Научи любить (СИ) - Черная Лана. Страница 50

Горячие руки обнимают за плечи, и я подаюсь назад, прижимаюсь к сильному телу, и запах ментола щекочет нос. Я выдыхаю, высвобождаясь из не тех рук не того мужчины. И очарование полета развеивается. Становится зябко. Наверное, Дима чувствует перемены, потому что очень скоро мы снова оказываемся на земле. Где нас встречает та самая невысокая девушка с термосом горячего черного чая.

Отхлебывая сладкий чай, жмурюсь от удовольствия и приятного тепла, растекающегося под кожей. Расслабляющего, разгоняющего болезненные воспоминания. И чувствую рядом крепкое плечо чужого, но странно близкого мужчины. Разве так бывает? Разве так может быть, чтобы едва знакомый мужчина угадывал желания на раз—два?

— Кто ты? – осторожно спрашиваю я, зачарованно наблюдая, как ветер тормошит волосы Димы.

— Будем знакомиться заново? – удивляется он.

— Ты шпион? Работаешь на конкурентов? – не унимаюсь я, забыв про чай. — А может, тебя наняли, чтобы соблазнить меня? Или убить?

— Странные и запоздалые предположения, тебе не кажется? — он тоже отпивает чай из пластмассовой чашки термоса. Да уж, тут он прав. Хотел бы убить – убил бы, а не знакомил с кучей народа. Случись со мной что – целая толпа покажет, что видела меня в его обществе.

— Вижу, ты и сама все понимаешь, — усмехается Дима.

— Тогда кто ты? — и сердце сбивается с ритма, предчувствуя неладное.

— Спасатель, — спокойно отвечает Дима. — Но в одном ты права: меня действительно попросили найти тебя и узнать, как ты живешь.

— Кто? — и голос дрожит.

— Твой муж.

— Ты мне не веришь, — констатирует Дима, глядя в мое изумленное лицо. — Это нормально.

Он достает из кармана рубашки примятую фотографию и протягивает мне. На ней — Марк. Живой. Дыхание перекрывает, мир расплывается от слез, и я закусываю губу, чтобы не разреветься. Дышу глубоко. И только тогда рассматриваю снимок: Марк сидит на деревянной скамейке, вытянув ноги; лицо его изрезано мелкими шрамами, черные волосы сильно отросли; на смуглом лице легкая небритость, легкий прищур черных глаз и сигарета в кулаке. А рядом с ним сидит Джун.

И боль накрывает ослепляющей волной, ломает ребра, рвет легкие. Снимок выпадает из пальцев, и я медленно оседаю на землю. Меня тормошат, о чем-то спрашивают. Я не понимаю. А потом кто-то подхватывает на руки – я не вижу лица, ничего не вижу. Прихожу в себя от резкого запаха нашатыря. Чихаю, отпихивая мужскую руку.

— Алиса, ты меня слышишь? — взволнованный голос Димы рядом.

Киваю, обнаруживая себя на переднем сидении Диминого джипа. А пальцы сжимают фотографию. Разве я не уронила ее? Фокусирую на ней взгляд. И слезы текут по щекам. Всхлипываю.

— Как? — выдыхаю, не зная, как и что спрашивать. Я тупо смотрю на лицо любимого мужчины и не верю. Не верю, что все это правда. А вдруг фотомонтаж? И сама же отметаю это предположение — у Марка нет ни одной похожей фотографии. Впрочем, фотошоп сейчас творит чудеса. А если обман, то зачем? И все эти мысли выливаются в одно слово. Но Дима снова понимает.

— Я не обманываю тебя, Алиса. Я просто приехал в гости к сестре и деду. У меня дед — лесник. А сестра с ним живет. Они Марка и нашли.

Я вздрагиваю на имени мужа, провожу большим пальцем по его глянцевому лицу. Катька его похоронила, а он живой. Живой. Разве так бывает? И сердце бешено стучит в груди, говоря, что бывает. Но я все равно не верю. Хоть и ждала этого пять лет.

— Отвези меня к нему. Прямо сейчас.

Дима морщится и качает головой.

— Боюсь, прямо сейчас не получится.

— Это еще почему? — и тревога бьется в висках. — Что с ним? Где он? Он же тут…

— Он тебя не помнит, — ошарашивает Дима. Я смотрю, не веря. Как не помнит? Дима же сам говорит, что Марк попросил найти меня. Или врет?

— Не вру я, — злится Дима в ответ. — Твой муж даже собственного имени не помнит. Зато вспомнил, что у него есть жена и дочь.

— Две дочки, — машинально повторяю я. А Дима как-то грустно усмехается. И сердце обжигает болью.

— Нет. Это неправда. Неправда, — шепчу лихорадочно.

Но каждое произнесенное Димой слово рвет грудную клетку.

— Самое паршивое, что я тоже помню Лилю и шебутную Лизавету. И я не знал, что они погибли. Мы последний раз виделись за год до их смерти. Я видел даты на кладбище. А потом… — он смотрит в темнеющее небо. И я слежу за его задумчивым и помрачневшим взглядом. — Потом многое случилось. Жизнь как-то завертелась. В общем, я пообещал Марку, что найду Лилю с дочкой.

— Ты давно знаком с Марком? — хрипло выдавливаю слова, не в силах слушать это и осознавать медленно и неумолимо, что меня нет в жизни того, кто невыносимо дорог. — Откуда? Почему Марк никогда не рассказывал о тебе?

— Потому что нечего рассказывать, — пожимает плечами. — Так, побыл их персональным гидом в горах. Я больше с Самураем пересекался в то время. Он жену свою привозил часто. Катерину. Красивая пара.

Я соглашаюсь с ним. И закрываю глаза. Слушаю.

— В общем, порылся в интернете. А на кладбище встретил тебя. О твоей-то личной жизни нигде ни слова. Стоило самому проверить.

— Проверил? — устало уточняю.

— Я никогда не думал, что так может быть.

— Как? — вопросы срываются на автомате. А боль ломает ребра. Марк не помнит нашу жизнь. Меня. Наших девочек. Нашу любовь. Забыл все. Застрял в прошлом. Снова. И я не знаю, смогу ли вытащить его оттуда. Познакомиться заново. Позволить вновь пережить всю ту боль, связанную с гибелью дочери. И нужно ли.

— …Так мощно, — улавливаю слова Димы. — Как схождение лавины, сметающей все на своем пути и обнажающей истинный вид гор. Самую суть. Понимаешь? Ты и Катерина — такие вот лавины. Вы видите самую суть, раскрываете ее. А потом прячете ото всех под новым слоем снега. Потому что ваша любовь не для всех. Потому что ваша любовь — только для них. Для Марка и Самурая. И любите вы напролом. А я думал, что таких, как вы, не бывает.

По его лицу блуждает улыбка, мягкая и немного сумасшедшая. Да уж, повезло мне со спутником. Странный он. И говорит странно. Но красиво. Как будто отстал от мира на пару веков. Живет там на своем Алтае и ищет совершенство. И даже поразительно, что передо мной сидит взрослый и наверняка немало повидавший в своей жизни мужчина. Философ просто, а не спасатель. Вздыхаю.

— Дима, я хочу к мужу. Отвези меня к нему, пожалуйста.

— Я отвезу. Обещаю. Но не сегодня, — он пересаживается за руль. — Сейчас тебе нужно поспать.

Разве я смогу?

— А завтра? — спрашиваю с надеждой.

— Странная ты, — он снова улыбается. — Ты ведь можешь требовать, угрожать. В конце концов, Самураю под силу выбить из меня адрес, — он молчит недолго. — А ты…просишь. Почему?

— Потому что мне страшно, — шепчу, не сдерживая слез. Устала. Надоело быть «Снежной леди». Жить хочу. Просто жить, не просыпаясь посреди ночи от выворачивающих наизнанку воспоминаний. Не прячась за маской равнодушия и профессионализма. Просто жить, прижимаясь к горячему боку любимого мужчины. Видеть его улыбку, когда он смотрит на дочерей. Слышать его смех, когда Рита не может оторвать тяжелую попу от пола и ползет бочком, в то время как Настя делает первые шаги. И ощущать его рядом. Всегда. — Я же потеряла его. Понимаешь?

Он кивает.

— Ему тоже страшно, Алиса. Потому что он потерял самого себя.

Больше мы не разговариваем. Дима включает тихую музыку, а я рассматриваю фотографию, впитываю в себя каждую черточку, запоминаю. И где-то внутри рождается тепло, впитывает боль. Я прижимаю к себе снимок и не замечаю, как задремываю под льющийся из колонок джаз.

Алиса.

Мне страшно. До спазмов в животе и трясущихся пальцев. Страшно как никогда. Я боюсь этой встречи. Боюсь даже больше потери. Ее я пережила. Свыклась. Хотя упорно верила, что Марк жив. Я знала, что он не мог умереть. Я вымаливала его у неба каждую ночь. И он выжил. И нас разделяет всего несколько километров, уверенно сокращающихся под колесами Димкиной машины. И чем больше я приближаюсь к мужчине своей жизни, чем ближе наша встреча, тем сильнее я боюсь. Что не выдержу его забвения. Не выдержу разговоров о его первой жене и дочери. Не вынесу его боли, когда он узнает, что их нет в живых. Не переживу его чувств. И ревность улыбается страху, как старому приятелю, ноющей болью поселяется в висках.