Мы - драконы + Бонус (СИ) - Тоцка Тала. Страница 18

Дракон расправил крыло и она легко взобралась ему на спину. И правда, было очень удобно сидеть и держаться за два шипастых отростка у него на спине. Ивейна уселась и крепче ухватилась за шипы, дракон взмахнул крыльями, оттолкнулся мощными лапами и взмыл в ночное небо.

Они поднялись высоко, Ивейна догадывалась, что Дастиан старается как можно меньше привлекать внимание дворцовых гренадеров, а потом, сделав круг над дворцом, полетели над Леарной.

Город был прекрасен. Когда они прилетели сюда, Ивейна так волновалась, что ничего не успела рассмотреть, сейчас же ей было видно каждую улочку, каждый дом, несмотря на темноту. Амир Эррегор издал указ по всей Андалурсии заменить магические огни обычными светильниками и король Сагидар пристально следил, чтобы в Леарне указ выполняли неукоснительно.

Ивейна была полностью согласна с его величеством, холодный магический белый огонь не шел ни в какое сравнение с живыми, теплыми огоньками, и сейчас с высоты казалось, что Леарна укрыта покрывалом из искорок, высыпавшихся с небесной жаровни.

Дастиан то снижался, то снова взмывал вверх, Ив заполонили новые, совсем неведомые ей чувства, грудь распирало от восторга, вызванного полетом и она почувствовала такую благодарность к Дастиану, что пригнулась ниже к драконьей спине, обхватила куда доставали руки и прижалась щекой к золотистой чешуе.

Когда он снова станет человеком, она не посмеет такие вольности в отношении Сириданского наследника, а пока он дракон, она покажет ему, как она ему благодарна. Дракон повернул голову назад и Ив вновь увидела перед собой вращающийся зрачок. Он взлетел выше, сделал круг и вдруг повернул на восток, все дальше и дальше от Леарны.

Чешуйчатая кожа под Ивейной источала жар, тепло обволакивало ее и вгоняло в сон. Куда Дастиан их несет, ведь договаривались лишь полетать над Леарной? Ему не следует тратить силы, иначе на праздничном бал это будет заметно. Ив прижалась к шипам на спине дракона и уставилась на темный горизонт.

***

Тона Верон сидела у окна и задумчиво смотрела на темные кроны деревьев королевского сада. Рассел спал, его лицо уже не было мертвенно-бледным, а дыхание таким сиплым и прерывистым и Тона могла позволить себе отвлечься и подумать о том, что сейчас тяжким грузом лежало у нее на душе.

Это было чувство вины, да такое, что не отпускало ее ни днем ни ночью, снедало без остатка, потому как она давно и безнадежно была влюблена в его величество амира Эррегора. Стоило лишь закрыть глаза, как перед ней вставала та жаркая и безрассудная ночь, когда она не устояла перед ним один единственный раз, когда он прилетел за ней и Ивейной сразу после смерти ее мужа Абидала.

Он хотел забрать их в Сиридан, поселить при дворе и сделать ее королевской девиншей. Теперь, когда не стало Абидала Верона, сам великий амир предложил ей свое покровительство, вот только Тона никак не могла его принять.

Одна мысль, что она будет каждый день видеть Алентайну, знать, что амир каждую ночь делит с ней ложе, что его тело навсегда принадлежит другой женщине, заставляла ее внутри корчиться от боли. Она не могла сказать это амиру, говорила что-то другое, сама не понимая что и опомнилась лишь в его пылких объятиях на брошенной на пол шкуре турона.

Как же он любил ее тогда там, в гостевом доме на полу у камина! Тона вышла замуж за Абидала молоденькой девушкой и за столько лет брака даже подумать не могла, как сладок может быть этот самый брак в супружеской спальне. Абидал был таким робким и ненавязчивым, что порой она месяцами не выполняла свой супружеский долг и втайне рада была этому несказанно.

Неловкость, стыд и желание, чтобы все поскорее закончилось — вот, что испытывала Тона в супружеской постели, а там у камина на нее обрушился такой поток требовательной нежности и напористых ласк, что она сама не своя сделалась. И кричала, и стонала, и хваталась за плечи, спину, могучую шею и сама целовала его лицо, запуская пальцы в жесткие волосы, влажные от пота.

А потом под утро, когда Эррегор, утомленный пылкостью ночи, уснул беспробудным сном, она плакала, гладила его плечи и целовала бугристые мышцы, понимая, что никогда не быть ей больше с этим восхитительным мужчиной. Потому как близость с ней выхолащивала его дотла, изсушивала и изнуряла. Нет в ней илламы ни капельки.

А значит держаться от таких, как она великому амиру следовало как можно дальше и даже в любовницы она ему не годилась. Близость с женщиной должна наполнять, одарять той живительной силой, которая так нужна Огнедышащим, а что она может дать ему — пустой, бесполезный сосуд?

Тона ничего этого ему не сказала, лишь прятала глаза и просила прощения за то, что поддалась искушению и не смогла устоять перед великим амиром и старалась не смотреть в потемневшие от гнева глаза. Она уж думала, что он задушит ее, когда Эррегор схватил ее за плечи и потребовал сказать вслух, что она не любит его и он ей не нужен совсем и Тона, глотая слезы, послушно повторила все слово в слово.

До сих пор перед ней стояло окаменевшее от гнева лицо и потухший взгляд, и сердце каждый раз пронзала острая боль, когда она вспоминала, как Эррегор выпустил ее из рук и, ни слова больше не обронив, ушел к лесу. Он ни разу не обернулся и через несколько минут лишь черная точка высоко в небе напоминала ей о жаркой безумной ночи на туроновской шкуре…

— Что вы здесь делаете, сенора?

Хвала Небесному Богу, молодой девин пришел в себя и открыл глаза! И не только открыл, а и попытался приподняться на локте, но тут же со стоном повалился назад на подушки.

Тона бросилась к нему и чуть ли не насильно влила несколько ложек отвара, восстанавливающего силы, и только потом позволила Расселу говорить.

— Вам стало нехорошо, мэтр Северин, я вызвалась помочь уважаемым девинам, поскольку обряд сияния еще не закончен.

— Нехорошо? — Северин снова приподнялся и Тоне пришлось насильно укладывать его обратно. — Да я чуть не сгорел, тьма забери этот первородный огонь! Что это вообще было?

— Даже не знаю, что и думать, мэтр, это вы у нас ведающий, а я об илламе и знаю-то так, понаслышке, — Тона поправляла подушки под Расселом, говорила нараспев и старалась избегать пристального, изучающего взгляда королевского девина. Ох, какой же цепкий и недоверчивый у него взгляд!

Она, конечно, умела приврать при случае, но то ли дело безобидный простодушный Абидал, и совсем другое этот умный, проницательный молодой мужчина.

— Но король говорил, вы можете видеть илламу, — не отставал Рассел, а Тона готова была провалиться вниз, прямо на головы королевских гренадеров. — Вы не заметили ничего необычного?

— Я если и вижу, то одни только всполохи, мэтр Северин, — она старалась не выдать своего смущения, — у вас во время обряда я ничего не увидела. У Иви иллама оказалась очень сильной, может от нее вы и загорелись…

— Если бы, — Рассел все же попытался сесть и Тона поспешила ему на помощь. Теперь он полулежал на высоких подушках и смотрел в потолок. — Но в том-то и дело, что сам обряд сияния это магический обряд, когда иллама, скрытая в девушке, находит выход наружу, а девин, который проводит обряд всего лишь освещается ней, понимаете, сенора Верон? Как магический светильник, который передает свет от магического источника. А я загорелся как тряпка, пропитанная маслом араги. Знаете, в каком случае это могло случиться?

Тона замерла и натянулась тетивой, сжимая в руках мягкую салфетку, которой собиралась промокнуть влажный лоб девина.

— Откуда же мне знать, мэтр, я совсем никакого понятия не имею…

— Если на магический призыв илламы Ивейны отозвался мой первородный огонь и устремился к своему источнику. Меня поджег мой собственный огонь, Тона. Который таинственным образом я получил от вашей дочери. Вам по-прежнему нечего мне сказать, сенора?

Тона в страхе обернулась и наткнулась на подозрительный, неверящий взгляд Рассела, буквально впечатывающий ее в толстые стены. Она подошла к постели, положила салфетку на лоб девина и, стараясь казаться спокойной, с достоинством произнесла: