Вернуться домой - Чистов Олег. Страница 14

Саша замолчала, подбирая слова. Глубоко вздохнула, пересилив себя, продолжила:

— Аборигены начали стрелять в воздух. Одна из автоматных очередей попала в бетонный козырек над входом во дворец, под которым и стояли участники переговоров. Отрикошетившей пулей один из членов делегации был ранен в плечо. Витюше пуля попала точно в висок. Смерть была мгновенной.

По мере того как Саша приближалась в своем рассказе к самой тяжелой его части, голос ее становился все глуше и глуше. Последние слова она произнесла еле различимо. Резко откинулась на спинку дивана, закрыв ладонями лицо. Муж обхватил ее за плечи.

— Саша, хватит! Все, хватит об этом, успокойся.

— Да-да, дорогой, сейчас все пройдет.

Убрала руки от лица. Сейчас она была похожа на человека, вынырнувшего на свет из страшной пучины. Не поворачиваясь ко мне, попросила:

— Молодой человек, будьте так добры, дайте мне сигарету!

И мужу:

— Я чуть-чуть… надо успокоиться.

Сделала одну затяжку, другую и закашлялась. Муж похлопал ее по спине.

— Ну, хватит, разошелся, а то рассыплюсь, как карточный домик, что будешь делать тогда?

Затушила сигарету в пепельнице.

— Это чересчур крепкие для меня…

…Потом были похороны сына, прощальный салют, но я почти ничего не помню из этого. Помню только бледное лицо Витюши с застывшей полуулыбкой и выражение недоумения на нем. Наш мальчик ушел из жизни, даже не успев понять, что произошло.

Настали самые черные годы в нашей жизни, если это состояние можно назвать жизнью. Днем спасала работа, а что делать с вечерами и с ночью? Наш дом, всегда наполненный движением, жизнью, теперь был нем и казался нам каменным склепом.

Глава 10

НИТОЧКА С ИГОЛОЧКОЙ

— В праздничные дни и в день рождения сына Юля обязательно приезжала к нам, но это были только дни. Мы часто встречались с ней в храме, где она следила за сохранностью икон, а при надобности занималась их реставрацией. У нее был ключик от калитки в нашу семейную усыпальницу. По постоянно находившимся там живым цветам было ясно, что она бывает здесь очень часто.

Прошло несколько лет. В очередные выходные дни мы с Сашенькой поехали в Сен-Женевьев-де-Буа к нашим родным могилкам. Как обычно, поставили свечи перед образами. К нам подошел дьячок и сказал, что настоятель храма просит нас зайти к нему.

В рабочем кабинете настоятеля мы встретили Юлю, они обсуждали состояние одной из икон в храме. После приветствий хозяин кабинета пригласил нас присесть. Было ясно, что предстоит какой-то разговор, но вот о чем, мы не имели представления.

Настоятель начал издалека. В Иерусалиме, в христианских храмах, есть очень большая потребность в специалистах: искусствоведах, реставраторах — и он рекомендовал для этих работ нашу Юленьку. Сашенька ответил:

— Да, это хорошо, но она должна принимать решение самостоятельно, посоветовавшись с родителями.

— Это все уже улажено, — ответил хозяин кабинета.

— Но у нее есть к вам особая просьба.

Посмотрел на девушку:

— Давай, милая, сама говори.

Явно волнуясь, но твердо глядя нам в глаза, Юля начала.

— Уезжая на работу в Иерусалим, я приняла решение, от которого не отступлю никогда, переубеждать меня не надо, это мое решение. Я никогда не выйду замуж. Ваш сын был и навсегда будет моим единственным мужчиной.

От растерянности мы с мужем не могли вымолвить ни слова. Пользуясь этим, торопясь, чтобы ее не прервали, она продолжила:

— За эти годы вы стали мне родными, родители моего любимого человека. Поэтому я и осмеливаюсь просить вас о великом одолжении. Наша жизнь в руках Господних. Когда он призовет к себе — неведомо никому. Но я умоляю вас разрешить мне, когда пробьет мой час, быть похороненной рядом с Витюшей!

Выслушав, Сашенька, еще хлюпая носом, что-то пытался говорить, а я просто разрыдалась. Никакие наши уговоры и увещевания на нее не действовали. Было такое ощущение, что она их просто не слышит или, точнее, не хочет слышать. Умоляюще твердила только одно: «Вы разрешите? Ради Бога! Ради Витюши, разрешите?!»

Как мы могли ей отказать! Потом, обнявшись, ревели в голос, уткнувшись в плечо друг другу. Когда наревелись, немного успокоились, попив водички, поднесенной нам дьячком, с бумагой в руке подошел настоятель храма.

«Ваша невестка, — он сказал именно так — невестка, — правильно сказала, что жизнь наша в руках Господа нашего. Я уже стар, и в любой момент он может призвать меня к себе. Не сомневался, что вы не откажете в этой просьбе: пусть хоть там два любящих сердца будут вместе. Но кого пришлют на мое место, мне неведомо, поэтому я заготовил бумагу. Сейчас вы ее подпишете, и все будет ладно».

В течение первых лет работы в Израиле ей с трудом удавалось выбраться в Париж. Но если удавалось выбраться на недельку, она обязательно бывала у нас с Сашенькой. Вместе ездили на наши родные могилки. Рассказывала, что работы очень много, но ей нравится быть загруженной любимой работой. О ее успехах в Иерусалиме мы знали и от настоятеля нашего храма. Рассказывал, что она уже курирует все реставрационные работы в христианских храмах города. Как искусствовед и реставратор пользуется большим авторитетом и уважением. В специальных изданиях регулярно печатаются ее научные статьи.

В начале семидесятых годов она приехала в Париж на несколько месяцев. Ей предстояла защита докторской работы. Защита прошла успешно, прямо из Сорбонны, еще до традиционного банкета, заехала к нам. Мы ее расцеловали, поздравили. Оставила у нас свои папки с бумагами и сказала, что очень торопится в Сен-Женевьев-де-Буа, к Витюше. Мы остались дома, не стали ей мешать: пусть пошепчутся, пусть порадует его.

Старушка замолчала, смотрела перед собой ничего не видящим взглядом. Вернувшись из прошлого, продолжила торопливо, спешила рассказать мне все.

Перед отлетом сюда, в Россию, мы с мужем, естественно, побывали у могилок родных. Зашли и в храм — поставить свечи. Здесь и сообщили нам потрясающую новость, которая просто повергла нас в шок. Настоятель сообщил нам, что буквально несколько дней назад в Иерусалиме наша Юля приняла монашеский сан.

«Она шла к этому шагу очень долго, со дня похорон жениха — вашего сына. Проверила свое решение временем и оказалась тверда в своем выборе», — примерно так закончил свой рассказ настоятель.

Не буду лукавить и врать. Где-то в глубине души трепещет, сладко ноет чувство гордости, благодарности за такую любовь и верность к нашему сыну. А с другой стороны — молодая женщина, красивая, умничка! О Господи, не знаю, не знаю! Ее письмо к нам я вытащила из почтового ящика буквально перед отъездом в аэропорт. Прочитали его уже в самолете. Вот что ей отвечать, а главное, какие слова найти, не знаю. Может быть, и прав батюшка — это ее осознанный выбор. Не знаю, не знаю!

Прервав нашу беседу, с улицы в зал ввалилась группа молодежи южно-американского вида. Достал из кармана рубашки план вылетов. Нашел строчку: «Сочи-Москва, восемнадцать человек, Мексика, время вылета».

Молодежь побросала в угол зала сумки и устремилась к барной стойке.

— Вам надо уже работать? — спросила Саша.

Я посмотрел на часы.

— Еще нет, багаж привезут в лучшем случае минут через двадцать.

— Это уже хорошо, я думаю, мы успеем. Ведь вас наверняка интересует, как мы попали в Россию да еще в такой режимный город, как Свердловск. Фу, даже язык не поворачивается называть так нашу Родину.

— Ну, что вы, не только это, — поспешил возразить я. — Мне очень хочется узнать о вас все.

— Спасибо, спасибо, что выслушиваете старческую болтовню.

Продолжим…

После того как мы с мужем остались одни, главной целью нашего существования стало выполнение обещания, данного нами нашим родителям, — побывать в России. Выполнить его полностью мы уже не могли, сына мы не уберегли. Но все остальное мы обязаны были сделать…