Айя и Лекс (СИ) - Черная Лана. Страница 14

И я вторю каждому его движению, сходя с ума, распаляясь, вновь отпуская себя. Но Лекс не позволяет, замирает, нависнув надо мной на вытянутых руках. Улыбается. А в глазах туман желания.

— Что? — сипло, не понимая, почему он замер, когда во мне все горит, требует его немедленно.

— Попроси, — вдруг выдыхает он. — Скажи мне, чего ты хочешь.

Вот же… Пашка часто требовал кричать, стонать, даже когда ничего не хотелось. Ему нравились мои крики, с ними он кончал гораздо быстрее и брал меня жестче, словно слетал с катушек. И никогда…никогда не спрашивал меня, чего я хочу. И хочу ли я вообще. Для него всегда было важно только его желание. А сейчас я смотрю на Лекса, вижу, как он напряжен, балансирует на грани, сдерживая рвущуюся наружу похоть, что затянула туманом его взгляд, и понимаю, как ему важно знать. Знать, что я хочу именно его. И улыбка скользит по припухшим губам.

— Лекс… — прихватываю его нижнюю губу, играючи. Пальчиками провожу по скуле, вниз по шелку коротких волос. Оказывается, борода у него мягкая. Так и хочется прикасаться. — Я хочу тебя, Лекс… Возьми меня, пожалуйста. Я больше не могу…

— Синеглазка моя… — хрипит Лекс, входя в меня сразу на всю длину.

Я выгибаюсь, не сдерживая громкий стон, от прикосновения горячей и твердой плоти. И тут же закусываю губу.

— Нет… — шепчет он, большим пальцем очерчивая контур губ. — Только не молчи…Кричи для меня, маленькая моя…

И впивается в рот своим, подхватив меня за талию, сжимая, не давая шанса увернуться. Да я и не хочу, ощущая его в себе так остро, что молчать просто нет сил. Его мощные движения становятся быстрее, глубже, вырывая из груди крики удовольствия. Я бьюсь в его руках, извиваясь, уже не в силах выдерживать эту пытку. И когда я резко выгибаюсь, вцепляясь в его плечи, он содрогается всем телом, увлекая меня за собой в оглушительную пустоту.

— Воды…срочно воды… — шепчу, выровняв дыхание, и делаю попытку выбраться из рук Лекса, минуту назад уложившего меня на себя и гладящего мою спину.

— Лежи, — приказывает он, бережно переложив меня на кровать и мягко коснувшись губ.

— Поесть бы тоже не мешало, — вздыхаю, потягиваясь и наблюдая, как Лекс натягивает джинсы на голое тело. Любуясь его широкой спиной, перевитой мышцами, перекатывающимися под смуглой кожей. А он как чувствует мое внимание, сводит и разводит руки, двигает плечами, потягивается. Красуется. — Да хоть сейчас на обложку глянца, — прыскаю со смеху. — Только мне воды сперва, а уж потом валяйте, развлекайтесь, — протягиваю весело.

Лекс фыркает, обходит кровать и бросает мне початую бутылку минералки. Ловлю на лету, охнув от неожиданности, когда холодные капли попадают на разгоряченную кожу. Лекс подхватывает разнос с чем-то вкусно-пахнущим. И когда только притащил? Усаживается на краю кровати и улыбается, пряча за улыбкой истинные чувства, которые отражаются в черных глазах и в которые так трудно поверить. Нежность, беспокойство и что-то еще, пьянящее, не поддающееся расшифровке. Но робкая надежда все-таки распускается в груди. И страх трусливой крысой забивается где-то на задворках души, отпуская из своих цепких лапок, позволяя поверить, что все будет хорошо и не только этим вечером.

— Кажется, кто-то хотел есть, — Лекс шутливо щелкает меня по носу. Я морщусь и киваю, улавливая тонкий аромат омлета.

А уже через мгновение передо мной появляется тарелка с омлетом ярко-желтого цвета, украшенного дольками апельсина, и пузатая чашка какао. Желудок тут же отзывается довольным урчанием, что о нем, наконец, вспомнили. А я краснею под тихий смех Лекса.

— Ешь, ешь. Тебе сейчас нужно хорошо питаться.

— А ты? — спрашиваю, уткнувшись в тарелку.

— И я, — веселится Лекс, ловко разрезав омлет и, подцепив кусочек, подносит к моим губам. — Давай, за папу, — я послушно съедаю нежный кусочек, таящий во рту, — за…

Договорить он не успевает, так и замирает с вилкой в руке, когда тишину квартиру оглушает звук открывающегося замка.

10

Конец апреля.

— Не откроет, — фыркает Лекс, повернувшись ко мне и отправив себе в рот кусочек омлета на вилке.

— А кто это? — спрашиваю, подофигевшая реакцией Лекса. Кто может ломиться к нему в квартиру? Подружка? Любовница? Он ведь не монах, наверняка, отбоя от девиц нет. И наверняка с кем-то он даже жил или…

— Это моя сестра, — перебивает он мои мысли. И я невольно выдыхаю, ощущая, что за эти несколько секунд мое тело словно превратилось в готовую вот-вот лопнуть струну. Облегчение махом смывает все сомнения, расслабляет скрученные до предела мышцы. — Она уже давненько не была у меня и не знает, что я поменял замки. А то она большая любительница совать свой нос в чужую жизнь. В данном случае, в мою личную.

— Марина тоже такая, — почему-то сейчас язык не поворачивается называть ее мамой. Лекс не уточняет, видимо, понимая, о ком я говорю. — У нас с ней даже договор был.

— Договор? — хмурится Лекс. А его сестра настойчиво пытается попасть в квартиру. И мне это до жути не нравится. Если тебе не открывают, значит, не хотят видеть. Что за упорство?

Лекс перехватывает мой взгляд, то и дело устремляющийся в коридор.

— Погоди, через минуту звонить начнет. А ты пока рассказывай про договор.

Вздыхаю, уже жалея, что упомянула о нем. Как-то слишком много откровений для одного утра. И это пугает немного, но отступать-то уже некуда. Сама решила быть откровенной.

— Я выхожу замуж за Пашку, а она оставляет меня в покое и…

Меня перебивает звонок мобильного. Моего. Тянусь к трубке: на дисплее высвечивается имя подруги. Вздыхаю.

— Ответь, — настаивает Лекс, видя мое нежелание. Принимаю вызов, замечая, как меняется его лицо из улыбчивого и расслабленного в хмурое, скованное нешуточным напряжением. Это чем же он так недоволен снова? Приходом сестры или прерванным разговором?

— Айя, не смей бросать трубку! — ровным тоном приказывает Леська.

— Да я и не собиралась, — возражаю, улавливая вздох облегчения.

— Отлично. Тогда передай Туманову, пусть лучше впустит меня, а то хуже будет. Меня никакие замки не остановят.

— Так это ты? — выдыхаю изумленно.

— Я. И извиняться за испорченное утро не намереваюсь. Во-первых, уже полдень на часах. А во-вторых, я зла на вас. Так что давайте, вызволяйтесь, буду вас пытать, — последнее сказано со смешком.

А я растерянно смотрю на мужа, который, судя по усмешке на губах, слышал каждое Леськино слово. Фыркнув, Лекс отставляет разнос и исчезает в коридоре, а уже через мгновение до меня доносится гневный голос подруги и цокот каблуков.

— Александра, ты не у себя дома, — Лекс говорит тихо, но в каждом звуке вибрирует злость и что-то еще, парализующее, дающее понять, что говоривший шутить не намерен. И, похоже, Леська это тоже понимает, потому что перестук каблуков стихает.

— Ладно, подожду на кухне. Я надеюсь, меня тут хоть накормят?

— Александра! — одергивает Лекс, а в ответ получает недовольное бурчание.

Лекс возвращается в спальню спустя минуту, замирает в проходе, плечом привалившись к косяку и скрестив на груди руки. Не руки — ручищи, сильные, перевитые жгутами мускул. Поразительно, как такие ручищи могут быть настолько нежными, ласковыми, что пух. А какое дарят наслаждение — с ума сойти можно. Впрочем, я, наверное, и сошла, раз думаю о его пальцах внутри себя и внизу живота разливается жидкий огонь.

— Ты так мило смущаешься, — отзывается Лекс хрипло. — К гадалке не ходи — сразу ясно о чем ты думаешь.

— И о чем же? — вздергиваю подбородок. Наши взгляды сталкиваются, не желая уступать. И я впервые замечаю сеточку морщинок, убегающих от прищуренных темных глаз. А ведь он не так уж и молод, как я думала при первой нашей встрече. Красив, бесспорно. Прямой нос, волевой подбородок, высокий лоб, безупречно уложенные смоляные волосы и внимательные черные глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, любая девчонка обзавидуется. Даже тонкий шрам, рассекающий губы красит его, придает мужественности. Такие губы хочется целовать, чтобы ощутить, какие они…как это целовать этот белесый шрам. И я знаю, каково это: волнующе и крышесносно. Засмотревшись, не замечаю, как он оказывается близко, склонившись надо мной и губами касаясь мочки уха.