Штрафной бросок (СИ) - "DiSha". Страница 9

Олег рассказывал о другой свободе выбора и о страшном ее итоге. Все в деревне знали что родители Синютина родились в Германии, а точнее в Германской империи. Какой они национальности, я не интересовался, но подозревал “самый угнетаемый народ”. Также знал что он говорит на пяти языка, а понимает больше десятка. По документам, Олег и тётя Марина были русскими. Музыкант не раз упоминал свои донские корни, исполняя казачьи песни. Его родители детьми перебрались через Австро-Венгрию в Одессу, что подтверждало мои подозрения о национальности. Трудно представить, что пришлось пережить их семье в первую-мировую, а потом в две революции, с постоянно сменяющейся властью. Дядя Игорь и тётя Марина поженились в начале 20-х. В 1923 г. у старшины Тираспольского гарнизона Синютина появился первенец Дмитрий, старший брат Олега. Через четыре года, родилась сестра София (Зофия). Потом семья перебралась в столицу Молдавской АССР, город Балта, где в 1932 г. родится Олег. Там они прожили до лета сорок первого.

Я не задавал уточняющих вопросов и не переспрашивал. Всегда солнечный рассказчик, был угрюм или мне так показалось, из-за попавшей в глаз соринки. Он мельком, затронул, смерть отца при обороне. И рассказывал, о свободе выбора. Выборе пришедших оккупантов, выборе вчерашних соседей, выборе своих родных и своем. Когда в пострадавший город, вошли немецкие солдаты, население сделало свой выбор. Синютиных, как родственников военного и пришлых, арестовали коренные жители. Их выпустил интендант, как хоть и бывших, но немцев. Они снова были схвачены, когда Дмитрий защищая сестру, убил своего ровесника (Венгерского молодчика из ополчения). Чтобы спасти сына мать пошла работать в дом офицера. Не прошло и недели, как Дмитрия повесили во дворе соседнего дома, а сестру нашли сильно избитой и изнасилованной в свинарнике. Она умерла не приходя в сознание. Хозяева свинарника, румыны, убившие брата и сестру, не пострадали. А потом случилось гетто. Олег с матерью, на долгих два года, оказались узниками концлагеря из-за национальности.

Зинаида, вставила в онемевшие руки музыканта, очередную кружку чая. Олег дернулся обжигаясь и видимо это помогло перескочить самую тяжелую часть воспоминаний. Во время немецкого отступления, в марте 1944 г. пленных начали жечь заживо. К тому времени, несколько раз сменился состав лагеря. Почти все, кого Олег знал с первых дней, умерли или были расстреляны. Но постоянно приводили новых заключенных, из Румынии и соседних областей. Моих соседей спасли два выбора.

Когда из барака вывели всех и предложили бежать, мать Олега не захотела рухнув на землю, а сын не захотел её оставлять. Кто сделал иной выбор, расстреляли в спину. После, оставшихся, заморенных узников, затолкали в камеру для сжигания. Тут Олег получил травму ключицы. Почему не пустили газ, не известно. Видимо кто-то тоже сделал выбор. Через два дня, их освободили наши солдаты. К тому моменту, в живых оставались четверо, из 20 человек засунутых вначале.

К нам в деревню, его с тётей Мариной, привезла баба Нюра, летом 1944 г. Это объясняло, их нормальное психологическое состояние и неунывающее поведение. Анна Кузьминична, тот ещё психиатр, перед её талантом преклоняется Вольф Мессинг. Если бы только знала Пирогова, какую ведьму имел ввиду Михалыч. При её желании молоко могло скиснуть во всей стране, а не только на нашей ферме. Олег рассказал как им помогали всем миром. Все взрослые знали их историю. Я и Зина слышали впервые, но если у меня были влажные дорожки возле носа, реакция фельдшера была странной. Или у нее каменное сердце, что вряд ли, с таким умилением и сопереживанием она разглядывала утят. Или у нее есть своя история и пострашнее Синютинской.

Пометку, о сходстве их появления в деревне поставил.

Глава 12

Настроение улучшилось когда я несколько раз пересматривал снимки. Еще я придумал подход к бабушке Нюре. Действовать через Михалыча не хотел, очень он правильный. Я отслеживал реакцию фельдшера и наслаждался увиденным. Она явно или не понимала, что в этих двух снимках или как и я была обескуражена тупостью армейских эскулапов.

– Объясни мне друг ситный, как ты попал в армию, да еще в стройбат? С твоим талантом и знанием языков, ты должен был кайфовать до дембеля в штабе или музыкальное роте.

– Навищо? – не понял моего сарказма или слова “кайфовать”, Олег. (чего?)

– А вот чего! – и помедлив с ответом, повернулся к Зине. – Что скажешь?

Она подошла к сидящему Олегу, провела ногтем от шеи к локтевому сгибу.

– Ты чувствовал мое движение непрерывно? У тебя возникает онемение или спазмы, в области плеча и шеи?

Олег рассказывал известные нам обоим симптомы, с новыми подробностями. Все четко соответствовало вывиху ключицы и снимки это подтверждали, но было одно исключение. Отсутствие болевых ощущений, во всей зоне и определенных чувствительных точках. Пазл начал складываться. Оказывается боль была сильной, ноющей. Спать удавалось урывками. И боль прошла когда Синютины приехали в деревню. Отлично спал, объедался, а главное он не помнил, ни одного посещение врачей за пять с половиной лет до военно-врачебной комиссии. После проводов он сразу поехал в часть, без посещения сборных пунктов и дополнительных медицинских комиссий. А три недели назад случай с генералом и рецидив. Некий “блок” держал боль, но не распространялся на внутренние процессы. Зина не понимала куда делась боль при такой травме, я на понимал как сделать открытую операцию без титановых пластин и лавсанового жгута (естественно не самостоятельно), Петрович не понимал ничего, а Олег беззаботно улыбался.

Я попросил Фельдшера подготовить материалы для шины, гипс и бинты были в наличии. Участкового отправил греть воду, ведра хватит. Сам отправился искать подходящие камни. Возвращаясь с достаточным количество кремневых окатышей, подходящей формы, я заметил старшую сестру. Она маялась в ожидании, возле входа в амбулаторию и с интересом следила за действиями Михалыча, возле летней печки. Оказывается, в это время они с Зиной, должны проводить обход по деревне, где Маша выступала в роли санитарки.

– Ты что тут? – спросила сестра.

– Махалычу, с опытами помогаю, ты закон Архимеда знаешь? – наигранно серьезно, пояснил я, показывая камни.

– Ты лучше матери помоги, Архимед. Конечно знаю. – поддержала она мою игру.

– Вот, а Михалыч не знает. Всему учить приходится. Ты бы занялась парнем, пока совсем дремучим не стал.

Видимо решив преподать первый урок, сестра занесла руку для обучающего подзатыльника. Я увернувшись, заскочил в больницу. Возле стола стоял ящик с надписью гипсовый порошок, а Зина раскладывала бинты и плотную ткань на тумбе.

– Мне кажется руку фиксировать поздно, и атрофия мышц только ускорится. Ему месяц повязку носить. – выдала свои мысли фельдшер.

– Який мисяц? Завтра концерт… а як же нови песни… никто кроме мене не зможе. – до пациента стала доходить суть происходящего и акцент моментально превратился в немецкий. – Камм, на следующей неделе. Найн, семнадцатого мне играть на свадьбе. Каммен после семнадцатого. Найн, камм в следующем месяце. Найн, лучше рождественский пост. – зачастил Олег, не желая расставаться с любимым хобби, ставшим смыслом жизни.

– Ты давно верующим стал, Олежек? Как возле старой церкви частушки похабные петь, набожности я не заметил.

– Я не спивав. – удивленно произнес музыкант, отстраняясь назад. – Биля церкви точно.

– Понимаешь Олег, бог он всё видит. – “штирлиц” поспешил уйти от провала, частушки олег будет там петь в будущем. – Жил один набожный человек, в тайге. Кругом лес. И случился в лесу пожар, а тайга горит страшно. Приходят к нему соседи и говоря:-Собирайся Олег, его как тебя Олегом звали, тайга горит, уходить надо. А Олег отвечает: – Не пойду, мне бог поможет! Ушли соседи, огонь уже на окраине поселка. Приходят родственники и зовут Олега уходить от пожара, а он им:-Не пойду, – говорит. – мне бог поможет. Занялась от огня, одна из стен. Прибегает сынишка и кричит: – Тятя, не дури, сгорим же, бежать нужно. А Олег обнял сына и молвил: – Не надо убегать, нам бог поможет. Так и сгорели. Подходят они к воротам рая, а бог им отвечает: – Не нужны мне дураки, я к тебе соседей посылал, родственников посылал, даже сына грудного говорить и ходить научил, и послал. Не увидел мои сигналы, значит самоубийца. Таким в раю делать нечего. А сынишку подтолкнул к воротам: – Проходи, – говорит. – дети за родителей не отвечают.