1972. «Союз нерушимый...» (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 14

— И вы что, на самом деле верите, что коммунизм можно построить?! — запальчиво выкрикнул Борис Стругацкий.

— Увы…не верю — тихо сказал я — Коммунизм, общество, где все справедливо, где всем по труду, по заслугам, где нет никакой собственности, а все общее, где люди светлы и чисты помыслами — он невозможен. Если не будет власти, не будет жесткой структуры, удерживающей людей от плохих поступков — настанет хаос, люди превратятся в зверей, руководимых только инстинктами. И в конце концов снова возникнет власть, на вершину которой вылезет самый сильный, самый жестокий. Вы же сами писали об этом в своем «Трудно быть богом». А вот социализм — возможен, и не только возможен, он обязателен! Поверьте человеку, уже достаточно пожившему в США. Мы здесь имеем много такого, о чем в Америке только мечтают! Безопасность! Гарантированное медицинское обслуживание! У нас никто не умирает от голода! Да, многое мне не нравится, и я уверен — руководство страны думает над недостатками нашего строя, и будет их исправлять. Но в общем и целом, наш строй гораздо более перспективен в развитии, чем строй хапужнического, не сдерживаемого законами капитализма! Нам нужно взять лучшее из социализма, лучшее из капитализма, и пойти своей дорогой. В конце концов, умный человек не гнушается взять правильные идеи даже у идеологических противников. Повторюсь — социализм, это наше будущее!

Я помолчал, улыбнулся и предложил:

— Ну что, теперь пускай мой секретарь соберет записки из зала. И не только из зала! Те, кто стоят снаружи, тоже должны иметь право задать вопрос.

Ольга встала, достала заранее для этого приготовленный пластиковый пакет с какой-то рекламной картинкой (Из США приехал) и пошла вдоль рядов, собирая записки. Смотреть на нее — одно удовольствие. Мужики — просто шеи свернули, разглядывая ее загорелые ноги и круглый задок.

— Ну а пока она собирает — еще есть вопросы? — спросил я, оглядывая зал. И снова откликнулись Стругацкие, теперь Аркадий:

— Ну и какой вы видите нашу литературу в будущем? А конкретно — фантастику? Что, теперь все станут читать такие сказки, которые пишете вы? Кстати, вы так и не ответили — о чем писать фантастам, чтобы добиться вашей популярности? Такие же сказки о драконах и магах?

— А почему бы и нет? — усмехнулся я — Если людям нравится читать про драконов и магов — почему бы не написать?

— Так вы конъюнктурщик? — не унимался Стругацкий — вы пишете на потребу?

— А вы пишете только для себя? Не для людей? Если некто пишет не для людей, а только для себя, это называется медицинским термином: «графоман». Писатель пишет для людей, он учитывает их интересы. Если им нравится про драконов — так почему не дать им драконов? Если им нравится читать про мальчика-волшебника, так я дам им мальчика-волшебника! Это просто, и это правильно! А то, что параллельно, ненапряжно и завуалированно я даю им некие идеи — так и это правильно. Если после прочтения моих книг человек стал лучше, чище, добрее — разве не в этом цель писателя? Или он обязан только жечь глаголом, ниспровергать и потихоньку пинать власть? Риторический вопрос.

На сцену поднялась Ольга с пакетом, наполненным записками. Я взвесил пакет на руке и недоверчиво хмыкнул:

— Товарищи, если я отвечу на все…мы тут на неделю застрянем! Оставляю за собой право остановиться, когда захочу! Ну что же, начнем…

Я пошурудил в пакете и выудил первую записку, прочитал:

— Почему вы не женаты?

Зал захохотал, я улыбнулся, поднял руку:

— Тише, товарищи! Вполне разумный вопрос. Действительно — и почему? Сам не знаю. Когда-нибудь женюсь, точно.

Достал следующую записку:

— «Вы очень богатый человек, почему вы не отдали все деньги в фонд мира? Зачем вам столько денег?»

— Хмм…а почему я должен отдать? Зачем столько денег? Да чтобы о них не думать. У нас не коммунизм, так что без денег никуда.

Следующая:

— «Как вы относитесь к Солженицыну и советским диссидентам?»

— Да никак я к ним не отношусь. Они где-то…непонятно где, а я вот тут. Я ведь уже сказал — я очень благодарен этой стране, которая позволила мне подняться, которая высоко оценила мой труд. Зачем же я буду кусать руку кормящего? Я ведь не какая-то неблагодарная тварь.

— «Говорят, что прекратили гонения против Бродского и Солженицына, и что это ваша заслуга. Это правда?»

— Хмм…честно сказать — не слышал. Но если это правда — заслуга по большому счету не моя, а опять же — советской власти. Нашлись умные люди, которые поняли, что для того, чтобы быть поэтом, совсем не обязательно иметь за плечами литературный институт. Ты или поэт, или нет! Что касается Солженицына — да пусть печатается! Время все расставит по своим местам! И будет ясно — кто прав, а кто виноват. Незачем делать из Солженицына страдальца-оппозиционера, я об этом говорил и буду говорить всегда и везде. Да, я при каждой встрече с руководством Партии говорил, что гонения на Бродского несправедливы. Что Солженицына не нужно преследовать. Не так уж он и страшен. Если ко мне прислушались — так и замечательно. Очень рад.

— «Почему вы так молодо выглядите? Пишут, что вам за пятьдесят лет, но на вид не больше двадцати пяти! Как так получилось?!»

— Честно — не знаю! В один прекрасный момент я вдруг стал молодеть! Почему так сталось, кто в этом «виноват» (руками показал кавычки) — мне неизвестно. Но — вот такой я, каков есть.

— «Вы колдун?»

— Эээ… — под смех зала я вытаращил глаза — Ну вот что сказать? Если скажу, что не колдун — вы не поверите. Если скажу, что да, колдун — тоже не поверите. Давайте я этот вопрос опущу.

— «Как вы относитесь к гомосексуалистам?»

— Хмм…вот никак не отношусь! (зал захохотал). Вообще-то я считаю это отклонение психической болезнью, подлежащей лечению. И уж точно этих больных не надо сажать в тюрьму. За что сажать? За болезнь? Лечить людей надо! И воспитывать — с детства.

— «Вам не стыдно разъезжать по Москве на белом кадиллаке, и это в то время, когда многие люди не могут себе позволить купить даже мотоцикл!»

— Ну вообще-то я на белом кадиллаке почти и не езжу. Но ничуть не стыжусь на нем ездить. А чего стыдиться? Я его не украл — заработал. Работайте, стремитесь, и у вас будет белый кадиллак. А может и чего получше! Вертолет, например. (зал захохотал)

— «Говорят, от вас сбежала любовница к Элвису Пресли. Почему сбежала? Вы что, слабы как мужчина?»

— Явно женщина писала, зацикленная на отношениях с мужчинами. Извините, я бы доказал вам свою мужскую силу — но боюсь, народ этого не поймет и не примет. Слишком людно. Хотя…зато было бы что вспомнить, правда, товарищи? (Зал не просто захохотал — заржал). Ну а в остальном — это наше личное дело. Заглядывать в чужую постель просто неприлично — я так считаю.

— «Скажите, какие блюда кулинарии вы любите больше всего? Правда ли, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок?»

— Честно сказать…не знаю — через что лежит этот самый путь! — искренне признался я — Вроде бы и так, но…спросите любого мужчину — разве он полюбил женщину за то, что она хорошо готовит борщ? Да он, глядя на ее так сказать обводы, меньше всего в этот момент думал о борще! Поверьте мне, опытному человеку! (хохот в зале). А что касается моих любимых блюд…все люблю, что вкусно! Борщ — да! Пельмени домашние обожаю! Пироги! А когда жил за границей, полюбил китайскую кухню — очень острые, фантазийные блюда. Я вообще люблю острое, каюсь.

— «Какие женщины вам больше нравятся — умные, или красивые?»

— Похоже что больше всего записок написали женщины — усмехнулся я — А что касается вопроса…мне нравятся красивые и одновременно умные женщины. Просто красивая, «прелесть что за дурочка» — это на один раз. Ну…может на два, на пять. А потом надоест. А умная и красивая — она и в постели хороша, и поговорить с ней есть о чем. А если с женщиной не о чем поговорить — ну на кой черт этот робот? А уж жениться на той, с кем не о чем поговорить…исключено. Но мне не нравятся и слишком уж интеллектуалки. Которые кичатся своим умом, не понимая, что в этом как раз и заключена глупость. Красивая, умная, простая в обращении, без закидонов и гонора — вот идеальная женщина для мужчины, идеальная жена. Брак с такой будет долгим и продуктивным.