Бабье царство (СИ) - Осипов Игорь. Страница 37

Халумари. Девушка улыбнулась. Мужчины сторонились её, предпочитая не рисковать с запечатанной, а этот глядел с любопытством и не боялся. А ещё он был необычным. Необычным во всём.

Катарина встала с циновки и подошла к костру, где села на землю подле Урсулы.

— Щас бы жжёночки яблочной с докидкой красной смородины. Крепкой, чтоб горела синим пламенем. У тебя нету, неча́ем? — с надеждой протянула мечница, обрадовавшись девушке, с которой можно почесать язык. Ведь язык, он сильно чесучий, и почесать — благодать, как вкусного поесть после долгого похода.

— Нет, — ответила Катарина, протянув руки к огню. Ладоням сразу стало жарко, тогда как спина чуяла ночную прохладу. — Тётя Урсула, а что ты даришь своему мужчине, когда хочешь сделать ему приятно?

— Мужу или любовнику? — с ехидными искорками переспросила наёмница, посмотрев на девушку, а потом повернулась и с прищуром вглядевшись в темноту, где ходил Юрий. — Подари ему себя. Клянусь, радости много будет. Я эта… даже глаза закрою. Клянусь.

— Дырка ты бездонная, — беззлобно усмехнулась Катарина. — Я так не могу. Я хочу, что по-человечьи.

— Как у вас всё плохо, — отозвалась Урсула, потрогав пальцем сыр на веточке, а потом откусив от него. — Знать печётся о чистоте рода. Храмовницы боятся чистоту души потерять. А я скажу так. Глупости всё это. Неча оглядыца на людей, када сердце шепчет. Понравился мужичонка, хвать его за стручок и на сеновал. Делов-то.

— Я боюсь, тётя Урсула. Вдруг печать сорвётся?

— Боишься лицо обглодать? Или затрахать до смерти? А ежели боишься решать, скажи как есть. Пусть сам думает. А чтоб щас приято ему было, поддержи во всех начинаниях.

Катарина опустила глаза на протянутые к огню, а потом встала и пошла. В миг, когда развела руки, чтоб поудобнее накинуть одеяло, показалось, что тень девушки обрела крылья, как вестница богинь. Юрий стоял у самого края пепельного круга и глядел на силуэты потеряйцев, которые с недовольным бормотанием бродили между деревьев. Им бы уйти, но вдруг люди ещё что-то оставят или потеряют.

— Не спится?

— Не нравятся мне нападение, — тихо ответил халумари. — Сперва думал, ну разбойники и разбойники…

— Разбойницы, — поправила Катарина, перебив Юрия, а когда тот холодно поглядел на неё, поджала губы. Не нравится ему, когда перебивают. Неужто, действительно знатный. Только знатные мужчины не привыкли, когда женщины на них свысока смотрят.

— Неважно, — сменив холод на улыбку, ответил он. — А потом задумался. Затраченные силы не соответствуют возможной прибыли. Наш груз не имеет для них ценности. При всей бедности разбойниц их доставили на колесницах. И колесничие в бою не участвовали. Это похоже на… татиху мобини подразелий.

— На что? — переспросила Катарина, так как Юрий заговорил на своём языке. Слова были незнакомы совсем, но по сказанному на катанари можно понять общую суть. — Колесничие были на случай неудачного нападения. Чтоб вовремя уколесить. Всякий бы так сделал.

— Да. Но нападение и так не было удачным, а они не уколесили. Неубедительно звучит, но что-то подсказывает мне, что это неспроста.

— Глупости, — улыбнулась в ответ Катарина. — Этот просто разбойницы. Колесничие испугались и бросили подельщиц.

Юрий пожал плечами и поглядел на грязное и окровавленное обнажённое тело разбойницы.

— А волшебница умеет общаться с мёртвыми? Сейчас бы допросили нежить, и дело с концами.

Едва он сказал это, Катарина приложила к его рту ладонь. Глупый, глупый халумари. Разве можно такие слово говорить? Мертвоподнятие — часть запретного. Всякого, кто даже пошутит об этом, сожгут на костре. Муж донесёт на жену, жена на мужа из страха, что кто-то ещё услышал, а доноса не было. Не спасут ни золото, ни заслуги. Чернь спалит замок своей королевы, и все остальные лишь возденут глаза к небесам, мол, чисты и непогрешимы помыслы поджигателей были.

Катарина быстро провела двумя пальцами сверху вниз по своему лицу, а потом по лицу Юрия.

— Идемони, — прошептала она и продолжила. — Никогда более не говори об этом.

Опешивший Юрий кивнул. И только тогда девушка убрала руку от его рта, глянув при этом на сидящую у костра Урсулу. Та тоже сперва выпучила глаза, а потом прикрыла ладонями уши.

— Жжёнки. Бочку, — произнесла мечница, как бывалая шантажистка. — Виноградной.

— А кто такая Система? — решила сменить разговор Катарина, отведя взгляд от Урсулы. На этот раз халумари нахмурился и облизал губы, словно для него это было таким же запретом.

— Дух… дух-покровитель… личный, — наконец выдавил он и легонько прикусил губу.

— Расскажи, — с облегчением выдохнула храмовница. Светлые духи иногда открывались людям, но при этом боялись ревности богинь и делали это втайне.

— Она будет против, — криво улыбнулся Юрий, и они оба замолчали. Так и стояли бы, потупив взоры, но вмешалась Урсула.

— Да хватай ты его уже за стручок, — громким шёпотом произнесла она, сложив ладони у рта в трубу-кричалку, которую северные княжества ещё рупером зовут.

— Дырка бездонная, — огрызнулась Катарина, а потом присела на корточки спиной к костру и достала медяшку. — Хочешь, любопытное покажу? — спросила она у Юрия.

— Да, — он тоже был не в восторге от такого поучения. Да и кому понравится, когда тебе за спиной будут постоянно повторять: «Трахайся. Трахайся. Трахайся». И мадрэ туда же. «Расплети косы, сними знаки, роди для себя без мужа». Надоела.

Девушка сделала вздох и протянула руку с монеткой в сторону леса.

— У женщины есть подарок. У женщины есть денежка.

Голоса потеряйцев стихли, а потом снова зашумели, и из тьмы показались обтянутые почерневшей, словно долго копчённой, а после этого высушенной кожей, детские скелетики.

— Львица не женщина. Да, не женщина, — неуверенно произнёс ближайший хриплым голоском, замотанный в обрывки чьих-то одежд.

— Львица не человек, — поддержал другой. — Львица обманет?

— Да, львица не даст, — пискляво выкрикнул третий.

— Обманет! Обманет! Обманет! — заверещали потеряйцы, как стайка обезьянок.

Катарина улыбнулась. Конечно, не даст, иначе не отстанут. Но в разговор вмешался Юрий. Он швырнул в темноту горсть медяшек, отчего вопли радости ночных духов заставили храмовницу поморщиться. Такими громкими они были.

— Прогоните их, спать мешают! — раздался за спиной сонный голос волшебницы.

Но халумари не обратил внимания. Он вздохнул и сделал шаг за пепельный круг.

— Вы знаете, кто я?

— Человек? Он тоже человек! — заверещала толпа. — Человек дал подарки!

— Подарки! — заорал кто-то из этой толпы духов.

— Я дам ещё, если скажете, что было перед тем, как напали разбойницы.

— Люди все одинаковые.

— Говорите! — выкрикнул Юрий. — Иначе не дам больше.

Вместо ответа раздался многоголосый вопль возмущения. Как это, он не даст?

Катарина поправила одеяло и усмехнулась.

— Они глупые. Они уже не помнят, что было час назад.

— Да, ты, наверное, права, — кивнул в ответ халумари, и пробурчал на своём непонятном языке.

— Я помню. Я помню, — выскочил из тьмы один потеряец и замер в двух шагах от круга.

Существо замолчало на мгновение, а потом продолжило. Оно заговорило совсем другим голосом, как нобейская птица попугай, повторяющая слова за другими. В этом голосе едва угадывалась человеческая речь и приходилось вслушиваться.

— Запомните, халумари должен быть живым.

Потреяец снова и снова повторял чужую фразу, пока не надоело. И тогда запищал своим голоском: — Она сказала запомнить. Я запомнил.

— А как она выглядела? Кем была?

— Люди все одинаковые, — нетерпеливо протягивая ручонки за наградой, ответил дух.

Юрий улыбнулся и бросил на траву ещё одну горсточку монеток, отчего тьма разорвалась воплями: «Дай! Моё! Не дам!»

Вот только смешно уже не было. Катарина опустила взгляд. Это действительно оказалось погоней. Цели неясны, но нужно принять меры, и исходить из худшего.