Ветер Безлюдья (СИ) - Татьмянина Ксения. Страница 35

— Быстрее, мы уже почти у станции.

Виктор не стал выходить из трущоб. На освещенной территории, у магазина и входа в метро, я осталась одна, и даже не успела сказать «пока» своему провожающему, как и он и собака растворились в полумраке. Я спустилась, дождалась своего поезда, и он понес меня в сторону моего дома. В сторону моей маленькой ячейки громадного полихауса.

Забота

На сигнал будильника я открыла глаза, едва разлепляя тяжелые веки и выключила и его и все оповещения. У меня не было сил подняться и идти заниматься гимнастикой. Добравшись вчера до дома, я едва разделась, как упала на диван, чувствуя головную боль и слабость. Несчастный мой персоник еще при выходе из Двора пытался меня проинформировать о поднявшейся температуре. Виктор заметил, как горят щеки и блестят глаза, но это был лихорадочный блеск и жар. В вагоне я прочитала данные о пульсе и температуре с чипа, и отклонила предложение вызвать врача. Я справлюсь. Мне нужно лишь отоспаться. Не помогли варежки и шарф, я все равно перемерзла и окоченела, у меня ныли застуженные щиколотки и колени, голова налилась свинцом и давили виски.

И ночь сна не помогла. Мне нужно закончить сегодня ролик, успев сделать и вчерашнюю норму и сегодняшнюю финальную корректировку, нужно готовить завтрак и обед, нужно активировать онлайн курс, чтобы вечером написать родителям «спасибо за подарок», но я чувствовала, что меня еще потряхивает от озноба и голова не отрывается от подушки.

— Я не понял, а где был мой вчерашний ужин? И будет ли сегодня завтрак?

Гранид… каким-то образом само существование этого человека затерлось в сознании. И это странно, потому что вчера же еще случилась со мной та вспышка — летнего луга, детства и мальчишки-подростка, что сделал снимок. Как такое могло уйти на задний план? И я забыла о нем и вчера, когда вернулась, я не заметила — был ли он вообще дома, завалилась спать.

— Немедленно вставай и берись за дело. Я голоден.

Я приподняла ладонью свое одеяло, пытаясь понять — а не разделась ли по старой привычке догола? Нет, я осталась в своих уличных джинсах и нательной маечке, что одевала под водолазку. Гранид внезапно хлопнул меня по руке:

— Да лежи ты, дуреха, я же просто издеваюсь над тобой, и проверяю твою безотказность. Не вставай.

— Я и не собиралась. Я буду спать дальше, только стяну штаны, а то передавила себе весь живот ими.

Сняв низ, вытолкнула джинсы из-под одеяла и развернулась к стенке. Через секунду почувствовала жесткие костяшки пальцев на своем лбу. Ладонь Гранида была такая обалденно прохладная, что я мысленно попросила не убирать ее подольше.

— Разбуди меня в два, мне надо ролик доделать… и еще обед…

Я провалилась в тяжелый сон, смешанный со звуками в квартире — ушел, пришел, звук входной двери, холодильника. Щелкнул чайник, включился компьютер. Мутило и трясло… от страха трясло, что из темноты выскочит чудовище и Нюф не сможет нас защитить. Я пыталась напрячь мысль и не понимала, почему никак не могу додумать следующий шаг в игре рендзю… белый круглый камешек так и крутила в пальцах. Потом поняла, что это плоская таблетка наушника, а я не с папой, а в кабинете у следователя, и он протягивает мне бумаги… а мне так хочется подслушать его мысли!

— Подъем.

— Уже два? — Оказывается, губы ссохлись и слиплись, а глаза не хотели открываться совсем.

— Нет, у тебя еще четыре часа. Выпей это.

— Я спать…

Гранид подцепил меня рукой под лопатки и заставил сесть. Поднес к лицу кружку.

— Это что?

— Травяной чай и мед. Выпей, а то мечешься, как на горячей сковороде. Просто чай.

Питье сильно пахло душицей, мятой, еще какими-то травами и медом. В меру теплое и сладко-горькое. Я выпила все в пять глотков, и Гранид от меня отстал. Голова снова упала на подушку, и горячими щекой и лбом я ощутила шершавый холод.

— Я чистое полотенце подморозил, не дергайся. Накрыл подушку. Нормально?

— Кайф…

Или подумала, или сказала вслух, и ушла в отключку.

Меня не мучали ни кошмары, ни головная боль. Целебный сон. Ноги ныли, и руки в локтях заломило от того, что тело затекло. Но голова была легкой, хорошо дышалось и чувствовалось настоящее отдохновение в мышцах. За большим окном уже сгустились сумерки, а в комнате горел монитор компьютера и маленьким светлячком экранчик гранидовского перосника.

— Сколько время?

— Половина пятого.

— Я все профукала…

— Отпишись заказчику, что по больничному задержишь сдачу ролика. Пара дней не критична.

Работать в нужную силу, даже если бы Гранид поднял меня в два, я не смогла. Да и сейчас не смогла бы. Не хотелось настолько сильно, что внутренний голос вопил: «отдохни, а то умру!».

— Охмурил, опоил, спать уложил.

— Сейчас еще будет «покормил, напоил и снова спать положил».

Слышать в тоне вечно хмурого Гранида бытовое и спокойное, — редкое явление. Пять недель он жил в квартире, и лишь сейчас я почувствовала, что он вписался в ежедневную жизнь не как нечто инородное, а как само собой разумеющееся. И не зудела мысль — когда же он съедет уже, и все забудется, как страшный сон. Добрый друг из далекого прошлого. Проездом в городе. Остановился на несколько дней с ночевкой. Как-то так?

— Кормить? — Протянула я в голос, чувствуя в желудке засасывающий вакуум. — Подай мне домашнее платье, пожалуйста.

— Подожди. Мне дописать нужно.

В тишине я прождала минут пять, пока он не сохранил и не свернул рабочие окна, увел персоник в стандартный режим. Потом добрался до платья в стеллаже прихожей. Кинул мне.

— Ты свое детство и юность хорошо помнишь? — Решилась я на вопрос.

— Что-что? Ты только сейчас додумалась докопаться — что за дядька спит на полу, пользуется твоей ванной и компьтером?

«А еще кухней» — мелькнула мысль, когда я проследила глазами следующие действия Гранида: он залез в холодильник, в ящик, повернул ручку конфорки. Он нагло хозяйничал в моей кухонной зоне. Это исключительно моя территория, даже компьютер и другие площади студии были не настолько моими, как кухня. Я ревниво поскрежетала зубами, накинула платье и пошла умываться.

— Что заказал?

Заняв место на высоком стуле у стойки, бегло осмотрела все, во что вмешался Гранид. Что передвинул, что не убрал в шкафы и на полки, что успел испачкать?

— Я не заказывал, я сам приготовил.

Ужас! Мне хотелось перегнуться и заглянуть — что с плитой и духовкой? Что с несчастным сотейником или кастрюлей? Что со всеми вещами, попавшими в руки к мужчине, который вздумал готовить? «Если он мне все ушатал, расцарапал и заляпал горелым жиром, я его отправлю обратно на больничную койку!».

— Лицо попроще сделай, это съедобно.

— А что ты сам приготовил?

Сначала я не поняла, что произошло с лицом Гранида. Морщин резко прибавилось, рот растянулся, а глаза сузились, превратившись в темные щелочки. На первой секунде эта метаморфоза меня напугала, потому что я никогда прежде этого не видела, и лишь на второй дошло — он засмеялся. Коротко так, с сиплым выдохом. Когда смех ушел, веселость осталась — брови еще немного держались в приподнятом состоянии, собирая на лбу три продольных морщины, а уголки губ замерли в полуулыбке:

— Иди посмотри на себя, — хмыкнул он, — что за выражения ужаса? Ты думаешь, что это несъедобно? Я тебя отравлю?

— Поверь, я могу доверить тебе свою жизнь… но свою кухню!? Ты в своем уме, что решился хозяйничать на моей кухне?

— О-о-о… — и присвистнул с пониманием. — Храм и святилище домашней хранительницы очага? Как мог нечестивец осквернить своим прикосновением священную сковородку?

Мне было не смешно. Я свела брови, поджала губы. С Гранида слетело лет десять. Невозможно было и предположить, что этот человек мог так обаятельно и широко улыбаться. От него ненадолго отползла черная тень всего, что произошло с ним в трущобах, проявилась светлая и жизнерадостная сторона, которая умела радоваться.