Я останусь (СИ) - Черная Лана. Страница 10

— Да уж, пейзаж, надо сказать, глубоко…урбанистический, — уныло протягивает  Тимофей.

И в этот момент происходит сразу несколько вещей: сокурсники взрываются смехом, я во все глаза таращусь на широко улыбающегося Тимофея,  у кого-то звонит мобильник, а в аудиторию входит совершенно невозмутимая Пашка. Под изумленным взглядом Тимофея, замершего со звонящим телефоном в руке (так вот, значит, у кого так рвет струны старый добрый «AC/DC»), легким шагом на высоченной шпильке она разит наповал всех парней аудитории. Да я сама в шоке и есть от чего! Модная короткая стрижка открывает смуглое личико с легким макияжем, в ушах – россыпь серебра в виде серег разной длины, а тонкая фигурка обтянута черным шелком платья. Глухое, с длинным рукавом, чуть выше коленей, оно – верх сексуальности, подчеркивая все достоинства Пашки, отчего-то так тщательно ею скрываемые под рваными джинсами и косухой. Ну и, конечно же, в довершении образа вышеупомянутые шпильки, выстукивающие «цок-цок» по паркету аудитории. И хард-рок ей шлейфом.

— Я сейчас умру, — выдыхает Пашка шепотом, чуть поморщившись, — эти шпильки меня доконают. А это тебе, — и ставит передо мной подарочный пакет. Не удерживаюсь, заглядываю внутрь и присвистываю.

В аудитории повисает тишина и в ней:

— Новак, я вам не мешаю? — саркастическая ухмылка, идеально изогнутая бровь и в который раз сброшенный вызов. Кто ж так упорно добивается внимания нашего Тимофея? Неужто очередная пассия? А еще я вдруг замечаю, что обычно уравновешенный до безобразия Тимофей – зол. И не просто так, а на…Пашку. Собственно, к ней и обращается. Да и смотрит исключительно на нее и в этом взгляде такая буря эмоций помимо злости. Усмехаюсь. Чудны дела твои, Господи!

— Абсолютно, — отмахивается Пашка. Тимофей щурится, кивает, словно принял какое-то важное решение и все-таки отвечает на звонок. А я возвращаюсь к своему подарку. Оживляются и любопытные сокурсники.

— Откуда? — только и спрашиваю, смотря на ключи от машины, лежащие сейчас на ладони. Я откуда-то точно знаю, от чьей машины эти ключи. Это, конечно, здорово, вот только ощущение, что со мной вот так расплатились за секс, отравляет кровь. И записка с коротким: «Спасибо» — лишь добавляет горечи.

— Один красавчик на желтой тачке передал, — пользуясь отсутствием Тимофея, громко отвечает Пашка. — Кстати, — и понизив голос до шепота, — его там девки облепили со всех сторон. Уведут.

— Где облепили?

— Так у входа в универ.

Я быстро вскакиваю с места, но тут же сажусь обратно, остановленная веселым взглядом вернувшегося Тимофея. А потом начинается действо, в стенах нашего чопорного универа не просто парадоксальное, а сумасшедшее. Следом за Тимофеем в аудиторию заваливается весь наш курс, еще минуту назад бьющийся в нервном припадке в коридоре, рассаживается по местам. Садится и Пашка и глаз не сводит с усевшегося на угол своего стола профессора. Руки на груди скрещивает, ноги – в лодыжках. А в глазах – черти пляшут. Вот так да. Кто же нашему Тимофею настроение так поднял? Отблагодарить бы звонившего, да неизвестен абонент, к сожалению.

— Итак, господа студенты, — гомон стихает, а напряжение повисает. И тишина, звенящая, ненавистная. А Тимофей как заправский актер мелодрам выдерживает паузу. Театрально. — В виду того, что я сегодня очень добрый, предлагаю следующий расклад. Староста ваш в две минуты собирает зачетки, и все, кто посещал лекции, получают твердую «четверку». Остальные приходят ко мне после Нового года. И без лишних эмоций, — пресекает попытки студентов порадоваться такой удаче. Староста наш: долговязый блондин Димка Столетов, со скоростью света собирает зачетки и бухает стопку перед Тимофеем. И пока тот осчастливливает подофигевших сокурсников, я спинным мозгом чую, что неспроста все это. Ну не бывает в жизни таких совпадений: телефонный звонок, Пашка, подарок, а потом вот это…действо. Но сложить все вместе никак не удается. И под смешливым взглядом синих глаз неуютно.

А Тимофей протягивает мне зачетку.

— С днем рождения, Вишневская, — с улыбкой. — И поторопитесь. Вас там ждут. А то ведь и правда уведут, как пить дать.

— А откуда вы…

— Иди, Мария, — отчего-то строго и на «ты», — а то я могу и передумать. И фиг ты мне экзамен сдашь, сечешь?

Киваю, отчетливо понимая, что этот может и все лето промурыжить. Из вредности. С Пашкой двигаем на выход. Но уже в дверях до нас доносится тихое:

— Поля, не уходи.

Оборачиваюсь на подругу. Та стоит с таким потрясенным видом, что мне становится страшно.

А потом:

— Маш, ты иди, а я…

Я лишь киваю, мягко улыбаясь. Все ясно с этими двумя. Гей? Ну-ну. Закрыв за собой дверь и дождавшись щелчка закрываемого замка, покидаю стены универа.

А на улице лопатый снег хлопьями кружит в воздухе, устилает белым ковром ступени универа, прячет под собой бесстыже-рыжее чудо, глядящее на меня осиными фарами. Лупоглазик. Грациозный. Манящий. Невероятно быстрый и абсолютно чуждый городу с его правилами.

И контрастом мужчина во всем черном: туфли, брюки, короткое распахнутое пальто с поднятым воротником и черная водолазка под ним. Сердце пропускает удар. Мужчина совершенно безмятежно улыбается, не сводя с меня янтарных глаз. Еще один пропущенный. А в идеальной, волосок к волоску прическе, запутываются снежинки. И так хочется зарыться пальцами в эти волосы, взъерошить, а потом нюхать ладонь, на которой обязательно останется его запах. Третий пропущенный. Похоже, я таки схожу с ума.

И закрадывается мысль, что может он и вовсе ничего такого не хотел показать своим подарком, чего я успела надумать. Сам же приехал. Улыбается вот. И от его улыбки как будто солнце распускается внутри. Вздыхаю, запрокинув голову в белоснежное небо. Снежинки кружатся в медленном танце, тают на щеках. И я понимаю, что нужно что-то делать с этим навязчивым желанием сбежать по ступеням в объятия стоящего у шикарной тачки роскошного мужчины, прижаться к нему, становясь единым целым. Нужно что-то делать, чтобы не чувствовать этой зависимости от того, кого я совершенно не знаю. Показать ему, что прошедшая ночь – всего лишь ночь. Что все мои слова остались там, на сбитых простынях в сумраке моей спальни. И что я не мечтаю провести с ним остаток жизни. Хотя, надо честно признаться, перспектива заманчивая. Ох и дура же ты, Маша, хоть и умная. Сжав в ладони ключи от красавца лупоглазика, опускаю голову.

Объект же моего пристального внимания и не менее пристальных мыслей отталкивается от капота и делает шаг в мою сторону. Ну что ж, соседушка, вновь напросился.

Останавливаюсь на расстоянии шага, прямой взгляд в сияющие глаза. И злость вдруг колет затылок от этой радости и довольной улыбки. Стереть бы это самодовольство с его наглой морды. И резкие слова дерут горло.

— А чего не бриллианты?

Отточенным движением Игорь изгибает бровь. Хочет пояснений – да пожалуйста.

— Красивые куклы любят побрякушки. Как и шлюхи. Впрочем, последние предпочитают хруст денежных купюр. А тут – машина. Странно.

Обхожу его, провожу ладонью по припорошенному снегом желтому капоту. Желание распахнуть дверцу и утопить в пол педаль газа жжет пятки. А тяжелый взгляд – спину.

— Меня ты в какую категорию засунул? Хотя, я, наверное, вне категорий, да? Озабоченная дура, с которой можно не только тупо поиграться в куклы, но и приятно провести время в…постели.

— Маруся, что за цирк? — тихо, выговаривая каждое слово едва ли не по слогам.

— Цирк? Да это ты тут цирк устроил! Думаешь, все можешь?

Ох, судя по его фырканью – именно так и думает. Вот же наглец!

— А знаешь, — резко обернувшись и заметив за его плечом вышедшего из здания  Тимофея. А Пашка же где? – мелькает в голове. Но не мешает поддаться шальной идее, глупой и даже где-то совсем детской, ну и шут с ней. — Я тоже все могу. Вот возьму и подарю твою крутую тачку…да вон хоть ему.

Игорь оценивает Тимофея, идущего в нашу сторону, точно рентген, а потом фыркает, мгновенно расслабившись.