Прошлое (СИ) - Медведева Алена Викторовна. Страница 35

Страх?.. Нет, это не мог быть страх, ведь он незнаком нашей расе. Не зрелище смерти отвернуло меня — у нас это норма жизни, мы рождаемся, чтобы умереть. Но факт всеобщего безразличия — вот что поразило меня до глубины души. И пусть признаться в этом я не мог, но пронес это чувство через всю жизнь: упав, не подняться — затопчут толпы тех, кто идет следом. Не заметив!

У нас нет семей, мы презираем слабость, которую другие называют родственной приязнью. Большинство детей, в раннем детстве лишившись родителей, прибивается к какой-то группе воинов, довольствуясь объедками, с начала жизни постигая суровую реальность нашего мира. Мальчики учатся у воинов, девочкам кидают еду, ожидая, когда они созреют. Очень многие умирают, но еще больше рождается.

Конечно, это не относится к детям Знающих. Они едва ли не священны, ведь это носители Знания, которые получат его от своих отцов. В этом мне повезло.

И, наверное, это все же был страх… себе можно признаться? Он предопределил мою жизнь, тайная слабость повернула мою судьбу. Боязнь остаться одному… Совсем.

Не было смысла Знающему, владеющему определенным обрядом, учиться другому. Зачем? Метхское процветание — возможность есть досыта, получать свою часть трофеев, не воюя, иметь личное жилье, а не ютиться в бесконечных подземных шахтах, оставленных нам Богами — обеспечит и одно Знание.

'Если ты не перестанешь справляться' — эта мысль прочно засела в моей голове, заставляя тренироваться наравне с сотнями безродных мальчиков. Я вырастил в себе воина. Сам! Я стал тем, кто поклоняется силе, живет насилием, и не приемлет сомнений. Ведь иначе — сдохнешь.

А еще… мне оказалось мало одного Знания. Обряд, позволяющий рождаться звездолетам, дарованный мне одним отцом, я знал в совершенстве. Но перед глазами стояла картина с двумя худыми, сжавшимися в комок фигурами… И совсем не страх вынудил меня желать большего. Я верил, что это была жадность, жажда обладать. Желание сражаться! Это достойно воина.

Нельзя убедить чужого отца разделить Знание между своим сыном и посторонним. Это табу!

Но я был хитер и настойчив. Я был готов заплатить высокую цену. И заплатил — свободой, чтобы получить еще одно Знание. Так я стал владеющим двумя обрядами, и смог не только определять рождение звездолета, но и научился заставлять его двигаться. Я стал капитаном.

А моей ценой стал Гринод. Его предписали мне в пару по истечении отведенного срока.

Я не должен был расстраиваться из-за этого. И бояться… Я же воин — мне чуждо подобное. Но с момента, когда едва не погиб в схватке с верпанами. Спасенный Дейнари — бесполезной и никчемной арианской самкой (глупой прихотью я называл порыв оставить ее при себе), я внезапно понял, что не нужен никому.

От меня, как и от тех двоих в детстве, все отвернулись, безразличные к моей гибели. Отгородились дверями, не оставив другого шанса, кроме как умереть.

'Самый жуткий страх стал реальностью. Не помог статус, и даже редчайший факт — обладание двумя обрядами'

Меня готовы были затоптать, не заметив.

'Все же верно? — спрашивал я себя. — Это смысл жизни воина. Погибнуть'

Но вернулся страх… Та проклятая слабость, о которой я не сказал никому. Я боялся смерти. И оставшись с ней один на один, с кишками, вывалившимися наружу, дрожащий в ознобе утекающей жизни, отчаянно трусил, мучимый не столько болью, сколько пониманием: все. Мое изуродованное, никому не нужное тело вышвырнут, забыв обо мне в тот же миг. У меня нет шанса победить.

Понимали ли это мои собратья, оказываясь на грани? Боялись ли они? Или я один оказался настолько слабым? Оказался… не воином. Но и не Знающим, доведя себя до подобного.

Победить смогла арианка. Победить смерть! Та, кого я отказывался замечать, осталась рядом. И сражалась. Одна. За мою жизнь…

Осознав это, я возненавидел Дейнари. Из никого она превратилась в существо, наделенное тем, что недоступно мне — умением побеждать. Вопреки страху!

Пусть я отчаянно гнал от себя любые мысли об этой самке, которую сам же пригрел на свою голову. И по сей день я не мог понять — почему? Чем-то этот арианский детеныш меня зацепил. Возможно, уже тогда нутром почуял в ней это бесстрашие. Безмолвное, безликое и неприметное. Не когда рвутся в бой в ослеплении ярости и отчаяния, а когда молча терпят и… не теряют надежды. Я перестал верить в нее, увидев мертвые тела погибших от холода и голода Знающих. А арианская самка верила, даже пережив гибель своей семьи. Или она твердила мне о брате по инерции?..

Пусть я не признался в этом себе, но где-то глубоко в душе осознавал: она тоже воин. Ведь воины рождаются, чтобы терпеть лишения и погибнуть в муках. Она шла этим же путем. Молча… А мне вот постоянно хотелось… кричать, протестуя. Внутри себя, мое личное 'я' никак не могло смириться. Перебороть страх. Протест против нашего уклада…

Я, как и она, чувствовал себя пленником. Заложником воспитания, привычек, потребностей. И страха. Страха потерять то немногое, что имел сейчас. И однажды одиноко замерзнуть, презираемый всеми. Но я не способен был решиться и поступить вопреки. Вопреки всему, чему обучили с детства. Вопреки собственным привычкам и поступкам. Опять страх сорваться в пропасть!

Отсюда и противоречивые рывки в отношении этой девушки. Меня раздражало все в ней — живое напоминание о собственной слабости, пусть и тщательно укрытой от всех. И подспудное, зародившееся вопреки моим титаническим попыткам воспрепятствовать этому чувству, восхищение — наоборот притягивало. Я очень желал избавиться от нее, даже пытался сделать это, и не раз. Но… сам едва ли осознавая это, с интересом следил, наблюдал за ней, с каким-то маниакальным интересом желая знать: как она будет вести себя дальше?

Пусть внешне, оберегая свою репутацию, и делал все, что должно воину в отношении принадлежащей ему половозрелой самки. Но внутри… Это давно стало какой-то забавой, захватившей часть моей сущности. Вопрос, что давно созрел в моей душе: когда она сломается и потеряет надежду? Смирится с законами моего мира? Подчинится, познав страх.

Я был одержим этим ожиданием. Истово верил: иначе не может быть. Она не может быть сильнее!

Периодически я стыдился этого интереса, в каком-то смысле заслонившего от меня прочие цели. Мою привычную жизнь, ее задачи и обязанности. Меня затягивало как в густой туман. Периодически я еще делал попытки вырваться, изгоняя ее, запрещая попадаться мне на глаза, или вовсе продав торговцам живым товаром. Но завяз уже слишком — без ее, пусть и не явного, присутствия рядом, жизнь мгновенно становилась пресной. Острая нужда по ее присутствию мучала нещадно. Страх одиночества, горечь ненужности, и злость на самого себя, вынуждали меня возвращаться, спасать, держать ее рядом. И это было неправильно. Ненормально.

Когда ее забрал торговец, я ликовал: свобода! Вздохну полной грудью, избавившись от въедливого арианского тумана. Стану как все!

Меня хватило на полчаса… А дальше — страх усилился. Ко всему прочему добавился ужас понимания: ее нет. И уже не будет. Я так и не узнаю… Чего? И сам не мог понять, осознавая только лишь одно: Дейнари… она мне необходима. Рядом. Пусть тайно, но принадлежащая мне без остатка. Повинующаяся мне. Дарящая мне… надежду.

На что — я и сам толком не понимал. Просто знал: нужна!