Падение полумесяца (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш". Страница 32

Ещё он даже не пытался упрекать присутствующих за явственно ощутимый запах вина, тем самым показывая себя как человека разумного. Более того, обронил, что если для лучшего внимания хозяину дома и его гостям желательно продолжить питие «сока виноградной лозы», то Аллах простит это малое прегрешение, ибо велик, милосерден и терпим и верным слугам своим. Правда, поскольку сам он запах вина не любит, то позволит себе зажечь пару благовонных палочек.

Возражать Клод дю Шавре даже не думал. Хочет посланник визиря вдыхать особые ароматы, с собой принесённые — пускай вдыхает. Да и были они довольно приятными, не раздражающими ни его, ни остальных. Вот только голос самогоГумсур-паши оказался очень уж монотонным, наводящим сонливость. Потому дю Шавре. в отличие от трёх своих сотоварищей, перешёл с вина на крепкий травяной настой, помогающий оставаться бодрым… в какой-то мере.

Сон. Он накатывал волнами, на всех. И именно это заставило дю Шавре насторожиться. Только та самая настороженность парировалась тем, что и сам Гумсур-паша то и дело зевал, жалуясь на плохую погоду, бессонную ночь и просто множество дел, от которых никак не получалось избавиться, дабы отдохнуть, как и подобает человеку его положения. А потом… Клод увидел, что де Совиньон уснул прямо в кресле, Бадревич разве что глаза ещё не закрыл, да и Страбарро ошалело трясёт головой, не понимая. что вообще происходит.

Не понимал и сам бывший барон. Только отсутствие понимания не помешало ему с усилием встать и сделать несколько шагов к вроде как открытому окну, чтоб вдохнуть свежего воздуха. Сделал, открыл, вдохнул… И тут голова словно взорвалась.

Харун Гумсур-паша, который на самом деле не то что это имя не носил, но и вообще не был ни османом, ни магометанином, лишь сплюнул, выругался шёпотом на испанском языке, после чего подхватил лишившегося сознания Клода дю Шавре и оттащил его в кресло. Затем потушил «благовония», в которые была подмешана огромная доза дурмана, от которого люди засыпали быстро, крепко надолго. Сам он только потому и держался на ногах, что принял сразу несколько снадобий, частично убирающих действие дурмана. И то чувствовал себя не самым лучшим образом. Оставалось лишь немного подождать, пока прибывшая с ним охрана, уже получившая сигнал, не устранит всех, кто мог быть опасен. Мертвые и молчат, и безопасны. А с самым что ни на есть настоящим фирманом великого визиря вывезти что самого дю Шавре. что остальных тут находящихся, будет легко. Стамбульская стража, ей достаточно показать бумагу с грозными печатями. Даже если попадётся кто-то, умеющий читать, то в увиденном не обнаружит ничего подозрительного. Ну направляются посланцы великого визиря в порт. Ну не сами по себе, а ещё в повозке лежат какие-то грязные и побитые тела, на вид обычные гяуры. Мало ли куда их и зачем! Правоверным никогда не было особого дела до участи неверных, особенно сейчас, после объявленного джихада.

Что до самого Херсекли Ахмед-паши, то визирь и знать не знал, как именно используется фирман и кто его использует. Подпись, печати — это было настоящее. А вот написанные строки, тут уже постарался один из людей «Гумсур-паши», на деле Алессандро де Орьеха, приехавшего в Стамбул несколько недель назад из Варны и искренне радующегося тому, что может, наконец. вернуться в Италию, в места, где будет чувствовать себя не на пороховой бочке, а среди своих.

Скрип открывающейся двери… де Орьеха напрягся было, ухватился за скрытый под халатом небольшой двуствольный пистолет, но тут же успокоился. Не чужак появился, а один из его людей. Лицо… довольное. Значит никаких сложностей с обитателями дома и довольно многочисленной охраной Клода дю Шавре не возникло.

— Всех?

— Кроме женщин. Их оставлять или?

— Служанок — оставить, только запереть так, чтобы несколько часов не выбрались. А всех трёх жён вот этого, — де Орьеха брезгливо махнул рукой в сторону бесчувственного Клода, — с собой. Он давно тут, привык, что женщины никто и не опасны. Мог что-то при них разболтать. Мы и послушаем.

— Сонного снадобья им?

— Конечно. Вдруг кто-то орать начнёт.

— А везти как рабынь или как утомившихся наложниц?

— Второе, — малость подумав, ответил Алессандро. — В паланкине, как подобает. Носильщики ведь найдутся?

— Предусмотрели, — оскалился в щербатой улыбке воин. — Нужно же бумаги нашего главного пленника взять и золотом не побрезговать.

— Его найти надо.

— Нашли уже. Один слуга много знал и жить очень хотел.

— Никак теперь не хочет?

— Сложно оно, без головы то.

Алессандро де Орьеха лишь покивал в ответ. Оно и понятно, ведь оставлять после себя живых и способных сказать нечто толковое — подобного никому из них не требовалось. Что же до золота и иных ценностей, которые из-за малого размера можно было прихватить с собой… Великий магистр понимал и ценил святость добычи. разумеется, когда Ордену Храма отходила положенная часть. Разумная, а потому никто даже не пытался утаивать, понимая, что приобретёт не столь много, а вот потерять может всё, вместе с жизнью. Рыцари Ордена очень не любили, когда собратья пытались что-то утаивать от своих. Они же рыцари, а не ничтожные крысы, копающиеся в грязи.

А ещё де Орьеха чувствовал себя довольным и спокойным. Осталось совсем немного времени до того дня, когда он не просто окажется подальше от всех этих османов и прочих, но и сможет с гордо поднятой головой сказать, что не просто исполнил поручение, но сделал это без каких-либо огрехов. Честь… это было для него очень важно. Важно для всех, кто связал свою жизнь с тамплиерами, воскресшими из пепла. как птица-феникс.

Рим, август 1497 года

Неожиданности всегда случаются. И весьма часто в самое неподходящее время и с далеко идущими последствиями. А уж какие именно они будут, тут порой остаётся только гадать. На кофейной гуще, на куриных потрохах или на восковых отливках — это как-то без разницы. Вот и по мою душу организовался самый настоящий форс-мажор, от которого хоть улыбайся во все сорок четыре акульих зуба, хоть истерически смейся, хоть бейся головой о стену. Мда, любит преподнести жизнь сюрпризы, этого у неё не отнять.

Впрочем, обо всём по порядку. Стоило только завершить речную прогулку, вернувшись на сушу, как сразу. без промедления, нарисовался тот самый гонец, которых хоть формально и не был из града Пизы, но вот по содержанию новостей… Не в государственном плане, в личном. И хорошо ещё, что неприятные известия не касались Бьянки или «отца». Изабелла… Та сестра, которая сводная по Родриго Борджиа, которая вроде как и не стала действительно важным человеком, но и совсем чужой её нельзя было назвать.

— …во время конной прогулки лошадь понесла. Вины охраны нет, просто так случилось, — докладывал посланник, передавая не свои мысли, понятное дело, а тех, кто сразу же, по горячим следам постарался разобраться.

— Где она?

— Уже в Замке Святого Ангела. Как и положено в таких случаях.

— То есть перевозить её можно было без угрозы?

— Головой ударилась, но череп не пробит, — кратко обрисовал состояние Изабеллы гонец. — В себя не приходила, но…

— Говори давай, — надавила Лукреция, как личность куда более горячая, требовательная и нетерпеливая. — Врачи опасаются за жизнь?

От резкого напора гонец аж сделал шаг назад, но с усилием взял себя в руки и, не медля больше ни мгновения, стал отвечать на прозвучавший вопрос.

— Нет, врачи успокаивают. Говорят, что Её Высочество должна скоро очнуться. Его Святейшество это знает, но… Пошли слухи об… одержимости. В бреду Её Высочество Изабелла произносит непонятные слова.

Тут я поневоле поморщился. В бессознательном состоянии чего только не случается, в том числе и нечто совсем несуразное. Некоторые люди вообще подвержены приступам лунатизма, другие несут откровенную тарабарщину, сами того не помня, третьи… Чего только не бывает, право слово!

Хуана, в глазах которой явное беспокойство за неплохо знакомого ей человека, тем не менее, смотрит на этого гонца с печальным таким сожалением. Дескать, что ж ты такое несёшь, глупенький? Просветилась моя испаночка за время совместной жизни. ей теперь и в голову не придёт говорить о какой-то там одержимости или тому подобных бреднях, подобающих лишь фанатикам с мракобесами. А вот Лукреция…