? Из всех вас дух повышибаю, да назад в землю запихну.

Засов на двери заскрежетал, она отворилась, и из неё показалось совсем не умертвие, а мужичок… обычный селянин, живой и трясущийся от страха, как бывало при виде хмурого Байгуда.

— И… и-и-и… ты нас изводить будешь? — слабым голосом спросил мужичок, стискивая хлипкие вилы.

Байгуд тихонько отодвинул его с порога, согнулся в три погибели, просунул голову под косяк и заглянул в хату. Там, в темноте и тесноте, засела ещё пара женщин, старик, да дюжины две мужиков с вилами да топорами наперевес.

— Хм-м-м, — задумчиво пробасил богатырь. — А вы чего не ушли отсюдова?

— Не тебе и не нечистой гнать нас с родной земли! — закричал на него старик и замаха кулаками. — А ну пошёл отсюдова, мамонт отожратый! Не дадим добро своё тебе! Не бывать этому!

Селяне подняли на него своё вооружение, и Байгуд почувствовал тычок в боку, как от зубочистки. Вынул голову из проёма, увидел как ему в бок упираются вилы и мужик орудующий ими так и пыжится, да рассмеялся.

— Так-то эт я, Байгуд, вас выручать пришёл и нечистую изгонять, — отсмеявшись, пробасил он. — Не разбойник я. Да и нечистую изрубил уже. Вот хожу тут, осматриваюсь.

— Изрубил, значится? — недоверчиво спросил старик, когда деревенские высыпали на улицу. — А ну-ка, Аксий, иди-к посмотри, что там наш богатырь лохмушкоглазый там учинил и сколько домов нам разломал лапищами своими.