Заберите вашего сына (СИ) - Мелевич Яна. Страница 14

Никогда бы не подумала, что южане способны покрываться красными пятнами. Он обмахивается рукой, а я озадаченно поворачиваю бутылку в руке этикеткой к себе. Моргаю раз, другой — вместо минеральной воды «Боржоми» там «Vodka Lednik» с крепостью сорок процентов. Доронов покачивается, тряся головой, держась за приоткрытую дверцу шкафа.

«Лиля! Ты слышишь?! Зачем ты взяла мою машину?»

Вздрагиваю от голоса матери, наблюдая за тем, как Доронов пытается отыскать среди бутылок алкоголя что-то. Мамина машина — это, конечно, важная тема, однако сейчас не до нее. Амир судорожно перебирает бутылки с яркими этикетками и пестрыми наклейками, пока соображаю: может ли, непьющего крепкий алкоголь, человека убить водка? Судя по состоянию Доронова — он думает о том же. Еще глазами на меня сверкает, ударяясь с негромким стуком о шкафчик мини-бара.

— Э-э-э, мам, тут дело такое, — быстро бормочу, понимая, что врать тут уже не получится, придется юлить до конца. — У меня тут дело наклевывается, выискиваю опасных рецидивистов зеленых… — интонация понижается, поскольку Доронова начинается натурально шатать.

Он принимается хихикать, тыкать пальцем в люстру и ловить невидимых бабочек. Первый раз вижу такую реакцию на алкогольные напитки у парня. Зато становится ясно, почему он практически не пьет. Прижимаю ладонь ко лбу, зажмуриваясь. Черт-черт-черт, Лиля, почему у тебя все через одно место?

«Какое еще дело, балда? Во что ты снова ввязалась? Что у тебя там за грохот?», — возмущается мама в трубку. Ей где-то рядом кричит бабушка: «Говорила, надо было пороть дочь. Вырастили на свою голову!»

В ответ, что-то насчет того, что бабушка сама не образец воспитания. Слово за слово, про меня забыли и хорошо. Доронов продолжает сносить все на своем пути, вертясь по комнате со склеенными скотчем запястьями. Ржет, точно конь, убегая от меня.

— А ну стой! — шиплю яростно, сжимая трубку у уха. — Стой, кому говорю, баран кавказский!

— Мбе-э-э-э, — изображает парнокопытное Амир, затем вдруг закатывает глаза и падает ничком прямо посреди комнаты, не подавая признаков жизни.

У меня сердце улетает в пятки — Давид Джумберович, простите, я кажется убила вашего сына.

— Мама! — ору так, что обе женщины на том конце прекращают ругаться.

«Что случилось? Дочь! Лиля!», — орут в унисон.

Падаю на колени, в ужасе хватая Амира за рубашку и прижимая смартфон к груди. Его брюки частично приспущены. Видимо натянул, но застегнуть не смог. Связанные руки — настоящий символ покойничка посреди черной-черной комнаты с приглушенным романтическим светом. В ужасе выдыхаю, поглаживая по темным густым волосам.

— Амирчик, просыпайся. Не умирай, я дура, знаю! Я же не знала! Почему-у-у ты не сказа-а-ал, — завываю, утыкаясь носом в рубашку. Бабушка с мамой что-то кричат, пока я вою громко.

«Лиля, что произошло?», — испуганно лепечет мама в трубку. Шмыгаю носом, отчаянно пища:

— Мама, я барана убила, — из глаз брызгают слезы, тру отчаянно, наплевав на внешний вид. Если он умер, что я скажу его отцу? Извините, Давид Джумберович, пыталась похитить вашего сына, а он в процессе умер? Господи, меня же посадят! Я человека убила!

«Допилась», — горестно выдает бабушка в трубку.

«Лиля, ты что пьяная?», — подозрительно интересуется мама, видимо, забрав у бабушки телефон. От возмущения даже слезы высыхают. Я им тут о горе, за мной, может, выехали уже из ФСБ и полиции, а они дурацкие вопросы задают.

— Сами вы пьяные, я парня убила! — рявкаю на нервах, сидя на коленях перед хладным телом Доронова. — Водкой!

«Как убила?», — ахает мама, слышится возня, затем возмущенный голос бабушки слышится в трубке.

«В смысле убила? До свадьбы что ли? До штампа в паспорте? Лилька! Сколько раз говорила: сначала свадьба, переписать квартиру — потом мужа можно в гроб!»

«Мама!», — возмущается мамуля.

— Бабушка! — рычу уже я.

«Что? Нормально все. Давай, Лилька, заверни его во что-нибудь, сейчас бабушка позвонит нужным людям. Не волнуйся. Лет пять поживешь в тайге, где-нибудь на Дальнем востоке, а там глядишь искать перестанут. Жили же раньше партизаны в лесах. А рецидивисты? Бывает!»

Мама что-то кричит, бабушка огрызается в ответ. Уже хочу им крикнуть, чтобы замолкали, но вдруг ощущаю, что грудная клетка под моими пальцами поднимается. Раздается храп. Громкий, мужской, из приоткрытого рта.

— Хр-р, — выдыхает Амир.

— Вот же… — замахиваюсь, поднимаясь, пиная этого барана носком ботфорт. Не слишком сильно, но ощутимо, отчего он хрюкает и переворачивается на бок.

— Не умер он, дрыхнет просто, — рыкаю зло в трубку. — Перезвоню, когда дела решу. Все, пока!

Прежде, чем меня снова забросают вопросами, сбрасываю звонок, мрачно оглядывая тело. Как прикажете отгружать его в машину? Будить и тащить на себе? Мрачно оглядываю комнату — взгляд натыкается на отброшенный в сторону скотч. Кажется, кинула его туда, когда раздался звонок. Пока Доронов сотрясает стены своим храпом, подбираю с пола моток, шагая обратно, решительно отдирая его, вновь опускаясь на колени перед спящим парнем.

— Надеюсь ты после встречи с зелеными перейдешь на ЗОЖ и всю жизнь будешь морковные сырники жевать да рататуй! — бормочу под нос, фиксируя сильнее запястья. Не удержалась, заклеила рот, только после этого принялась трясти, пытаясь разбудить.

— Амир!

— М-м-м-м… — невнятно бормочет в кляп, не открывая глаз.

Сдуваю упавшую на глаза прядь, принимаясь щекотать его. Он извивается точно червяк, громко дышит, мычит, но по-прежнему цепляется за свои сладкие сновидения. Вздыхаю, прикрываю на секунду глаза и вновь решительно принимаюсь за пробуждение этого бесчувственного тела. Иначе, мне просто не довести его до маминой машины. С силой трясу за широченные плечи, заставляя, наконец, распахнуть глаза, глядя на меня затуманенным взором.

— Поднимайся, о мой повелитель, — мрачно изрекаю, дергая его за рубашку. Амир снова мучит, закатывает глаза и вновь проваливается в сон. Он издевается надо мной!

Привести в относительное чувство получилось с пятого раза, когда, набрав в душе ледяной воды, вылила на него три стакана. Пришлось несколько раз сбегать до ванной комнаты, с черным кафелем на стенах. В панике, на пережитых эмоциях и от всего происходящего не думала ни об Ибрагиме, не о странной ситуации, ни о том, как все сложится после того, как довезу Амира до места назначения. Едва отделалась от охранников на входе и гардеробщицы, выводя Доронова на улицу. Представляю, что они о нас подумали, увидев его связанным и в полубессознательном состоянии, опирающегося на меня, пока я вдохновенно врала пересохшими от страха губами:

— Ох, у нас намечается горячий вечер. Мой Амирчик так любит быть моим рабом! — пихала Доронова, он в ответ мычал, мотая головой. Мне показалось, что всем сотрудникам клуба было, мягко говоря, не до нас. Они так старательно нас до парковки провожали: один охранник даже помог открыть багажник и усадить, засыпающего на ходу, Доронова.

Он туда сам забрался, кстати, устроившись точно в материнской утробе в позе младенца, стянув с себя брюки, а я заботливо накрыла Амира сверху его курткой. Сам охранник топтался на месте в лакированных ботинках по снегу, налетевшему к раннему утру, кутаясь в свой темный пиджак. Едва захлопнула багажник, посмотрел жалобно, вдруг поинтересовавшись:

— А вы его надолго забираете?

Вскинула брови, непонимающе, качая головой.

— На выходные, — отрезаю, искренне надеясь, что этих дней мне хватит, дабы вернуть Доронова домой и получить нужный материал. Должна постараться, у него же там какие-то планы на понедельник. Охранник протяжно вдыхает, быстро-быстро кивая.

— Слава Богу. Найти успеем, шеф не убьет, — бормочет, на что непонимающе вскидываю брови, наклоняя голову набок и кутаясь в свой коротенький пуховик, жалея, что на мне нет лыжного костюма.

— А?

— Ничего-ничего, — поспешно заверяет меня, широко улыбаясь. — Удачно вам там… поиграть, — поднимает кулачки, спеша скорее убежать.