Остров Афродиты - Хэмпсон (Хампсон) Энн. Страница 22

– Не бойся, я не стану его бить.

Позднее, сидя у постели Фионы и дожидаясь пока девочка уснет, Элен вновь мысленно представила себе всю сцену в саду. Как Леон взял девочку на руки и утешал ее; как он отчитал Алекса; как сурово он обошелся с Чиппи, обидевшим сестру. Элен вспомнила свои прежние суждения о Леоне, когда она поняла, что у него очень противоречивый характер.

Суровый и нежный, умоляющий и требовательный… Она видела мужа таким разным. Какой же Леон на самом деле? Поймет ли она его когда-нибудь? Элен пожала плечами и наклонилась, чтобы поправить одеяло на кровати Фионы. Почему ее должно волновать, каков на самом деле Леон? Ее это вовсе не интересует, и все же… Элен нахмурилась.

Бесполезно притворяться равнодушной, ведь малейшее изменение его настроения сразу же отражается на ней.

– Дядя Леон сильно сердится на Чиппи? – пробормотала уже полусонная Фиона. Она уже третий раз задавала этот вопрос.

– Спи, дорогая, и не думай о Чиппи…

– Но…

– Закрой глазки и спи.

– Я не хочу, чтобы Чиппи наказывали.

– Боюсь, что ему не избежать наказания.

– А ты можешь попросить дядю Леона не наказывать его слишком сильно?

– Дядя Леон поступит так, как считает нужным.

Фиона умолкла и вскоре заснула. Элен тихонько вышла из комнаты. Леон был на веранде, и она спросила его, где Чиппи.

– У себя в комнате. Он будет ежедневно отправляться туда сразу же после школы. Ты должна проследить за этим.

– Сколько времени это продлится?

– До тех пор, пока я не решу, что он усвоил урок. Деньги на карманные расходы он тоже получать не будет. – Леон уступил свой стул Элен, а сам принес другой. – Я не могу понять его поступок. Где он такого набрался?

– Вероятно сельские ребята не очень уважительно относятся к девочкам. Они берут пример со своих отцов.

– Зачем ты снова об этом? – холодно спросил Леон, и Элен, услышав в его словах упрек, опустила глаза.

– Я пойду помогу Арате готовить обед, – сказала она вставая. – Когда мы выезжаем?

– Сразу после обеда. Может быть, сегодня пообедаем пораньше?

– Да, конечно. – Элен повернулась к двери, но Леон окликнул ее.

– Элен…

– Что?

– Как обстоят дела с картиной? Ты уже начала над ней работать?

– Совсем недавно. Я не могу показать ее, пока…

– Принеси ее.

– Она тебе сейчас не понравится. Подожди, пока я закончу.

– Я хочу ее посмотреть.

Элен пожала плечами и уже через несколько минут вернулась. Передав мужу картину, она очень волновалась.

– У меня плохо получается, Леон, я тебя предупреждала. – Смутившись, она отвернулась и стала смотреть на ореховые деревья и финиковые пальмы, растущие на солнечном склоне холма. Там же росли бананы и инжир, жакаранды с яркими синими цветами, четко выделяющиеся на фоне белой арки, ведущей в розарий. Мимоза, гибискус, олеандр. Какое буйство красок! Какие красивые названия!

– Почему ты изобразила эту старую мельницу? – Тихий голос мужа прервал ее размышления, и повернувшись к нему, Элен увидела, что он внимательно рассматривает ее картину.

– Она просто очаровала меня, – призналась Элен. – Это такое необыкновенное место. Вода, струящаяся по склону холма… замечательное зрелище. У нас в Англии много подобных мест, а здесь я впервые такое встретила.

– Старая мельница… – Мысли Леона унеслись в прошлое; глаза стали мечтательными и немного грустными. Он показался Элен таким одиноким, что у нее даже перехватило дыхание. Сейчас в ее муже было что-то детское. У Элен возникло острое желание обнять его… С ней определенно творилось что-то странное. Еще недавно Леон с легкой грустью в голосе говорил, как ему бы хотелось, чтобы она сама обняла его. Тогда его слова вызвали в ней протест. Она вздрогнула, даже не пытаясь скрыть своих чувств. Но все же… не отвращение заставило ее вздрогнуть… после их короткого отдыха в Фамагусте оно полностью исчезло. Тогда в чем причина? Внезапно Элен поняла, что ее гложет чувство вины, которое она испытывает всякий раз, когда спорит с Леоном. Почему она чувствует себя виноватой? Ведь во всем виноват Леон, и это его должны мучить угрызения совести. Леон по-прежнему стоял, погруженный в свои мысли, и Элен не решалась нарушить это молчание. Она наблюдала, как меняется выражение его лица, когда он внимательно разглядывал ее картину. – Это был дом моего деда, – сказал он наконец. – Нас, внуков, у него было много, но мы все разбрелись по свету. Обычно мы собирались вместе на мельнице на Рождество и на Пасху. – Он помолчал, потом добавил: – Теперь мельница принадлежит мне…

– Тебе? Я не знала. Ты не говорил мне.

– Я не думал, что ты ее найдешь. Наверное, ты много бродила по окрестностям.

– Я случайно наткнулась на нее, когда гуляла с Чиппи и Фионой. Мы взбирались по каменистой тропинке, или, как говорят дети, ходили в горы, и вдруг этот чудесный вид: сверкающий на солнце источник, бьющий прямо из скалы.

– Ты очень живописно все изобразила, – с улыбкой заметил он. Элен смущенно улыбнулась в ответ. Глаза Леона потемнели, но он тут же опустил взгляд.

Неужели я ошиблась в нем? – подумала Элен. Ей казалось, что всякий раз, когда он смотрит на нее, в его взгляде появляется откровенное желание.

– Печально, что там все пришло в запустение. Может быть мельницу можно восстановить?

– Честно говоря, я хочу продавать этот участок. Странно, что ты решила изобразить на картине именно это место, потому что совсем недавно Фил говорил мне, что хорошо бы напоследок запечатлеть старую мельницу, пока там все не перестроили.

– Разве ее хотят перестраивать?

– Человек, который покупает участок, – богатый финансист из Англии. Он, конечно, постарается насколько возможно сохранить красоту этого места, но все равно придется многое модернизировать.

– Ты думаешь, своеобразие этого места исчезнет? – с грустью спросила Элен. Ей почему-то всегда становилось грустно, когда она видела, как старинные здания перестраивают.

– Я уверен, что новый хозяин превратит это место в чудесный уголок. Он уже сумел по достоинству оценить его красоту. Ведь отсюда открывается самый лучший вид во всем Лапифосе.

– Да. Море и горы… – Элен говорила задумчиво, ее глаза сияли мягким светом, и она не подумала, что слова, сказанные шепотом, будут услышаны. – Чего еще можно желать?

Глубокий вздох стал ей ответом. Элен быстро взглянула на мужа. У него были грустные глаза, но голос прозвучал бодро, когда он произнес:

– Мне понравилась твоя работа, Элен. Да я в этом и не сомневался. – Он передал ей картину, и радость от того, что Леон не разочаровался в ней, переполнила сердце Элен.

Тетя Хрисула жила одна в большом доме старинной греческой постройки. Шестьдесят лет назад его приобрел ее отец для своей большой семьи, в которой было шестнадцать детей. Некоторые из них уже умерли, другие обзавелись семьями и собственными домами.

– Ну, наконец-то, – проворчала старушка, открывая дверь. Она оглядела Элен с головы до ног, и затем пригласила их с Леоном в дом. – Я уже начала подумывать, что вы забыли о моем существовании.

Леон улыбнулся и представил женщин друг другу.

– Англичанка? – Тетушка пожала плечами. – Надеюсь, ты знаешь сам, что делаешь.

– Что сделано, то сделано, – усмехнулся Леон, а Элен смущенно покраснела. – Мы женаты уже несколько месяцев. – Взяв жену за руку, он вошел с ней в дом, продолжая беседовать с тетушкой. – Тебе, тетя, давно пора продать этот старый дом.

– Теперь уж, наверное, я в нем и умру. Садитесь на диван. Элен, прогони кошек с дивана, а то они, кажется, полностью оккупировали это место.

– Садись сюда, – предложил жене Леон, придвигая ей стул, который выглядел несколько приличней, чем диван. – Зачем тебе столько кошек? – спросил он тетушку, направляющуюся на кухню.

– Они приблудные, но как от них избавишься? Есть еще и собаки, но я не могу держать их в доме: они громко лают, а я шума не выношу. – Старушка плохо говорила по-английски, но Элен ее понимала.