Мир будущего (СИ) - Райот Людмила. Страница 52

Кто сказал, что умирать во сне — легко? Я снова задыхалась, но если той, позапрошлой, ночью я этого не осознавала, растворяясь в психоделическом восторге, то сейчас это было отчетливо понятно, и оттого страшно.

Почувствовав, что больше не могу сдерживать дыхание, я приготовилась к тому, что в легкие хлынет вода, но вместо этого захлебнулась своим собственным криком. Я закричала громко и неистово, вложив в него весь свой страх, и почувствовала, как где-то рядом закричала точно также, но уже по-настоящему.

Видимо, Море услышало мой крик и расступилось: темноту прорезал яркий луч, а потом еще и еще. Из последних сил дернувшись к разливающейся над головой воронке из света, я вынырнула на поверхность серебристо-стального, покрытого холмами волн океана.

Тусклое, бескрайнее низкое небо ослепило. Широко открыв рот, я сделала судорожный вдох и вместе с воздухом проглотила изрядную порцию соленой воды. Закашлялась и снова наполовину ушла под воду: мокрые одежда и сапоги тянули обратно, а сил для сопротивления не осталось.

Сон закончился неожиданно, когда я уже думала, что он не закончится никогда. Чья-то теплая рука ухватила за ладонь и сильным рывком вытащила меня из воды. Острый деревянный борт врезался в грудь, и в следующее мгновение я всем телом шлепнулась на дно небольшой лодки: мокрая, как рыба холодная, судорожно открывая и закрывая рот. Последнее, что я увидела, это был внутренняя сторона борта, грязная, шероховатая, и кусочек неба над ним.

А потом я окончательно проснулась.

Не знаю, сколько времени ушло на то, чтобы осознать — кругом больше нет морей Атлантиса. Я снова была в капсуле, сухой, светлой и неповрежденной.

Заледеневшее тело не слушалось, словно все еще находилось в студеной воде: шло камнем ко дну или безвольной куклой болталось у поверхности. Сквозь ватное, колющее десятками мелких иголок оцепенение пробивался дискомфорт. Сидеть было неудобно: во сне я свалилась с кресла и кто-то неловко усадил меня на полу. Этот «кто-то» все еще находился рядом — стоял на коленях и прижимал к себе.

Крепкие объятия, сжимающие в кольцо. До оргазмической боли знакомый запах. Никель.

Внутри зазвенел тихий звоночек. Я шевельнула левой рукой и увидела Тимериуса: в отличие от нас, атлант все еще сидел в кресле. Его взгляд отрезвил, такое концентрированное удивление плескалось в нем. Изумление, интерес и… отвращение.

Я слабо дернулась, попытавшись высвободиться и почувствовала ответный толчок. Никель вздрогнул всем телом. Раз, другой. Неужели он плачет? Быть того не может. Я расслышала смешок.

Нет, он не плакал. Сотрясался в удушающем, беззвучном, страшном хохоте.

— Горы… - сквозь всхлипы произнес Ник.

— Что? — осипшим голосом просипела я.

— Там и правда были горы.

— Какие горы?

— Ты вынырнула недалеко от берега. Далеко, на самом горизонте, стояли горы, — Никель смеялся, сжимая меня и раскачиваясь из стороны в сторону. — Последние материковые горы Атлантиса. Все сходится, понимаешь?

Нет, я не понимала. Внутри меня разыгрывалось сражение противоречивых чувств: враждующие стороны сшибались в исступленном крике, визжали мечи, развевались знамена. Происходящее шло вразрез со спасительным, тщательно выстроенным мировоззрением прошедшего года на Земле. Было неправильным, порочным, противоестественным.

Он не должен ТАК обнимать меня.

В противовес неправильности крепла другая эмоция. Брала начало в замерзших пальцах рук и ног, росла и крепла, протекая по непослушным конечностям, вместе с кровью разгоняя по телу тепло. Разливалась широким согревающим потоком в груди.

Спокойствие и умиротворение. Квинтэссенция уюта, словно бы я с разбегу упала в объятия родительского дома. Похожее на то, что давал Тимериус, но более сильное, основательное, настоящее. Идущее изнутри. Из сердца.

На внутреннюю борьбу уходило столько внимания, что я не сразу заметила горячую, буквально обжигающую кожу Никеля в том месте, где я прикасалась виском к его шее. Поперек горла встал ком. Он сдавил горло и вернул к жизни умственные способности.

Никель касался меня. Я наконец-то поняла.

В лодке сидел он. Он спас меня из холодной океанской воды, выловил, будто пьяную, наглотавшуюся воды русалку. Схватил за руку и вытащил из страшного муторного сна.

Вот тут-то это и случилось. Я заплакала. Из горла вырвался сдавленный звук. В груди стремительно росла черная дыра, засасывающая внутрь чувства, превратив меня в полую, дрожащую оболочку. Теперь содрогалась я. Воспользовавшись замешательством Никеля, разорвала кольцо рук и отползла в сторону. Он сделал движение в мою сторону, но я отшатнулась.

— Не трогай меня! — закричала и зарыдала уже в голос.

Напряжение, скопившееся после возвращения в Высотный город, выплеснулось наружу неконтролируемой истерикой. Я плакала и завывала минут пять, сидя на полу и обхватив руками колени, исторгая наружу ужас, пережитый в водах Атлантиса, заново ощущая боль и разочарование, вынесенную после ухода от Никеля. В капсуле повисла тишина — если череду издаваемых мной звуков можно назвать тишиной.

Спустя некоторое время рыдания прекратились. Запас слез подошел к концу, я чувствовала себя опустошенной, истонченной, вымокшей — одежда пропиталась то ли морской водой, то ли слезами.

Меня трясло, и я уткнулась лицом в мягкую обивку кресла. Я выглядела отвратительно, но мне было плевать на это.

— Как тебе удалось это сделать? — глухо спросила я.

— Что? — Никель поднял голову.

— Как ты попал ко мне в сон? Ты специально коснулся меня, когда понял, что я вижу Атлантис?

Ник вытянул ноги в проходе и тоже облокотился спиной на седушку.

— Это ведь проще, чем снова просить пересказать сон, искать его в недрах памяти и переносить в компьютер. Считай это неожиданным, но удавшимся экспериментом.

Эксперимент. Подопытная.

А, не все ли равно? Меня охватила безразличная безысходность, глухое отчаяние. Чувство неизбежности. Мне никогда не убежать от Никеля, не скрыть мысли, не отвратить неотвратимое. Он найдет меня и проникнет куда угодно — в запертую спальню, другой мир. В мой собственный сон. Это не закончится даже после смерти — в каком бы измерении не выпало родиться вновь, он переродится там же и в то же время. Чтобы снова мучить меня.

Вернулся Борк. Посмотрел под ноги, но тактично промолчал. Перешагнул через нас с Ником и сел к светлеющему окну.

— Я не встретил в пуле сотрудников отдела безопасности, къерр, — сказал он.

— Мы почти приехали, — добавил он. Это был намек сворачивать наше странное поведение и приходить в себя, но ему снова никто не ответил.

Темнота стен тоннеля постепенно сменялась стеклянным блеском прозрачных панелей. За окном замелькали яркие зеленые полосы, предваряющие въезд в Высотный город,

Никель ловко — можно подумать, это не он столько времени просидел на полу в неудобной позе — поднялся на ноги. Протянул мне руку и тут же отдернул её. Я поднялась сама — медленно и осторожно, словно боясь оступиться и снова рухнуть на дно Атлантиса.

Пуля затормозила на платформе, но двери не спешили открываться, ожидая оплаты проезда.

— Я заплачУ, — вызвался Борк и приложил руку к сканирующему диску у выхода, — незачем вам светиться.

Никель в очередной раз промолчал, что было совершенно не в его характере, просто вышел из капсулы вслед за Борком.

Я дождалась, пока они уйдут на достаточное расстояние, и взяла атланта за предплечье.

— Тимер.

Хамелеон поднял брови и напрягся — чуть-чуть, и брезгливо отшатнется.

— Ты видел, что произошло. Расскажи.

Он глубоко вздохнул и посмотрел вслед удаляющимся спутникам. Аккуратно снял мою руку. Прикосновение атланта показалось на удивление прохладным, словно он тоже только что вышел из моря: но не промерз насмерть, как я, а лишь освежился в жаркий день.

— Он соврал, — бросил парень, чуть повернув голову. — Ты уснула. Потом начала кричать, грозя переполошить весь поезд и свалилась на пол.