Невеста для Ярого (СИ) - Серж Олли. Страница 12

— Мы не ходячие даже были, Вась… — вздох судорожный. Пожалуйста, верь мне… — После операций… А пока в больничке валялся, отец погиб. Мы тогда с Гошей решили, что нельзя к вам приближаться, не знали где рванут последствия. Миша носом землю рыл, был уверен, что заказняк… Даже деньги пришлось не на прямую.

— Ты мне все расскажешь? — взгляд прямо в глаза.

— Не нужно тебе это, Вася…

— Нужно, — упрямо вздёргивает подбородок. О, Господи! Мне нужно подобрать слова, чтобы не вынести ее этой реальностью.

— Я расскажу, Вась… Только давай сначала поедим, — мне самому нужно собраться. Человеческий мозг избирателен. Он стремиться забыть плохое, вылечить психику.

— Поедим? — она смотрит на меня, как на психически невменяемого.

— Да, — отвечаю тверже, — Чай, один бутерброд и мы поговорим.

Ярослав

Год назад…(Архип — брат Васи, Ярый, Гоша — начальник безопасности Ярого, Вадим — парень Маши)

— Торчим здесь пятые сутки, как идоты, — Гоша раздраженно ворочается на узкой кровати, застеленной чем-то на подобии матраса с флисовым одеялом, — Чешется все, трусы к заду приросли, а у кроссовок совсем подошва отъехала. Ярый!

— Ммм? — отвечаю, сбрасывая карты в отбой. Мы с Архипом режемся уже в сотый кон «дурака».

— Мне местный один кроссовки свои купить предлагал. Дай сгоняю! — Гоша садится и свешивает ноги.

— Нееет… — тяну в ответ, раздумывая, чем отбить короля — тузом или козырем, — Я предупреждал тебя об обуви? Говорил в берцах лететь?

— Ноги у меня в них потеют, — Гоша натягивает драные «коламбии» и светит пальцами в дырах, — И капец, как в них жарко…

— Гош, задрал ныть, сосредоточиться мешаешь! Сейчас ж не потеют! — одергивает друга Вадос и снова зависает глазами в телефоне.

— Опять, Пушкин, стихи Маше пишешь? — ржёт над Вадимом Архип и смотрит, как я сгребаю даму с вальтом, — На тебе, Ярый, — подкидывает ещё одну даму и кладет на стол оставшиеся две карты, — А это на погоны, — ржёт, показывая мне двух «шестёрок».

— Ну я типо осознал все, — Гоша подходит к нам ближе, — Что мне теперь? С голыми пятками ходить?

— Потерпишь, — собираю карты в коробку и поднимаю на друга глаза, — Приказы не обсуждаются. Сегодня должны полицейские прилететь. Мы свалим сразу же на их «вертушках».

— Они ещё вчера должны были прилететь. А если сегодня снова нет? — Вадим отрывается от экрана телефона и переводит взгляд на меня, — Сопровождение на нас повесят? А если в горы подниматься, то он босой.

— Значит, будем сопровождать. Нахождение здесь — дело сугубо добровольное, если кто забыл. Не учебка, — припечатываю кулаком по столу, — Пехали… за кроссовками твоими, — киваю Гоше, — Заодно осмотримся. Архип, не вздумай снова с собой шоколад нести! Не прикармливай пацана.

— Перестань, Ярый! Жалко… Ему всего четыре…

— Отставить! — чуть громче говорю, чем положено, — Ты мальчишку опасности подвергаешь, если кто подумает, что он тебе дорог!

— Согласен… — вздыхает Архип и вытаскивает из внутреннего кармана плитку.

— Давай за руль, — подаю ключи Гоше, а сам сажусь рядом с водительским.

Я понимаю, что пацаны имеют право на нервы. Мы уже пять дней вчетвером охраняем местных жителей и часть важной дороги, которая ведёт к пограничным блок постам. Живем в контейнере, как в консервной банке. За день металл нагревается так, что нечем дышать, поэтому заснуть на жалком подобии полки из поезда получается только после пяти утра. Песочная пыль засыхает в носу и хрустит на зубах. Глаза часто слезятся. Это хорошо, значит не схватим конъюнктивит. Запасов питьевой воды хватит ещё на три дня. Дальше придётся покупать. О том, чтобы помыться речь не идёт. Так, только умыть лицо и руки. Условия жизни у местных, кто не успел уехать, адовые. Это, блин, не картинка с экрана телевизора, а реальная война. Страх, голод, разруха, мародерство, антисанитария. Торчащие из стен арматуры и развешанное на них серое, застиранное белье. Некоторые старики ещё помнят русский. С ними можно перекинуться парой слов, рассказывают интересно. Молодёжь и дети уже только на своём. Паркуемся на небольшой площади. Старшие вздрагивают от звука мотора, косятся, дети продолжают что-то строить из бетонных ошмётков стен. Маленький друг Архипа тут как тут. Камиль, кажется. Чумазый, худой, оборванный. Чует шоколад что ли? Уже наматывает круги вокруг нас, в глаза заглядывает, но близко не подходит. Боится.

— Гоша, бери Вадика и иди торгуйся, а мы с Архипом на улице покурим, — хватаю Вадика за рукав и притягиваю к себе, — Телефон убери, не беси общественность, — он кивает в ответ, хочет переложить смартфон во внутренний карман куртки, но Архип перехватывает его руку.

— Пусть у меня побудет! — забирает телефон и кладёт себе, — От соблазнов, — хитро подмигивает.

Сегодня вокруг дома местного барыги крутятся женщины, шепчутся, что привёз прокладки. Да, блин. Как все-таки мало людям для счастья надо… Прокладки…

Теперь понятно, что мелкий здесь делает. С матерью пришёл.

Неожиданно улавливаю повышающийся градус волнения. Люди начинают расползаться в дыры, как тараканы.

— Гости у нас, — напрягается Архип, — Удачно зашли, — оглядываемся на рокот мотора в тот момент, когда на дорогу вылетает открытый джип.

Как Бог мог создать настолько неприятных живых тварей? Только глянешь — сплюнуть хочется. Воюют тоже, как крысы. Локально, мелкими ударами, и всегда отступают. В напряжении ждём действий. Первыми тронуть не можем. Приказ — только защита с минимальным вмешательством. Но дальше происходит то, чего мы могли ждать меньше всего. Машина сбрасывает скорость, один из бородатых резко перекидывается через борт двери, подхватывает маленького Камиля и утрамбовывает его в руки подельника. Воздух начинает звенеть от женского крика, в десяти метрах от нас мужик в гражданском выхватывает ствол и начинает мочить автомобиль по колёсам. По тому, как рядом с ним убивается в истерике женщина, я понимаю, что это — родители пацана.

— Давай за ними! — орет Архип, а я понимаю, что ввязываемся мы сейчас в полный беспредел.

Из лавки выскакивают Вадик с Гошей, секундой оценивают ситуацию и бегут следом за нами к автомобилю.

Мы успеваем проехать метров двести, когда джип террористов заносит на повороте и он переворачивается на бок, прокручивая прострелянные колёса в воздухе.

Пассажиры вылетают на дорогу. Мы тормозим и наводим на бородатых автоматы. Сердце колотится в горле, не могу разобрать жив мальчишка или нет — лежит, уткнувшись носом в асфальт, и не двигается. Держу главного на прицеле в голову.

— Стоять! — пытается командовать за моей спиной Архип. Группа местных мужиков его не слушает, стоит ор и диалектный мат. Вадик делает предупредительный выстрел в воздух. Становится тише, можно говорить.

— Перевести можешь, — киваю отцу мальчика, — он коротко кивает и выходит вперёд, — Спроси, мальчик жив?

Спрашивает. Главный грубо переворачивает ребёнка на спинку и кивает головой. Что-то говорит мужчине, от чего отец мальчишки звереет.

— Переводи мне, — ору на него.

— Он говорит, — запинается, непроизвольно сжимая челюсть. Я ощущаю, как грань адекватности стирается, — Что моя жена может пойти к ним вместе с ребёнком, сможет смотреть, как он растёт и принимает правильную веру. Что он признаёт мое право искать своего сына, но жена уже не вернётся. У неё будет новый хозяин.

— Спроси, что он хочет за ребёнка? — мужчины обмениваются парой фраз.

— Денег, они хотят много денег, — видя, как начинают стекленеть глаза местного, Гоша наводит на него автомат.

— Это чтоб ты думал резче, — обьясняет мужчине.

— Скажи, пусть отпустит сына, — Архип подходит к отцу ребёнка и начинает разоружаться, — Я вместо него буду.

— Хера ты творишь, Архип? — рычу ему в спину, понимая, что пленный боец им намного желаннее ребёнка.

— Голова у мальчика пробита, Ярый! — уверенно говорит мне через плечо, — Не прощу себе. Быстрее действовать надо, — добавляет чуть тише, — Когда пацана отдадут, я упаду, а вы мочите на поражение.