Беременна (не) от того (СИ) - Богда Ксения. Страница 32

— Все хорошо, мамуль.

Интересно, какой матерью буду я? Требовательной и строгой или наоборот? Хочется, чтобы мои дети ни в чем не нуждались. Но для этого у них будет замечательный отец. Почему-то в том, что Ярослав будет хорошим отцом, ни на секунду не сомневаюсь. Он и сейчас слишком заботится о нас.

— Ну что, дамы? Готовы отведать шашлычков?

Гаврилов появляется с огромным подносом и устанавливает его в центре деревянного стола. Зинаида уже собирается ретироваться, но Ярослав вручает её огромное блюдо.

— Держи, Зинаида. С парнями поужинаете.

— Ой, Ярослав Петрович, да у нас там еды на неделю.

— Бери, бери. Еда — это хорошо, но шашлык на свежем воздухе — совсем другое.

— Спасибо.

Ещё одно очко в пользу Гаврилова. И я читаю такую же мысль в глазах отца.

— Ну что, Ярослав Петрович…

— Да можно без отчества, Александр Борисович.

— Ну, без отчества так без отчества.

— Мать, где там моя наливочка?

— Так в холодильнике, Саш.

— Тащи давай. Ну что, зятек, по пятьдесят?

А я хватаюсь за голову от одной только мысли о том, что сейчас предстоит Ярославу.

— Пап, может, не на…

— Так, цыц, сейчас будут разговаривать мужики. А вы вон, сок попивайте. Для внуков полезно.

— Или внучек.

— Неважно, главное, чтобы здоровые были.

Помню я эту настойку. Она у папы как сыворотка правды. Не то чтобы отец у меня много пьет. У него вообще редкий дар не пьянеть. Но вот, как правило, напарники его не выдерживают.

Мама возвращается с запотевшим пузатым графином и протягивает папе. Садится рядом со мной, уже готовая к дальнейшему представлению.

Отец разливает жидкость по рюмкам и поднимает.

— Ну, за знакомство.

Я уже хочу куда-нибудь ретироваться и не слушать, как папа ведет допрос. Именно после такого священнодейства он причислил Игоря к слабакам и после единственной встречи держался от него на расстоянии.

— За него.

Ярослав опрокидывает рюмку и даже не морщится. А у меня во рту разливается железный привкус. Я попробовала её один раз, и хватило на всю оставшуюся жизнь. Больше не хочется даже в сторону этого зелья смотреть.

— Ну, теперь рассказывай. Почему так долго скрывались? Как вообще познакомились?

Я давлюсь соком и выпучиваю глаза на Ярослава. Как ему показать, что родители не в курсе?

— Что? Тебе плохо?

Хорошо, что Ярослав сам обращает внимание и хмурится, глядя на мои попытки жестами под столом показать, что родители не в курсе нашего заточения.

— Эм, — видимо, мои жестикуляции все же поняты правильно, — познакомились. Так она в моей предвыборной кампании была. Ну и потом как-то так закрутилось, завертелось.

— А что так долго собирался к нам? Почему сразу не явился?

Вот тут уже я прихожу на выручку Гаврилову.

— Это моя инициатива, пап. Я не хотела вас шокировать так сразу. Видела же, как ты относишься ко всем этим политическим разборкам. А там часто Ярослав мелькал.

Сочиняю первую правдоподобную версию. Папа, кажется, проглатывает наживку и снова разливает по рюмкам настойку.

— Ну и какие у вас планы на мою дочь?

В этот раз я уже сдерживаюсь, потому что понимаю, что такие вопросы за этот вечер прозвучат не раз.

— Ну, мы пока это не обсуждали, и я предпочитаю для начала все же услышать её мнение. Без обид, Александр Борисович.

— Ла-а-а-а-адно. Вот, знаешь, в период моей молодости, когда я за Иринкой ухаживал, сначала к родителям являлись, а не детей заделывали.

Яр хмыкает и опускает взгляд.

— Каюсь, Александр Борисович, мой промах.

— Женат был?

Меня передергивает от этого вопроса. И хочу, и боюсь увидеть реакцию родителей.

— Был. Не пацан все же.

— Че разошлись?

— Пап…

Пытаюсь урезонить отца, но кто б меня слушал. Отец сверлит взглядом Гаврилова, но тот держится стойко.

— Были причины. Уже три с половиной года прошло. Дело прошлое.

Папа только кивает. Остаток вечера проходит весело и без каверзных вопросов. Ощущаю, как глаза начинают слипаться, безудержно тянет завернуться в одеяло и упасть на кровать.

— Доча, ты уже носом клюешь. Давай чеши спать. А мы пока с Ярославом ещё пообщаемся. На наши, мужские, темы. Мать, ты тоже давай иди.

Я провожаю маму до гостевой комнаты, а сама плетусь в нашу. В голове на удивление пусто. Не хочется засорять мысли ненужным мусором. Пусть папа пообщается с Ярославом и сам сделает выводы, а я дико устала. Спина ноет, ноги гудят — вот она, вся прелесть беременности.

Сбрасываю уже изрядно поднадоевшие лосины и тунику и переодеваюсь в пижаму. Теплую, уютную. Погружаюсь в тепло одеяла, облегченно выдыхаю. Перед глазами возникает образ Ярослава. Сердце сладко замирает в груди. Прекрасно понимаю, что именно такого мужчину мечтала видеть рядом. И судьба мне его послала. Да, вот в такой изощренной форме, но в итоге мы преодолели все. И сейчас я понимаю, как никогда, что там он делал все, чтобы я вышла с минимальными потерями. А злость слишком долго застилала мне разум.

В сонме размышлений уплываю в сон. Будит меня какой-то непонятный грохот, и я подскакиваю с бешено колотящимся сердцем.

— Не пугайся, солнце, это всего лишь я, — слышу заплетающуюся речь Гаврилова и хмыкаю, — правда, слегка пьяный.

— Уверен, что слегка?

Яр замолкает. Меня даже пугает внезапная тишина, но потом слышу его приближающиеся шаги.

— Ну, не совсем. Если честно, не знаю, сколько мы выпили. Папа у тебя мировой. Но я давно таким пьяным не был. Извини.

— Переживу. Только не храпи под ухо, а то отправлю в беседку.

Ярослав хохочет и устраивается сзади, тут же притягивает меня к себе.

— Я постараюсь. Но в беседку не пойду. Там холодно и одиноко. А мне с тобой нравится.

— М-м-м-м…

Между нами снова встает тишина. Уже думаю, что Гаврилов просто уснул, но тут моей шеи касаются его губы. Этот нежный поцелуй захватывает меня в чувственный плен.

— Прости за сегодня, солнце. Я так накосячил.

Он довольно проворно для своего состояния спускается поцелуями к животу и прижимается лбом к месту, где спят наши малыши.

— И вы меня простите, крошки.

— Все хорошо.

Запускаю пальцы в его взъерошенные волосы. Поражаюсь их мягкости и податливости. В горле скапливается комок, и я с трудом проталкиваю сквозь него слюну.

— Нет, не хорошо. Я же понимаю, что я косячу, Уль. Я стараюсь, но, как всегда, все порчу.

— Ты ничего не портишь, Яр.

И я правда так думаю. Не просто его успокаиваю. Но от его слов что-то внутри надламывается. Столько грусти и печали в голосе. В моих глазах закипают слезы. С трудом различаю в темноте его силуэт и вздрагиваю. Он кажется таким ранимым сейчас. Будто что-то внутри него безвозвратно умирает.

— Мне вообще кажется, что я давно уже в тебя влип по полной. Чуть ли не с первой встречи, но боюсь все просрать. Я не переживу.

— Яр…

Тяну его наверх, встречаюсь с ним глазами. В них плещется страх.

— С чего вдруг такие мысли? С чего бы тебе что-то терять?

— Я же понимаю, что не о таком ты мечтала. Ты меня презираешь за то, что я впутал тебя во все это.

Сердце сжимается до размеров горошины. Дыхание застревает внутри. Не знаю, что сказать. Что сказать именно сейчас.

— Не презираю, поверь.

— Я не хочу вас потерять. Вы слишком дороги мне, солнце. Я просто, — он замолкает, словно на что-то решаясь, — я уже потерял одного своего ребенка.

После этих слов у меня темнеет в глазах. Ярослав скатывается с меня и утыкается взглядом в потолок. Кожей ощущаю его боль. Боюсь спросить, но и без внимания оставить эту фразу не могу. Только Ярослав словно читает мои мысли…

— Мы прожили с Мариной семь лет. Пока жизнь свою наладили, пока я поднялся на ноги. После интерната было непросто. Никто меня всерьез не воспринимал, везде только тычки были. А у меня мания возникла, — тяжелый вдох, он сжимает пальцы вокруг моего запястья, — доказать, что я не просто никому ненужный сирота. Доказал. Веришь, я уже и не помню, в какой момент появилась моя бывшая жена. Как-то раньше не заострял внимание на таком. Я семью хотел, нормальную. Радовался, как дебил, когда про её беременность узнал. А она аборт сделала. Молча…и у меня чувство такое было, словно опять я никто. Сука, беспомощность такая грызла. Не простил…