Марсала (СИ) - Чёрная Ника. Страница 24

— Удовольствия? — удивилась Маргарита.

— Конечно, удовольствия. Это ведь самый настоящий знак внимания! Я тебе скажу, посерьёзнее, чем дёргание за косички или таскание портфеля.

Маргарита только фыркнула в ответ и добавила:

— Тогда ты по всем законам жанра должен был подкидывать жаб Карине, ну или на крайний случай — Алине. Я-то была слишком мала для подобных знаков.

— Эх, девчонки Саламовы… — ностальгически вздохнул Стрельцов. — Всем вам досталось от меня хотя бы по лягушке, только вот реакция у всех была абсолютно разной, — он явно наслаждался воспоминаниями. — Карина всегда была слишком утончённой леди, чтобы понять мои грубые лягушечные подкаты, и морщила нос, требуя убрать от неё подальше эту мерзостную мерзость. Алинка… та готова была сразу же на месте начать препарировать бедное животное, тут же забывая о дарителе в моём лице. И только младшая Ритка реагировала, как надо — визжала так, что на шум сбегались переполошенные родители, а всё зверье в округе, наоборот, поджав хвосты, улепётывало со скоростью света, желая оказаться как можно дальше от источника ультразвука.

Маргарита, не скрывая весёлой улыбки, в ответ только толкнула сидящего рядом Павла в плечо.

— Хочешь вина? — перевёл он тему разговора.

— А есть?

— Конечно! Только я его из машины забыл достать…

— Тогда тащи, — согласилась Рита. — А я пойду поищу штопор и бокалы.

И уже через несколько минут они снова сидели у огня, потягивая красное сухое из нашедшихся в чудо-домике бокалов для белого… Но разве это было важно? Маргарите важен был блеск глаз, отражающих блики пламени костра, важно было близкое тепло тела в прохладе сентябрьской ночи, важна была мягкая, обволакивающая улыбка, обещающая больше, чем все слова вместе взятые…

Допив вино несколькими глотками, она убрала бокал в сторону, поставив прямо на землю у ног, и, обняв обеими руками плечо Павла, приблизилась вплотную к мужчине, как раз повернувшего к ней голову. А затем на один короткий миг легко прикоснулась губами к его губам.

— Я вас слушаю, хитроумный идальго Стрельцов Павел Васильевич, — отстранившись, промолвила, глядя в глаза.

— И что же вы хотите услышать, о прекрасная синьора Маргарита? — в тон ей отозвался Павел.

— Правду, только правду и ничего, кроме правды.

21

— Я — король подмышечной империи.

— Что? — Рите показалось, что она ослышалась.

— Я — король подмышечной империи, — повторил Стрельцов как ни в чём не бывало. — И это истинная правда. Вот ты знала, что “Аскелла” — переводится, как подмышка?

— Дурак, — Маргарита даже стукнула Павла по плечу, при этом не в силах сдержать смех. — Ты сейчас серьёзно?

— Абсолютно, — отозвался он, и тут же принялся объяснять: — Когда отцу потребовалось зарегистрировать фирму, срочно понадобилось название. Мать предложила, исходя из нашей фамилии, назвать компанию “Стрелец”. Как знак зодиака, хотя корни её, конечно же, в профессии, а не в звёздах. Но дело было в девяностые, тогда по стране шагало повальное увлечение гороскопами и астрологией. И не было интернета… В общем, отец заартачился, но идею со звёздами подхватил его друг и тогдашний партнёр по делам. Он где-то нарыл атлас звёздного неба, притащил отцу — в созвездии Стрельца они отыскали названия крупнейших звёзд и выбрали наиболее благозвучное. Так и родилась “Аскелла”. Название незаезженное, что есть то есть. Не очередной “Сириус” или “Альтаир”, но… Уже в эпоху всезнающего гугла нам случайно стало известно истинное значение слова “Аскелла”, или “Асцелла”. С латыни оно переводится никак иначе, как подмышка. Подмышка того самого стрельца на звёздном небе. Вот такая вот правда, — улыбнулся Стрельцов.

— Очень интересная история, — отсмеявшись, вымолвила Рита. — Теперь я буду знать, чем тебя шантажировать.

— Я люблю тебя, Рит, — внезапно выдал Павел, не отводя взгляда от наконец-то расслабленно улыбающейся девушки. — Давно люблю. Наверное, всегда любил.

— Со времен лягушечных подкатов? — спустя полминуты искрящего молчания, произнесла Маргарита.

Она нарушила тишину, наверное, только потому, что надо было что-то сказать, но нужные слова почему-то никак не приходили в голову… И вроде не впервые за этот день Рита услышала это признание, но именно сейчас до неё вдруг действительно стал доходить реальный смысл произнесённого, и она осознала, насколько серьёзен Павел. И внутри вдруг всё перевернулось… В груди стало жарко, пульс участился, а чувства обострились до предела.

— Возможно, — ответил Павел. — Но, скорее, чуть позже. Жаль, что понял я это тогда, когда уже было поздно… — и лицо его вмиг утратило веселящееся выражение. — Слишком поздно. К этому времени глаза у тебя горели, когда ты смотрела на другого человека, — он вздохнул и уткнулся взглядом в пламя костра.

— Подожди… я не понимаю… — вырвалось у Маргариты, которая всё ещё не могла до конца поверить в то, что услышала — одно дело шуточные предположения о детской симпатии, и совершенно другое — реальные факты, в которых мужчина, сидящий рядом, признавался только сейчас, спустя годы.

— Когда ты только пришла в “Аскеллу”, такая открытая, улыбчивая, красивая молодая девчонка, и такая серьёзная в своих очках… меня и торкнуло, — продолжил Павел, глядя в огонь. — Хотя, наверное, ещё на той самой свадьбе зацепило… А может, и раньше, хотя вряд ли — всё-таки ты совсем ещё малявкой была, в то время я просто неосознанно опекал тебя, любил больше как сестру, чем как девчонку. Хотя даже сам себе в жизни бы в этом не признался… — он на секунду замолчал, погрузившись в свои воспоминания и смотря куда-то в одну точку, но потом продолжил: — А вот уже в тот год, когда ты стала работать секретарём у отца, и у меня появилась возможность ежедневно тебя видеть, разговаривать, наблюдать за тобой… За такой искренней старательностью, непритворным желанием во всём разобраться, всё понять и сделать так, как надо… За тем, как ты сосредоточенно хмуришься, постукивая карандашом по столу, когда что-то обдумываешь… Как искренне и не делая различий улыбаешься приятным тебе людям, будь то важная шишка или простой курьер… — Павел замолчал, и продолжил, на секунду повернувшись к ней. — Тогда, похоже, и накрыло по-настоящему… Одно только отсутствие привычно-томных взглядов было чем-то новым, цепляющим — обычно молодые и неопытные секретарши не гнушались строить глазки высшему начальству, но такие, как правило, и не задерживались надолго. Но ты была другой. Ни грамма кокетства, только какая-то аура доброжелательности, помноженная на абсолютную серьёзность в рабочей обстановке, и дежурно-вежливый игнор любых намёков со стороны охочих на даже самые безобидные комплименты сотрудников всех возрастов и должностей.

Маргарита задумчиво молчала, не прерывая исповедь Павла.

— Загвоздка была в том, что тогда я не осознавал всей серьёзности происходящего — подумаешь, обычная мужская реакция на симпатичную девчонку, которая постоянно маячит перед глазами. Мало ли таких вокруг… — хмыкнул он. — Долго я пытался отрицать, убеждать себя, что всё это ничего не значащее влечение, что это просто вполне объяснимое желание получить согласие той, что неосознанно бросает тебе вызов своей подчёркнутой незаинтересованностью. Это ведь сродни диагнозу — я уже тогда (особенно тогда!) не привык к отказам, всё, что я хотел, должно было стать моим, и точка! Молодой и самоуверенный кретин… — характерным жестом потёр затылок. — В общем, так я себе всё и объяснял: неким интересом завоевателя. Искал заменители, прекрасно осознавая, что с тобой просто так не прокатит. Тут либо ввязываться на полном серьёзе, либо… никак. По-другому нельзя. Табу. Испорчу тебе жизнь — ни родители, ни сам себя не прощу. А в том, что обязательно её испорчу, даже не сомневался. Не способен я был тогда на другое, Рит. — Стрельцов снова кинул на неё короткий взгляд. — Да и отец, как только что-то заподозрил с моей стороны, пригрозил всеми возможными карами, прямо так и сказал — заметит мои поползновения в твою сторону, яйца открутит и без гроша по миру пустит. Он к тебе всегда хорошо относился, да ты и сама знаешь… И меня, конечно же, тоже знал. Моё отношение к жизни, тотальное нежелание расставаться с собственной свободой, которое я никогда не скрывал, даже наоборот — выставлял напоказ… Я ведь тогда если не работал, то кутил напропалую — пил, гулял, трахал всё, что движется, тормозов не зная. Чувствовал себя хозяином мира. Молодой, не стеснённый в средствах и не обременённый моралью… Отец только потому, что я бизнес на себя взвалить не боялся да впрягался в дела с интересом и без боязни, глаза на остальное закрывал, — Павел перевёл дыхание. — В общем, наступил я себе тогда на горло — пообещал, что тебя не трону. И ему пообещал, и сам себе поклялся. И обещание выполнил. Задавил, всё что было. Задушил собственными руками, заменил другими, десятками других. Дурак был… Последний, конченый дурак, живущий самообманом! Да только осознал это действительно слишком поздно — ты к тому времени уже была недосягаема. Ускользнула прямо из-под носа, пока я носился со своей мнимой свободой. И ладно бы к кому-то другому — что для меня, хозяина этого долбаного мира, все его простые смертные?.. Но Ершов был моим другом.