Ветер Безлюдья (СИ) - Татьмянина Ксения. Страница 73

— Тебе чего? Еды? Воды?

Две кастрюльки с водой и остатками вареной курицы стояли под окном, и я снова спросила, как будто он мне ответит:

— В туалет хочешь?

Пес заворчал, фыркнул, стал тереться о штанины, как гигантский кот, крутя башкой и высовывая язык.

— Он уже гулял, зверюга. Просто ластится. — Гранид появился рядом. — Садись, не занимай места. Час дня уже, есть снова хочешь?

— Час дня!? — Я села на табурет и ударила сама себя по пустому запястью. — Персоник в ванной остался… Страшно смотреть, — там, наверное, лавина сообщений. Я вчера кинула с ужином маму, тетю и любимую кузину, а вместе мы так редко собираемся, что теперь обид будет вагон.

— Так не смотри. Никуда родня не денется.

— Я могу приготовить что-нибудь…

И с небольшим сомнением кинула взгляд на старую плиту и две старых сковородки у мойки.

— Сиди. Все есть — чай, кофе. Из еды — яичница, половина вареной курицы и сладкий перец в прикуску. На что согласна?

— На курицу. И на чай.

Гранид включил электрический чайник, засыпал в стеклянный заварочный — черный чай. Пока было время, а пес переключился на него, и тыкался носом уже ему в колени, он присел на корточки и стал задирать собаке верхнюю губу:

— Покажи клыки… смирно, зверь. У него с утра пасть кровила, пил, облизывался, лапой пытался чесать. Надо вернуть его хозяину. А то сбежал спасатель… не крутись!

Я посмотрела на спину Гранида, на замятый воротник его рубашки, шею с короткими подбритыми в стрижку волосами, на более заросший затылок, и захотела дунуть. Ребячась, как в детстве.

И в мыслях затолкалось одно — «скажи ему», «скажи ему», «скажи ему»… «Признайся, черт возьми, что ты — это она, и ты его помнишь!». И не могла.

Я раздваивалась в этих чувствах. Была одна сторона — в которой мне не легко набрать его номер, отправить сообщение и как-то напомнить о себе, когда не рядом. Сторона, в которой мы оставались друг другу чужими людьми, по воле обстоятельств перетерпевшими друг друга в одних стенах полтора месяца. А другая, — в которой мне с Гранидом очень легко общаться, хочется говорить все, как есть, без вранья и смущения. Сторона, в которой он свой в доску! Ведь я его всю свою жизнь знала! И в те моменты, когда он надо мной издевался — он будто говорил с Эльсой-Ромашкой, а когда вот так, по-простому и даже с теплотой — с Эльсой-Лисенком.

«Скажи ему», «скажи ему», «скажи ему»…

В этот момент я поняла чувства влюбленных, которым не легко произнести признание. Что может быть легче, чем два слова «люблю тебя», а попробуй озвучить? Вот так и мне, — «помню тебя», а язык костенеет и сердце замирает. От страха, от трепета, от пронзительной правды. А если представить, что он вот так сразу поверит? Как себя поведет? Что будет? Что он мне скажет?

— Пока не забыл, — письмо.

— Какое?

— Из тридцать седьмого ящика.

— Пойдешь на встречу с Кариной? — Я отдала письмо Граниду. Посмотрела на свою полную тарелку: — А ты не будешь что ли? Я все могу съесть?

— Глупостей не спрашивай. Есть аппетит — ешь все. Весь холодильник твой. Наркоша, это я?

— Да. Пойду пока все-таки персоник проверю.

Только родители — больше ни от кого ничего не приходило. Бури в стакане не случилось, — мама даже написала, как они хорошо провели время. Папа все донимал со статьями, просил приехать и еще раз поговорить. Гранид спросил из кухни:

— Планы на сегодня какие? Нужно куда?

— А работа?

— Не нормированная.

— Если свободен, то давай заведем Нюфа хозяину, а потом можно и домой.

В какой день добраться до карты? Как исполнить обещание проводить Илью в Почтовый? Где его искать? Как ходить по трущобам теперь, когда я знаю, что ловят меня всерьез? А с Гранидом в паре — то просто джек-пот для колодезных. После ночной стычки — все они могут вооружиться, и не только инъекторами с малой дозой «зверобоя». А еще редактор, царевич Елисей.

Не ошиблась ли? Мало ли как меня назвал Илья, значит ли «золотой ключик» то, что значит? Дворы и Мосты, Убежища — открыты мне. Вся такая особенная? Уникальная? Не проверю — не узнаю.

Но решать все сейчас и думать над этим сегодня не хотелось. Хотелось домой и снова спать, отлеживаться и восстанавливать силы. Идти прямо до входа в нужный Двор — далеко, и выбрала путь через смежные.

— Какой здесь адрес?

Гранид назвал, я сверилась с картой и выбрала по списку самый ближайший вход, подошедший и по времени открытия.

— Отсюда полтора квартала. Пойдем сейчас?

— Пойдем сейчас.

Нюф

Гранид вежливо остался за пределами дома, куда я вошла, чтобы через квартиру на втором этаже выйти в Торговые палаты — Двор, где Виктор делал мне подарки зимой. Я честно предупредила, что вернусь не быстро, и ушла по своему маршруту — через четыре прохода — в Почтовый.

Дважды поздоровалась со знакомыми, и они ответили дружелюбно, как ни в чем не бывало. Про синяк и не спрашивали. Вот такой из меня вышел изгой — везде я прошла, как и раньше, без проблем с переходами. И жизнь здесь текла, как и всегда — тихо, мирно, размеренно.

Псу снова одела ошейник, но поводок не подцепила — он и так послушно шел рядом. Ровно до того момента, как я открыла дверь в подъезд его дома. Развернулся от ноги, ушел к лавочке и сел там.

— Ты чего, Нюф? Домой!

— Эльса? Эльса!

Я не заметила сразу — вдалеке с соседями разговаривал Ефим Фимыч, он всплеснул руками, подошел и обнял меня по-отечески, похлопав по спине и поцеловав в щеку.

— А этот негодник где пропадал? Как ты его нашла? Что он творил ночью, не представляешь! Выл как оглашенный! Не на дверь, на окно в кухне даже кидался. Виктор уже не выдержал, и так весь дом перебудили, вывел его к самой арке, к выходу с той стороны, и к дереву привязал.

Я показала отгрызенный поводок.

— Как я рад тебя видеть! Идем скорее наверх. А что же это Витя наплел, что ты уже никак?.. — он замялся, подбирая слово. Не нашел. Задрал голову к своему окну и крикнул: — Сын, чего стариков своих обманываешь?! Пойдем, дочка. Нюф, пошли!

Но собака не сдвинулась с места. Он активно вилял хвостом, даже встал на все четыре лапы, пританцовывая на месте, как щенок-переросток, но не шел.

— Кто тебя там приклеил? Домой!

— Г-хав!

— Э-э-э-й, песель, что не так? У тебя дома дочка-толстушка, миска с едой, Виктория уже распереживалась. Чего ты?

Мы оба подошли к Нюфу и тот довольный подставил свою голову под ласковую руку Ефим Фимыча.

— Он ко мне рвался. — Призналась я. — Ночью в передрягу в трущобах попала, а он защитил, спас.

— В какую передрягу, что случилось?

— Долго рассказывать.

— Эльса?

Виктор вышел из дома и застыл, когда увидел меня. Конечно, я хоть и привела себя в порядок, до лучшего вида мне было далеко. И если Ефим Фимыч не обратил на это внимание, или только сделал вид, то Виктор сразу по всему пробежал глазами и спросил:

— Как ты здесь очутилась? И почему… растрепанная?

— Я причесанная. Просто дома не ночевала и не успела одежду сменить.

— Дома не ночевала?

— На Эльсу в трущобах напали, прояви понимание, сын. Беда может и с местными случиться, никто не застрахован.

Как пса не уговаривали, он не шел. Скулил, вилял хвостом, поджимал его. Но упирался, и в конце концов отбежал от нас еще дальше — под деревья, и сел там.