Вторая попытка (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 10

— Алик…Я очень хорошо его знаю. Быть может он простит меня, сначала морально поистязав и измучив. Но тебе он отомстит.

— Не накручивай себя раньше срока. У нас есть целый день и целая ночь как минимум, звучит, почти как вечность. Только Адам и Ева, и больше никого, ведь никто нам больше и не нужен.

Я позволила себя отвлечь, но волей неволей то и дело возвращалась мыслями к Алику, к своей брошенной квартирке, к мужчинам с пистолетами, что бежали за нами в парке. Я не могла понять, как можно просто ждать, мне хотелось действовать, сделать хоть что-то, что вернуло бы мне уверенность в завтрашнем дне. Но Адам, а тем более его руки весьма красноречивы, и вскоре они убедили меня в том, что мысли зло, что куда умнее просто выбросить их из головы, плыть по волнам, наслаждаясь каждым мгновением.

И вскоре я была отдана на волю его рукам и губам, как безвольная, жадная до удовольствий кукла. Из моего рта вырывались хриплые, словно не мной произнесённые вскрики и вздохи, руки мои стремились познать каждую клеточку его тела, познать, пометить. Проблемы остались нерешенными, необдуманными, они просто перекочевали в завтра, которому ещё предстояло наступить.

Шестая глава

Бездействие затягивало. Я уже привыкла просыпаться либо в кромешной темноте, либо в серых потемках — узкие окна даже в полдень пропускали мало света — и искать Адама. Если царили потемки, то я видела его спину и стремилась прижаться к ней, уткнувшись носом между лопаток, либо его профиль. И уж тогда я замирала, словно выпадая из реальности и просто им любуясь. Иногда он просыпался, словно чувствуя мой взгляд, улыбался своей фирменной ускользающей улыбкой и манил к себе. И я, прижимаясь к его такому горячему в сравнении со стылым воздухом комнаты телу, обхватывая его ногами и принимая в себе, позволяла думать, что все нормально. Так и должно быть. Адам и Ева, зимний сад, запорошенный снегом, который уже замел наши следы от дороги, спрятал нас от всего мира, вот и все. И что возможно, даже нет ничего более.

Этой ночью я проснулась словно от толчка. Полежала мгновение, прислушиваясь к себе. Мне снился чудной сон: словно некто шепотом рассказывал мне сокровенное, именно то, что я стремилась узнать, а я, жадно подавшись вперёд, впитывала и впитывала речь, текущую ко мне из темноты, и с каждым словом мне открывалась истина, ужасающая в своей простоте, бьющая по мне каждым хлестким словом. И сейчас я пыталась найти, поймать ту нить, которая позволила бы мне распутать клубок из уже успевших забыться слов, но тщетно. Мнимая истина, поманив пальчиком, растворилась во тьме. Мне казалось, что я слышу её злорадное хихиканье. Я огорченно застонала — во сне мне так хотелось узнать то, что мог нашептать тот голос, что, даже проснувшись, я чувствовала разочарование.

Я потянулась за утешением — мне нужны были объятия Адама, жар его тела, который мог прогнать любые мысли, но рука моя коснулась лишь холодной постели. Удивление моё было так велико, что я села, позволив одеялу сползти на холодный пол. В два шага дошла до двери и открыла её, слегка потянув наверх, чтобы не скрипнула. Снизу струился жёлтый свет лампы и слышались шаги. Я прошла по короткому коридору и сделала несколько шагов вниз по лестнице, но дальше побоялась — ступени скрипели, а шаги Адама стихли. Я присела на них и смогла увидеть открытую дверь кухни. Длинные ноги Адама, он сидел на табурете вне зоны моей видимости. Отчего-то я чувствовала себя неловко подглядывающей, хотя Адам не делал ничего предосудительного. Затем взвизгнули ножки табуретки об плитку пола, Адам на мгновение встал в дверном проеме. Меня он видеть в темноте узкой лестницы не мог, а я его видела хорошо, лампа роняла свет сбоку, прямо на его лицо.

Её света было недостаточно — глаза, такие серые, светлые и прозрачные обычно, сейчас казались совсем чёрными. Казалось, он смотрит прямо на меня, а взгляд его был таким пугающим, что я невольно задержала дыхание. В его позе, теле крылась опасность, сейчас я чувствовала её всеми фибрами своей души, и пустой дом, заброшенный в почти не обжитом посёлке, стал пугать, как пугал и Адам. Я вдруг представила, как его тонкие красивые пальцы смыкаются на моём горле, не лаская, а сжимая изо всех сил. Фантазия была настолько реальна, что я почувствовала настоятельную потребность вдохнуть, потянулась к своей шее, оторывая чужие пальцы. Но их, конечно же, не было, лишь гипнотизирующий тёмный взгляд и непонятно откуда взявшаяся паника. Сердце колотилось все сильнее, кровь шумела в ушах, а я все смотрела в глаза человека, который даже не догадывался о моём присутствии, и молча умирала от удушья. Наконец он чуть качнулся на пятках, развернулся и отступил вглубь кухни. Я судорожно вздохнула, боясь закашляться и выдать своё присутствие, и на дрожащих, негнущихся ногах вернулась в комнату. Несмотря на холод, на то, что меня била дрожь, я чувствовала, как по спине стекает капля пота. Я долго не могла нашарить одеяло, забыв, что сама же уронила его на пол, а затем спряталась под него с головой, подтянув коленки, словно в детстве, когда одеяло могло спасти от любых монстров. Паника понемногу отступала, но я ещё долго лежала и слушала шаги Адама, даже не столько слыша их, сколько интуитивно угадывая, и боялась скрипа лестницы, возвещающей о том, что мой любовник возвращается в мою постель.

А утром привычно уже проснулась и уткнулась взглядом в его спину. Оправившись от простуды, он в отличие от меня мерзлячки предпочитал спать обнаженным. Одеяло сползло с его тела, и я лежала и смотрела на чуть заметную в полумраке родинку, темнеющую на левом плече. Сколько раз за эти ночи я касалась её губами, она единственная осмелилась нарушить совершенство его кожи, и этим мне, такой не идеальной, была особенно мила. А сейчас даже она казалась мне чужой.

— Ева?

От звуков имени, такого чужого, пусть и похожего на моё собственное, я вздрогнула. Он снова проснулся, едва почувствовав мой взгляд. Повернулся ко мне, и я поняла — все тщетно. Сколько бы не бродило в моей голове пугающих мыслей, стоило лишь посмотреть на меня, и я пропадала. Такого не было даже с Аликом, это настораживало, но…бог мой, как же сладко, просто невыносимо, и я, как последняя наркоманка, была готова отдать все, что было, лишь бы удержать его сейчас возле себя, в своей постели, своей жизни.

— Проснулась?

Я улыбнулась и приникла к нему, к его груди, прячась от взгляда, который, казалось, читал самое сокровенное, даже мой ночной иррациональный страх и опасения. А я не хотела показывать ему их. Прижалась губами к коже, под ней слышался стук сердца все быстрее и быстрее…О да, он тоже в какой-то степени зависел от моего тела и моих желаний.

Насытившись друг другом, мы сбежали вниз по скрипучей лестнице жарить яичницу и делать салат из последнего огурца. Адам мурчал под нос популярную песенку и возился у плиты, получалось у него смешно, я то и дело покатывалась со смеху, когда он, пародируя исполнителя, пытался вытянуть очередную высокую ноту. Яйца фырчали, огурец дурманяще пах весенней свежестью, за окном солнце отражалось в миллиардах снежинок. Я и думать забыла и про то, как сидела на лестнице боясь вдохнуть, и про то, каким страшным может быть взгляд прозрачных серых глаз Адама.

— У нас осталось молоко? — спросил Адам, не отрываясь от готовки.

— Сейчас посмотрю.

Молоко было, плескалось на самом дне бутылки, вполне достаточно для того, чтоб плеснуть в мой кофе, но в магазин наведаться уже пора. Я захлопнула дверцу холодильника и, поворачиваясь, зацепилась взглядом за телефон. Ему было здесь не место — именно поэтому он бросился мне в глаза. Я точно знала, что он должен лежать в моей сумке, а сумка висеть на вешалке в коридоре. Я хотела было потянуться к нему, небрежно брошенному на тумбу за нелепой статуэткой пастушки, но остановилась на полпути. Что-то удержало меня. Я сделала вид, что ничего не заметила, подлила молока в подставленную кружку с кофе, улыбнулась. А сама размышляла. Он брал мой телефон. Кому он звонил? Он же ничего не помнит. Или помнит?