Ученица дракона (СИ) - Халкиди Марина Григорьевна. Страница 85

Но недавно все изменилось. Кто-то приоткрыл завесу. И в эту щель ушли трое мельхеров, пообещав своей королеве, что скоро и остальные получат свободу.

Джона читала много книг, а также в общем сознании, когда мельхеры думали как один разум, она видела другие прекрасные миры и мечтала побывать в них.

А сейчас девушка все еще была тенью, которая во дворце перемещалась по тайным ходам, чтобы совершить задуманное и не быть остановленной стражей.

Мать все еще оберегала Джону, будто она была малое дите. Но девушка чувствовала ответственность за свой народ. Ведь однажды, знала она, придет ее время занять трон. «Королева умерла, да здравствует новая королева». Джона слышала отголоски этой фразы в коллективном разуме, хотя и не понимала, как умирали королевы, ведь мельхеры были бессмертны. Но однажды, после смерти своей матери, Нерия заняла ее трон, чтобы передать его в далеком будущем дочери. Когда Джона спросила мать об этом обряде — передачи власти, королева только потрепала ее по волосам, заметив, что настанет время, когда она все узнает.

А Джона с любопытством юности искала ответы, и отголоски обряда, что она уловила, заставляли ее испуганно смотреть на мать, желая, чтобы день передачи власти наступил еще нескоро.

Вернувшись во дворец, девушка остановилась перед дверью. Она осторожно постучала, чтобы не потревожить покой отца, который в последние годы почему-то практически не покидал стен одной комнаты. И услышав глухое да, она вошла в кабинет отца, предпочитавшего часто и спать на неудобном диване, а не мягкой кровати в своих апартаментах в западной части дворца.

Джона сбросила ненавистное черное покрывало, не понимая и этого странного обычая — носить темные одежды, скрывающие лицо. Порой она думала, что у мельхеров слишком много традиций и ритуалов, которым они безукоризненно следовали. А юность была не только любознательна, она требовала и свободы. Так что Джона чувствовала себя сразу в двух тюрьмах — в проклятом мире и в коконе этикета и ритуалов.

И только с отцом она чувствовала себя настоящей. Правда раньше она была сама собой и со старым драконом, который знал столько прекрасных историй. Но сейчас она не верила ему. Сейчас она знала правду, так что привязанности к Бертейну уже не было. По крайней мере Джона пыталась себя в этом убедить.

Мужчина в кабинете задумчиво стоял у окна, наблюдая за песчаной бурей, которая кружилась за прозрачной преградой стекла. Пески, пыль и тлен — это было все, что он наблюдал в окно на протяжении многих лет, проклиная свое бессмертие, но не решаясь все же оборвать собственную жизнь.

— Отец, — позвала девушка.

Ортон Хотон скупо улыбнулся, даже не обернувшись к дочери, чтобы она не увидела его лица, и в особенности глаз.

— Проходи, дитя.

Джона вздохнула, не только мать, но и отец все еще относились к ней как к ребенку. Но она не стала настаивать, что уже взрослая, только ее поступки могли доказать им ее состоятельность.

Джона бегло осмотрела комнату, поднос с едой был нетронут. Девушка испуганно сглотнула, в последнее время этот поднос все чаще оставался полным. И только магия поддерживала жизнь в бессмертном, но все еще человеческом теле Хотона. Девушка принялась наводить порядок в кабинете, хотя каждая мелочь и так лежала на своем месте. Но Джона не могла просто стоять на месте и глазеть на несчастный поднос с едой. Да и скрыть свое беспокойство было сложно.

Ортон обернулся, когда услышал песню, которую в детстве пел дочери и которую очень давно пела ему мать, до того, как повторно вышла замуж.

— Ты давно не улыбалась.

— Наследница Памелы открыла врата, вернее только приоткрыла их и призвала трех мельхеров в Изолеру. Но где трое, там скоро будут и другие мельхеры.

Ортон вздрогнул, что не укрылось от дочери, хотя она и не понимала, что так взволновало отца. Ей даже показалось, что она увидел страх в его глазах.

Хотон присел в кресло, в котором проводил долгие часы. И когда у него не было сил смотреть на песчаную бурю, он смотрел на камин. И пламя костра напоминало ему другой огонь — драконий. И тогда человек подходил вновь к окну и искал взглядом старую башню, в которой томился дракон, некогда бывший его другом.

Бывших друзей разделяли, казалось, только метры, но на самом деле их разделяли принятые решения, которые и привели их всех в этот мир и старый замок с ветром, гуляющим в щелях стен. И этот ветер порой шептал голосами тех, кто некогда жил в этом мире. Ведь никого из них не осталось. Мельхеры убили всех. Хотон сжал кулаки. Это было решение Нерии — провести массовые убийства. Она назвала это ритуалом. Но ее попытка провалилась, мельхеры не вырвались из своей тюрьмы. Нет, они остались в ней, чтобы наблюдать за тем, во что они обратили некогда цветущий мир.

Взгляд Ортона упал на руки. Его пальцы, его кожа — они все еще оставались такими же как и в тот день, когда его сердце остановилось, а затем заново забилось. И в зеркале он все еще ловил отражение молодого мужчины, чьи виски так и не посеребрил иней. Многие мечтали о бессмертии, а Хотон хотел стареть, как и все обычные люди. Ведь его жизнь превратилась в один бесконечный день, который длился вечность. Месяцами человек не вступал ни с кем в разговоры, часами наблюдая за той же панорамой за окном.

— Вот оно что…

— Ты не рад, отец? — прошептала Джона, присаживаясь на ковер у ног отца.

Ортон рассеянно погладил дочь по голове.

— Мельхерам нужна энергия, чтобы выжить, — задумчиво пробормотал он.

Девушка посмотрела на языки пламени в камине, гадая, что же видел отец в огне.

— Ты сочувствуешь своему миру?

Ортон промолчал в ответ, будто и не слышал вопроса.

— Мне жаль, — прошептала Джона, — но это единственный шанс нашего выживания.

— Возможно…

Джона подняла взгляд на отца, а потом перевела его на стол, заваленный бумагами и древними письменами. Уничтожив сотни миров, пожиратели сохранили тысячи книг, пергаментов, глиняных дощечек, свитков. Многие из них хранили не только информацию о магии, но и историю появления сотен государств, их расцвет и падение.

И вскоре, была уверена Джона, коллекция пополнится книгами из Изолеры.

— Значит — это правда? Ты ищешь способ получать нам энергию, не уничтожая миры?

— Я человек, Джона.

— Уже давно нет…

— И все же человек, — возразил Ортон, — который живет бесконечно долго. И который совершил слишком много ошибок в своей жизни. И не взирая на молодое лицо, я старик. И мое время давно вышло. И только сердце дракона, оно не дает мне умереть. А может еще надежда.

— Какая надежда?

— Помимо энергии разрушения есть энергия созидания. Вот и у меня есть надежда, что однажды в одном из свиток я найду секрет, как измениться и твоему народу.

— Разве это возможно, — тихо уточнила девушка, вспоминая то время, когда она каждый вечер бегала к дракону, чтобы послушать его новую историю о других мирах и том, как важна каждая жизнь. Но затем девушка выросла и ощутила тот голод, который испытывали все мельхеры. Вот только в мире без живых, она не могла использовать свою силу. Так что жажда стала и ее спутником. Вечный голод, который невозможно утолить.

— А разве мельхоры пытались?

Джона совсем запуталась. Дракон и Хотон твердили о важности жизни, а королева и ее подчиненные убивали, не чувствуя вины. И кто был прав в этом споре, девушка не знала.

— Почему вы сохранили жизнь дракону?

Девушка нахмурилась, не понимая, почему отец не задал этот вопрос матери. Впрочем, за долгие годы она никогда не видела их вместе. Если когда-то их что-то и связывало, то сейчас, знала Джона, только она останавливала королеву, чтобы не избавиться от единственного человека в этом мире. Этого Джона никогда не простила бы матери. И королева знала об этом.

— Таково было желание моей матери. Бер’тис умрет, когда врата будут открыты.

— Чтобы он не нашел покоя, — пробормотал Хотон, подумав, что в этом они с драконом похоже, они оба не знали покоя.