Ветер Безлюдья (СИ) - Татьмянина Ксения. Страница 58

— Во Дворах и врачей нет, и больниц, и кладбищ. Райские места где никто не болеет, не ломает ноги или руки, не ходит с фингалами. А из жизни уходят, как слоны, куда-то далеко и насовсем…

Что на меня нашло, и сама не знаю. Лицо дергало болью, я сердилась сама на себя, — не смогла сказать твердое «нет» Виктору и поехать домой. И не смогла удержать фальшивое хорошее настроение, скатившись в мрачное. Дворы именно сейчас показались мне особенно чудесными и безоблачными именно на фоне всего, что я узнала про преступность трущоб. И в этом раю я оказалась грязным пятном, битая, пыльная и чужая.

Бедная Виктория Августовна застыла в недоумении, не ожидав и не зная, что мне сказать. Не в духе это было. Не говорили здесь о таком. И не с тем настроением прежде я появлялась у них в гостях. Но, что поделать? У жизни есть не только светлые и счастливые моменты, но и темные, болезненные.

— Привет, Нюф!

Пес громко ворчал и пыхтел носом прямо в дверную щель у пола. Мне он радовался не смотря ни на что!

— Перед соседями так неудобно. Пусть тут остается, а мы пойдем.

Прошли мы всего два этажа ниже, и зашли в квартиру — планировкой в одну комнату и кухню, но с такой же большой прихожей, как и в доме Виктора. Пахло едой, цветами и чистотой. Двухстворчатая дверь в комнату распахнута — с накрытым на четверых столом, большим букетом пионов, и рядом я увидела спину Ефим Фимыча, — он настраивал старый телевизор. Обернулся:

— Пришли! Ой…

Виктор выглянул из проема кухни и тоже остолбенел. Я неловко улыбнулась и сняла со здорового плеча рюкзак.

— Это… разувайся, проходи.

Я скинула и кеды и ветровку Андрея, прошла к столу. Среди гробовой тишины по ушам внезапно ударил звук телевизора, который решил наконец-то поймать антенной нужный канал: «Тяжело тебе будет на чужбине. А здесь эти стены сохранят тебя от навета и тюрьмы» — с чувством сказала монахиня. «И от жизни» — ответила ей печально молодая женщина.

Я узнала кинокартину. Тот же самый, любимый фильм бабушки с героем Алешей Корсаком. Впервые попав в гости к родителям Виктора я его же смотрела по телевизору, только другой эпизод. Чувство ностальгии кольнуло сердце — тут я больше не ощущала того щемящего счастья семейного уюта, который вдохнула впервые во Дворах. Часть меня была здешней, но другая часть — чужой.

Как на чужую смотрел на меня Виктор, продолжая молчать и разглядывать порванную одежду, синяки и бинты на ладонях. Ефим Фимыч смотрел сокрушенно. Кажется, он не рассказал семье о той выходке, что я учинила в Печатнике сегодня.

— А что за сюрприз?

— Папа, выключи пожалуйста звук…

Фильм умолк, унося прекрасную даму с кавалером прочь из монастыря.

— Это твоя квартира… здесь, теперь…

— Простите меня… но я не перееду.

Виктория Августовна покраснела, открыла рот и ее глаза заблестели внезапными слезами. Она хотела на вдохе что-то сказать, но ее муж торопливо вышел в коридор и взял под локоть:

— Виктория, давай-ка дома подождем. Пусть дети поговорят. Погоди плакать, они договорятся…

Мы остались вдвоем.

— Что с тобой случилось?

— Подралась.

Он кивнул, прошел в комнату и сел на один из стульев. Стоять мне тоже было тяжело, и я поступила также.

— Нет… что с тобой случилось вообще? Целиком. Откуда в тебе взялось вдруг все это?

На несчастного Виктора было жалко смотреть. В темных красивых глазах столько боли и разочарования, что испытала то ужасное чувство, которого боялась, — предательство. Я все предавала.

— Я люблю Дворы, я благодарна тебе и твоей семье за то, что вы так добры… тихая гавань — здесь. Но жизнь моя — там. И всегда была там.

— Ты не такая, как все с континента, Эльса!

— Но я и не такая, как все здесь.

— Чем тебе плохо? Чего тебе не хватает? Неужели тебе нужна вот вся эта гонка за деньгами, скорость, информационная грязь, эгоистичные люди? Ты выбираешь жизнь, где тебя бьют?!

В голосе Виктора скользнуло и осуждение. А мне не чего было ответить. Он замолчал надолго, собираясь с мыслями и чувствами:

— Тогда ты не должна сюда приходить. Не только к нам, а вообще — во Дворы.

— Почему? На самом деле я такая же, какой была в декабре, когда мы познакомились. Объясни — в чем мое преступление?

— В том, что ты стала приносить сюда это, — с нажимом на последнее слово произнес он, и указал на меня. — Ты никогда не снимала с руки персоник, хоть он и так не работал. Спрашивала про Колодцы — с чего они вдруг интересны? Внесла хаос в карту! Ты подралась! Раньше вся была, как огонек, — яркая и светлая, а теперь за тобой тянется шлейф. Я хотел спасти тебя, чтобы ты переехала насовсем, и здесь дышала здоровым воздухом, а не тем отравленным, — из трущоб и мегаполиса… Почему ты выбираешь не нас? Не меня?

— Ты думаешь, что я не привязалась к вам всем сердцем? Я не хочу ссориться, я хочу и дальше общаться, но свободно. Как было еще неделю назад. Я хочу остаться другом и тебе и твоим родителям.

— И там и там — не получится. Ты должна выбрать. Прислушайся к себе и ответь мне сейчас, — останешься? Это ведь не просто выбор, Эльса. Ты станешь… изгоем. И никогда больше Дворы тебе не откроются.

Странно, но подумалось вдруг о вещах, что до сих пор хранились у Виктора — моя здешняя зимняя одежда и ботинки. Я тогда проносила их еще три недели, а потом потеплело и их сложили в шкаф до будущей зимы. И где-то в кармане лежал браслетик из янтаря. Никому не нужный и забытый. Не мое это…

— Прости, Виктор. Но нет.

Пара минут в молчании, и стало неловко оставаться дольше. Снова обулась, оделась, взяла рюкзак и ушла, не прощаясь. За аркой увидела Андрея, — он сидел на уцелевшей лавочке в нескольких метрах и что-то записывал в блокнот на коленке. Я не знала, как долго пробуду там, но он упорно собирался меня ждать и провожать потом в полихаус.

— А ты скоро.

— Быстро выяснилось.

— Для подстраховки, — когда в следующий раз собираешься к тете или в свои Дворы? По договоренности, я буду тебя встречать у метро, одна пока не ходи.

Мне стало до чертиков приятно. Как бы ни льстила собственная храбрость, а знать, что у тебя есть защитник, было сродни счастью. Не пропала еще внутри маленькая девочка, та, которая наивная, слабая и хрупкая. И за которой всегда встанет отец, брат или друг. Захотелось даже всплакнуть, нажаловаться на обидчиков, и подставить пораненную ладонь, чтобы ее залечили.

— Спасибо, — сипло ответила я, испытывая неподдельное счастье, что есть на свете человек, который меня принимает такой, какая есть.

Мама

Дни до воскресенья пролетели быстро. Я заставила себя работать, не думая о том, что обещала маме быть при параде на ее вечере. Но этот день настал, и утром я узнала, что узкий круг внезапно расширился до пятидесяти с лишним человек — отмечать юбилейный цифровой выпуск книги были приглашены и самые преданные поклонники, и те, кто лучше всего спонсировал мамин блог.

Мама арендовала большую гостиную, вложилась в обслуживание, закуски и музыку. Настоящий раут, где в центре внимания она и ее творчество.

Я прибыла за пятнадцать минут до начала, готовясь к тому, что получу отповедь за внешний вид. Она высылала мне через соцсеть каталоги, рекомендовала платья, записала к стилисту, но я ничего не сделала. Не было ни денег на все, ни желания. Оголять ноги, когда на голенях еще следы от драки, стоять на каблуках? Делать макияж с фингалом? Одеваться для всех этих чужих людей? Принарядилась, насколько смогла — влезла в темно-синюю длинную юбку, купила для этого случая черные лодочки, а верх — белая блузка строгого кроя и голубой галстук-шнурок. Родной рюкзак оставила в гардеробной.

— Все уже собрались? Нет?

Услышала я голос тети Лолы, которая стала организатором и помощником маминого вечера. Я не увидела ни ее, ни маму, ни отца. Пока попадались сплошь незнакомые люди.

Музыка была фоновой, не мешала, а создавала атмосферу. Фуршетный стол стоял у стены, люди пока общались, брали бокалы с подносов — четыре официанта с выпивкой рассредоточились между гостей. Лола, я заметила ее первой, что-то говорила менеджеру, потом отвлеклась на персоник и замахала кому-то рукой. У меня нарастала тревожность, — все время хотелось улизнуть, найдя где-то зеркало, и посмотреть — может, синяк стал меньше за пять минут?