Научи любить (СИ) - Черная Лана. Страница 34

— А вы не помните, да? — Катя отрицательно качает головой, отодвинувшись в угол кровати. Если что – и пнуть можно со всей дури. — Это пять лет назад было. Моя сестренка получила травму на выступлении, она гимнастка, и ее не взяли в юношескую сборную. А она так мечтала! И врачи сказали, что дорога в спорт ей закрыта. А ваш муж нашел лучших врачей, даже специальный тренажер привез Алишке в палату, — он глядит на Катю с улыбкой. — Сейчас моя сестренка – чемпионка Европы по гимнастике.

— Мамочки, — шепчет Катя, прикрыв рот ладонью. — Алина Шубина, верно?

Вовка радостно кивает.

А Катя смотрит на него и совершенно, абсолютно ничегошеньки не понимает. Девочку Алину Шубину со сломанным позвоночником Катя вспомнила. И неистовый огонь бойца в ее черных раскосых глазах. И Корфа, диким зверем орущего на врачей и их некомпетентность. И ее первые шаги, и работу до седьмого пота на тренажере, привезенного Корфом из Германии — сам лично подбирал. А еще Катя помнит его улыбку и сияющие солнцем глаза, когда он показывал ей свои спортшколы, и как вдохновенно делился своими планами. Он не просто развивал спорт, он давал шанс спортсменам, по каким-то причинам ушедшим из спорта и забытым на задворках бедности, приглашал тренерами. Он давал будущее детям. Всем без исключения. Но особенно беспризорникам, выгрызающим свою жизнь у улиц, как он сам когда-то.

Но это был Корф. Его мечта. Его душа. А Корф никогда не был Катиным мужем.

«И не будет», — добавляет она мрачно сама себе.

— С чего ты взял, что Ко…сэр Ямпольский — мой муж? — осторожно спрашивает Катя, придвинувшись ближе к санитару.

— Документы видел, — охотно отвечает Вовка. Документы? Какие такие документы? Но на этот вопрос ее приятель не отвечает. Хлопает себя по ногам.

— Идемте-ка проветримся, Катерина Владимировна, — и берет под белы рученьки, выводит из палаты. По коридору, к служебному выходу. К их прогулкам (в отсутствии главного врача, естественно, который лично наблюдал за вип-пациенткой) и заморочкам «чокнутой» Кати тут уже привыкли.

На улице холодно и снег валит крупными хлопьями. Катя передергивает плечами от пронизывающего ветра, прячет руки в карманы брюк.

— За углом в метрах пятидесяти начинается тропинка, — говорит Вовка торопливо, прикрыв входную дверь. — Пойдете по ней через пролесок. Там недалеко и стоит машинка моя. Ключи внутри. Что уж поделать – такой я вот рассеянный, — и улыбается. — Водить умеете хоть?

Катя кивает.

— Тебя уволят, — говорит Катя хмуро. — Сестры сдадут с потрохами и уволят.

Вовка лишь пожимает плечами.

— Не велика потеря. Вы главное берегите себя.

А Катя порывисто обнимает его.

— Спасибо. И мужу моему лучше на глаза не попадайся. Он когда злой – буйный очень.

Вовка отмахивается. А Катя сбегает.

К дому Егора подъезжает, не таясь. Даже, если за ним и следят – вряд ли кто догадается искать Катю в видавшей виды «девятке». Сумерки молочным туманом стелятся впереди. В деревянном двухэтажном доме горит свет. Значит, дома. Это хорошо.

Катя тормозит у ворот, сигналит. Из калитки выходит Егор с ружьем наперевес. Внимательно осматривает машину, щурясь в свете фар. Катя гасит свет и выбирается из машины.

— Сбежала все-таки, — фыркает Егор и тут же уводит Катю с улицы.

У него в доме тепло и уютно, как-то по-особенному. Егор варит кофе, ставит передо мной большущую пузатую кружку Корфа с ароматным напитком.

— Ты же понимаешь, что я должен ему рассказать, — не спрашивает, утверждает. Катя кивает. — И он очень разозлится.

— Ну и пусть. Я не диковинная зверюшка, чтобы в клетке сидеть. Пусть и такой комфортабельной.

Егор фыркает.

— Упрямцы оба. Запереть бы вас вдвоем в такой клетке.

— Мы же убьем друг друга, — усмехается Катя.

— Это вряд ли, — не соглашается Плахотский. — Ладно, мартышка, дуй спать. И не думай, что сможешь и отсюда сбежать, — говорит серьезно, хотя в глазах по-прежнему искрится смех.

— Да я и не собиралась. Устала.

Егор провожает Катю до спальни, дожидается, пока она примет душ. Убеждается, что с ней все в порядке. И уходит лишь тогда, когда Катя начинает проваливаться в сон.

Корф приходит ранним утром, когда сонное небо только-только окрашивается розовым. Он стоит у окна, красивый и потерянный какой-то. Широкая спина затянута льном рубашки, волосы в идеальном порядке. Но все какое-то ненастоящее. Будто в совершенную обертку упакован двойник Корфа, а он сам запрятан где-то глубоко. И Кате отчаянно хочется растормошить его. Или хотя бы взъерошить волосы. И она поддается порыву. Откидывает одеяло. На цыпочках подкрадывается к нему и ощущает, как он напрягается. Хотя казалось бы, куда еще больше. Но он даже дышит иначе, когда Катя касается пальчиками его спины, пересчитывает его позвонки, щекочет шею и добирается-таки до черных с проседью волос. Ерошит. И он откидывает голову на ее ладонь, подставляет ее пальцам, позволяя гладить себя. Катя с удовольствием портит его идеальную прическу. И горячий комок поселяется в солнечном сплетении. И невыносимо хочется обнять его, прижаться всем телом, вдохнуть его аромат. И Катя утыкается носом в его плечо, втягивая терпкий аромат мужского парфюма без единой нотки смородины. Чужой запах. И Корф совершенно чужой. Когда он таким стал? Почему?

— Прости меня, — выдыхает Корф шепотом. Катя замирает и, кажется, забывает, как дышать. — Прости, что бросил вас. Я… — и голос его хрипнет, — я очень виноват перед тобой. И перед Машкой виноват. И я очень устал, Кать. И ты мне ничем не помогаешь. Воюешь со мной. Зачем?

Он смотрит на Катю, и она теряется под его внимательным взглядом. Что за глупости?

— Я не воюю, — качает головой. — Ты не прав.

Он улыбается. Большим пальцем проводит по ее щеке, обводит контур слегка приоткрытых губ. И целует. Мягко, едва касаясь губами. И Катя задыхается от его дразнящей близости.

— Выходи за меня замуж, — выдыхает в губы. И застывает, всматриваясь в ее лицо. А Катя отводит взгляд. Он хмыкает. — Почему, Катя? Ты всегда мне отказываешь. Почему?

Она пожимает плечами. Наблюдает, как на светлеющем небе рождаются золотые мазки встающего солнца. Катя с двенадцати лет мечтала, как выйдет замуж за Корфа. Тайком рассматривала модные журналы, представляя себя в роскошном свадебном платье. Катя наряжалась для него. Мама только радовалась, что ее любимая девочка так рвется быть леди. О, как она рвалась! Как старалась! И оставалась для Корфа лишь маленькой занозой, младшей сестренкой, Печенькой. Да кем угодно, только не возлюбленной. И она настолько привыкла к этой роли, что примерять другую не хочет. Не хочет играть в его жену. Ему бы идеально подошла Лилька.

Катя помнит, как она появилась в их жизни. Это случилось летом того года, когда Корф нашел родителей Кати. Она не видела угрозы в новой воспитательнице. Та была хорошей, с младшими носилась, будто была такой же, как они. Кате нравилось наблюдать, как Лилия Матвеевна придумывает веселые игры для малышни. Она сама ей нравилась. Пока однажды Катя не увидела, как Корф дарит Лилие Матвеевне цветы. У нее был день рождения и ей все дарили в тот день цветы. Но Корф смотрел на нее иначе, что-то говорил, нахально улыбаясь, и она краснела под его взглядом. А еще через два месяца Катя застукала их поздним вечером: они целовались в кладовке. Она тогда набросилась на Корфа с кулаками, называла его предателем. Тогда они впервые поссорились.

А еще Катя помнит, как Корф объяснял ей, что у него с Лилей настоящие взрослые отношения. Их прогулки втроем, где Катя изводила себя ревностью, тогда еще и не смысля ничего в этом.

Помнит, как Лиля отказалась ехать в колонию на опознание Корфа. Как вместо нее с графом поехала Катя. И как граф был даже рад ее присутствию.

Катя помнит, как ее тошнило от запахов. И как она чуть не грохнулась в обморок, когда им показали тело. А еще ей не забыть обезображенное лицо мертвого мужчины, лежащего под простыней. И как ей показали татуировку на бедре трупа. И она едва не задохнулась от обжигающей боли.