Падение полумесяца (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш". Страница 41

— Орден святого Доминика будет распущен, а братия изгнана за пределы Франции. Но… куда они смогут податься?

— Раз инквизиторы так любят нести «свет истинной веры», особенно через костры и дыбы, — с явно ощутимым ядом в словах процедил Борджиа-Льянсоль де Романи, — пускай отправляются насаждать свои взгляды на мир куда-нибудь к магометанам или африканским неграм. Лукше к неграм. Или они их сожгут, или же их самих сожрут. Тамошние дикари любят человечину, потому не побрезгуют и плотью «псов господних». Моему королю не жалко ни тех, ни других.

— Это всё?

— Не совсем, Ваше Величество, — хитро сверкнул глазами посол Италии. — Вы ведь знаете, что происходит в Османской империи?

О да, Людовик XII Валуа знал! Да и как не знать, если уже всем становилось ясно, что ещё недавно могучее государство разрывалось на куски от внутренних противоречий, разрешить которые у Баязида II уже никак не получалось. Покушение на Чезаре Борджиа и Катарину Сфорца, оно не осталось без последствий. Королю Италии удалось собрать более чем достаточное количество доказательств, чтобы обвинить в случившемся сына османского султана, Шехзаде Ахмета. Быть может этого не было достаточно для османов — да и не стали бы те просто так слушать неверных, которых и так ненавидели, а в последнее время тем более — но вот для правителей стран, участвующих в Крестовом походе и просто поддерживающих оный… тут совсем иное дело. Вдобавок живые и почти здоровые участники покушения, говорящие взахлёб, охотно, подробно, да к тому же в присутствии всех желающих это услышать.

В общем, Баязид II получил недвусмысленный ультиматум, ничуть не скрываемый — выдать головой своего сына ну или самому решить вопрос с виновником в том самом коварном и неудачном покушении сразу на двух монарших особ. Тем самым султан оказался поставлен перед развилкой, оба пути коей вели к пропасти. Тихо или наглядно избавиться от сына? Так тот не пойдёт на заклание, словно блеющий агнец. Шехзаде Ахмет, опирающийся на фанатичных мулл, чернь стамбульскую и не только, а также наиболее ревностных сторонников реванша, последние месяцы вообще не показывался в Стамбуле, смотря на отца как на врага и соперника. Обычное дело у османов, конечно, но сейчас это стало совсем очевидно и не скрыто. Если же султан попробует использовать силу… начнётся война внутри империи, кровопролитная и окончательно повергающая остатки мощи под очередной грудой трупов.

Отказаться и тем самым показать единство Дома Османа? Это значило навлечь на себя новое нашествие крестоносцев, к которому в Стамбуле просто не были готовы, понимая неравенство сил. Да и сильных союзников у Османской империи почти не осталось. Разве что Крымское ханство, но Менглы-Гирей был занят своими делами, а на как бы сюзерена смотрел с этакой снисходительной высокомерностью. Возможно, надеялся, что после падения Дома Османа уже его род, род Гиреев сможет занять место столпа всего магометанского мира.

Выбор из двух путей и оба плохие. Но Баязид II, понимая, что угроза его трону идёт не только извне, но и изнутри, решился всё же на первое. Попробовал избавиться от уже примеривающегося к трону сына — уже второго, тут вспоминался уже покойный Селим, истинная причина смерти которого многим была понятна — но без лишнего шума, тихо, с помощью яда. Попробовал, но недооценил уже собственную слабость и идею джихада, находящую отклик в душах слишком многих османов.

Шехзаде Ахмета предупредили, отравление сорвалось. Зато шум поднялся до небес! Вроде бы известия об этом дошли до Франции совсем недавно, но было ясно — Османская империя вот-вот погрузится в междоусобную войну. И не только между Баязидом II и его сыном, который Шехзаде Ахмет. Другие сыновья султана также не собирались оставаться в стороне. Просто у каждого были собственные замыслы, до конца ещё не понятные или просто не раскрытые.

Только и имеющихся у Людовика XII знаний хватало, чтобы ответить итальянскому посланнику.

— Султан делит власть с сыновьями и после этого дележа от империи немного останется.

— Верно, Ваше Величество, — радостно произнёс Борджиа-Льянсоль де Романи. — А достойным завершением Крестового похода будет, кроме уже взятого Иерусалима, захваченный Константинополь и образование на месте империи нескольких небольших эмиратов, очередь которых придёт несколько позже. Но перед тем, как крестоносцы отправятся морем и сущей в некогда великий город, а ныне всего лишь Стамбул… Король Италии и Великий магистр Ордена Храма хочет встретиться в Риме с теми, кто вершит судьбы всей Европы. Ведь все дороги с давних пор ведут именно в Рим.

В Рим? Людовик XII понимал, что тут не Рим, а скорее Каносса. Осиянные славой победителей Османской Империи. Мамлюкского султаната и освободителей Иерусалима Борджиа решили устроить себе триумф в традициях ещё того, имперского Рима. Но не просто так, а с целью окончательно утвердиться как освободители от магометанского владычества всей Европы, для чего им оставалось лишь вернуть в лоно христианства второй город-символ, который уже давно находился под властью магометан — Константинополь. И собрать перед завершающим походом всех или по крайней мере многих европейских государей в одном месте — это было умным решением. Вдвойне умным, если там появятся не только остающиеся под духовной властью Рима, но и те, кто теперь смотрел в сторону Авиньона. А если будет заранее известно, что в Рим приедет и король Франции, тогда… Тогда уже никто не осмелится остаться в стороне от этого сбора государей.

— Безопасность моя и свиты? — нехотя выдавил из себя король.

— Чезаре Борджиа ни разу не нарушал данное им обещание. Так было, так и будет впредь, — отчеканил дальний, но всё же родственник упомянутого. — Великий магистр уже пять лет выстраивает свою репутацию и не намерен её лишаться. То же самое передайте и Папе Авиньонскому, которого тоже желают видеть в Риме. Сильно желают. И хотят дать несколько советов устроителю Раскола исключительно из милосердия. Иначе… Кто знает, как быстро до него доберутся адепты Храма Бездны. Всё же Юлий II слишком явно и громко поддерживал инквизиторов. А посему его могут счесть одним из них, пускай и не формально.

Людовик XII посмотрел сперва на Бурбон-Монпансье, затем на д’Арманьяка. Первый лишь ошарашено хлопал глазами а вот второй отрицательно помотал головой. Дескать, вот это никак не получится. Удивляться не стоило, поскольку французский король и сам был такого мнения. Юлий II, он же Джулиано делла Ровере, ни за что не отправится в пасть к своим злейшим врагам, к Борджиа. Ссориться с Авиньоном, столь сейчас важным для короны, Людовик XII точно не намеревался, потому и возразил посланцу Рима, упирая на неразрешимость противоречий между Борджиа и делла Ровере.

— Папа Юлий II из-за случившихся в прошлом… недоразумений с моим братом Чезаре вряд ли согласится прибыть в Рим. Любые обещания не покажутся ему достаточно убедительными.

— Хорошо, — вопреки ожиданиям, почти мгновенно согласился Борджиа-Льянсоль де Романи. — Тогда пусть пришлёт двух… Нет, лучше трёх своих кардиналов, один из которых будет являться его родственником. Великому магистру это окажется достаточным. Но в таком случае будет ещё одно условие, позволяющее моему сюзерену закрыть глаза на упрямство Джулиано делла Ровере.

— И что же это?

— Сущий пустяк, Ваше Величество, — тут посланник Рима улыбнулся так, что королю Франции стало малость не по себе. — Тампль как резиденция посольства Италии. Разумеется, замок будет выкуплен за очень большую сумму золотом.

Вот и пощёчина. Очередная, но тоже очень болезненная. Или тащи, король, Авиньонского Папу при абсолютном нежелании последнего, либо… отдавай Тампль, этот символ того ещё, первоначального Ордена Храма. Что одно звучало ужасно, что другое. А выбор делать всё равно придётся, отмолчаться не получится и отказаться тоже. Словно видя это, Хуан де Борджиа-Льянсоль де Романи в очередной раз улыбнулся и снова заговорил:

— Как жест доброй воли, мы добавим к выкупу Тампля одну очень важную для вашего королевства вещь. В Тампль будут перевезены останки Орлеанской девы, Жанны д’Арк, признанной Папой Римским Александром VI святой