Реквием для зверя (СИ) - Тард Джулия. Страница 34

Каждый раз, когда мы были вместе с Даяной, он сам, словно сумасшедший, наполнял мою кровь такой ударной дозой окситоцина, что я впадал в настоящую эйфорию. А что теперь?

Теперь эта белая дрянь стала моим единственным источником радости. Единственным способом прожить день без мыслей о том, как сильно хочется засунуть голову в петлю и спрыгнуть со стула. Раньше я и сам этого не понимал, но кажется, что, лишившись Даяны, полностью лишился того, что делало меня счастливым… Все перестало иметь какой-то смысл. Пусто, блекло, безжизненно и сыро…

Какое-то сраное болото, в которое я ухожу с головой. Целыми днями меня всё больше и больше засасывают в зыбучую трясину порока. И каждый раз я чувствую себя практически сумасшедшим, потому что одна часть меня готова плескаться в этой липкой жиже и радоваться. Готова погрузиться в неё без остатка. Слиться воедино и даже не думать о том, что в этом мире есть хоть что-то, помимо этого гнилого места. Ей нравится жить, утопая в грехе и пороке. И я, словно долбаный Дориан Грей, хочу смеяться и плакать. Впасть в какую-то необъяснимую истерику, потому что именно это дерьмо и есть итог всей моей жизни, и в тот самый момент, когда это безумие подходит к своему пику. Мне хочется рвать у себя на голове волосы! Потому что есть та, ради которой я готов жить иначе! Потому что она единственная, кто может найти среди всей этой гнили маленький кусочек другого меня! Единственная, кто может запустить руки в эту тягучую смолу и едкий дёготь и вытянуть наружу то, что нужно только ей одной. То, что существует во мне только для неё.

Мне сложно назвать это своим сердцем. Сложно назвать душой. Потому что даже я сам уже не понимаю — а есть ли во мне хоть что-то хорошее?

Ещё несколько минут я лежу, смотря в потолок, растянувшись на диване, пока мои ноги красуются на журнальном столике, а затем навязчивый шум заставляет меня перевести взгляд на огромный старинный буфет.

Тощая горничная так прилежно смахивает с раритетного французского сервиза пыль страусиной щеткой, что вот-вот и от него самого ничего не останется. Короткая юбка едва прикрывает задницу, и наклонись она чуть ниже, то я наверняка бы смог рассмотреть все особенности её белья. И это даже при том, что в её наряде не было ничего вызывающего. Я бы даже сказал наоборот.

Чёрное платье с белыми манжетами и воротником, самый простой фартук, какие-то несуразные детские носки и совершенно безвкусные тапочки превращали её в школьницу из семинарии. Посмотрю на нее, и всё в штанах буквально съеживается.

При мне сменились уже три вот таких вот куколки, но из них всех эта оказалась самой привлекательной. Тонкая и маленькая. Русые волосы подобраны в аккуратный пучок на затылке, а ярко-синие глаза вот уже неделю практически прожигали меня такой ударной дозой похоти, что нужно было быть святым импотентом, чтобы не понимать, какие именно мысли бурлят в чудной головке этой миленькой «семинаристки».

— Как тебя зовут, котёнок? — опускаю ноги на пол, буравя её затылок испытывающим взглядом.

— Простите? — поворачивается ко мне девчонка, нервно сглатывает и прикусывает пересохшие губы.

— Я спросил, как твоё имя?

— Молли, — поправляет она волосы, и ультрафиолетовый взгляд начинает бегать по комнате, выискивая присутствие посторонних глаз.

Мы оба знаем, что начинаем нарушать один из самых главных законов этого дома, потому что никому, кроме Кристофера, не позволено вести с ней разговор. И никому, кроме него, не позволено к ней прикасаться.

У моего дядюшки всегда были необычные пристрастия: жестокость, грубый секс, всякие унижающие женщин штучки. Но вот его манию окружать себя молоденькими девственницами не понимал даже я. Не знаю, в чём именно была соль день ото дня смотреть на убирающих твой дом целок. Испытывать себя на прочность. Наблюдать за тем, как они крутят перед тобой задницей. Дрочить где-нибудь в ванной. Трахнуть её на столе у себя в кабинете, а затем отослать обратно в агентство. Но он буквально впадал от всего этого в какую-то совершенно необъяснимую эйфорию.

Но сегодня совершенно другой день. Добрая мамочка позволила мне развлекать себя совершенно любыми играми и шалостями. Так что трахайся! Нюхай кокс! Играй в боулинг дорогущими вазами Кристофера! Наверное, именно поэтому какая-то совершенно ненормальная часть меня хочет превратиться в зажравшегося кота и нагадить во все тапки своего доброго дядюшки.

— Приятно познакомиться, Молли, — улыбаюсь ей и похлопываю по дивану, приглашая присесть.

Кто знает, может, и мне понравится утягивать на самое дно очередную невинную душу?

— Простите… — снова нервно сглатывает девчонка, и тонкие пальцы готовы поломать ручку перьевой щетки, превратив её в острые щепки. — Но мне не положено общаться с вами.

Она так мило дёргается, что желание скрутить её калачом и заставить извиваться у себя в руках превращается в какую-то настырную манию. Мне до зелёных чёртиков интересно сыграть в эту игру и увидеть, до какой именно точки мы с неё дойдём. На каком моменте остановимся. Сможет ли маленькая Молли произнести своё волшебное стоп-слово, когда моя рука окажется у неё между ног, или же мы пойдём с ней дальше?

— Обещаю молчать как убитый, — ловлю каждый её взгляд и снова и снова принуждаю смотреть на меня и только на меня. — Так что тебе нечего бояться, малышка.

Она откладывает чёрную щетку, делает первый шаг в мою сторону, и я проглатываю очередную довольную улыбку. Рыбка ухватила приманку. Осталось выждать нужный момент и подсечь. Главное — не торопиться и не тянуть на себя.

Девчонка садится около меня как прилежная ученица. Идеальная осанка. Руки натягивают край короткого платья на обнаженные колени, а задница то и дело ерзает по кожаному дивану.

— Сколько тебе лет, котёнок? — закидываю руку за спинку дивана, и мои пальцы касаются её плеча. Очерчивают небольшой круг, прихватывают край рукава и слегка оттягивают, заставляя Молли покрыться мурашками.

— Восемнадцать, — смущенно поправляет волосы, потому что и сама прекрасно понимает, что в этом наряде и без косметики она куда больше похожа на пятнадцатилетнего ребёнка, чем на вполне созревшую девушку.

«Чёртов педофил», — проносится у меня в голове, когда я представляю сорокалетнего Кристофера верхом на этом ребёнке.

Ему наверняка нравится смотреть на то, как по его члену стекает кровь, после того как он лишает их девственности. Интересно, что это? Этакий процесс очищения? Ему нравится трахаться с маленькими неопытными девчонками или же он чувствует себя ничтожеством в постели с профессионалкой?

— Ты когда-нибудь пробовала? — кошусь в сторону зеркала с белым порошком. — Хочешь, научу?

— Не думаю, что это позволено, — мнётся кукла, хлопая своими большими глазами.

— Я не спрашивал, можно ли тебе, а предлагал попробовать. Ну, так что? Хочешь или нет? — она снова смотрит по сторонам, едва незаметно кивает, и я начинаю ощущать себя тем самым библейским Змеем, который искусил несчастную Еву. — Хорошо, малышка, но сначала давай слегка потренируемся.

Я беру её за талию и одним рывком усаживаю к себе на колени. Мягкая задница оказывается у меня на бедре, и девчонка хватается за верхний край чёрной майки, пока я опускаюсь к столу за коксом. Указательный палец неспешной змейкой скользит по прохладному стеклу, собирая разрозненный порошок, и, наблюдая за этим движением, Молли начинает прижиматься ко мне ещё сильнее прежнего. Маленькое тельце напрягается, дыхание учащается, и я практически чувствую, с какой силой бьется её сердце.

— Открой ротик, малышка, — приказываю, смотря в ультрафиолетовые глаза и видя, с какой покорностью девчонка выполняет всё, о чём я говорю, и засовываю палец в приветливый рот. Опускаю на слегка подрагивающий язык, и, недолго думая, она обхватывает его губами, начиная аккуратно посасывать. Молли не отводит глаз, и невинное выражение её лица совершенно не подходит под то, что именно она сейчас вытворяет с моим пальцем. Влажный язык поглаживает подушечку, и Молли слегка прикусывает среднюю фалангу, когда я выхожу из её рта, чтобы растереть остатки порошка по аккуратным зубам.