Упавшие с небес (СИ) - "Майский День". Страница 42

Теперь и двое других принялись месить моё несчастное тело кулаками и жёсткими носами ботинок. Я не кричал, не хватало дыхания, смог втянуть в себя воздух только когда ненадолго оставили в покое. Ненавистное красивое лицо маячило перед глазами и сам не знаю почему, вместо того, чтобы отвечать на вопрос, смысл которого уже вылетел из в нескольких местах треснувшего черепа, я прочитал стишок, слышанный где-то и в недобрый час запомненный:

— Ангел сослан в человеки — вот такой замут

На века или навеки — стражи разберут.

Подвалила неудача, удружил замес.

Только о судьбе не плачет сшибленный с небес.

Я сказал это не из упрямства или ложной отваги, просто так, но разъярил моего мучителя несказанно:

— Ангел? — прошипел он прямо в моё размолотое в блин лицо. — Не ангел ты — мерзкая поганая тварь. Бес времени, который ради мимолётной прихоти уничтожил жизнь на Земле, стёр всё, что успело выбраться на сушу! Твой каприз привёл к тому, что человеческая цивилизация отстала от всех иных, и воцарился в космосе рабский порядок! Хотел знать свою вину — получай! Наслаждайся ею и живи!

Он отступил и дал знак своим подручным. На мой несчастный организм обрушились новые удары. Что-то хрустело и трещало, застила взор пелена крови, но слово прозвучало и билось в сознании. Бес времени. Не пространство повиновалось мне, но стихия веков и миллионолетий. Я наконец-то осознал себя не только человеком, а и тем, другим, рубежная боль, наверное, стучала разрядами в виски, но теперь я её не замечал. На общем фоне вообще не смотрелась она как что-то стоящее.

Внутри происходили весьма существенные перемены. Вопреки тому, что со мной вытворяли, я сумел зацепиться за два произнесённых слова. Морок чуть расступился, даря окошко ясности.

Я узнал дорогу.

Я по ней пошёл.

Глава 19

Реальность воспринималась сквозь больной туман, то есть не попадала в голову вообще. Меня рвало кровью, желчью, кажется, даже кишками. Могли же они самостоятельно доползти до горла после того, как где слиплись, где порвались от ударов? Собственного говоря, кроме вот этого я ощущал только электрические толчки трущихся друг о друга сломанных костей. Весёлая выдалась ночь или день — деталей не запомнил. Я сто раз подох прежде чем воскреснуть, но всё же выплыл из колеи боли. Очнулся.

Попробовал оглядеться, но уткнулся взглядом во мрак. Где нахожусь, не понял, знал только, что не на борту собственного корабля. Утёк я оттуда, хотя и не слишком точно представлял — как. Кости срослись, тело остаточно ныло, напоминая о том, что обращаться с ним следовало гуманнее. Я попробовал подняться, сесть, и у меня получилось. Как выяснилось, лежал мордой в песок, потому и не видел ничего вокруг. Теперь же обнаружил себя в пустыне. Неживой мир вокруг дышал холодом, звёзды в небе горели нестерпимо ярко. Я прищурился, разбирая их узор, но без Тревора нечего было и надеяться определить место и время.

Последнее слово так зацепило, что я вскочил, машинально поддёрнув пижамные штаны.

Значит, я не ангел и небесам никогда не принадлежал, что бы там не понимали под этим понятием другие. Я бес времени и потому угодил не в другую галактику, а в безопасное безвременье, утонул в глубине веков, там, где меня не отыщут палачи, слишком слабые для таких вояжей. Голова работала ясно и не болела. Джон Доу в гневном запале произнёс то, что не следовало, и во мне начали просыпаться воспоминания и, что ещё важнее — инстинкты. Слушаться их оказалось куда проще, чем действовать рассудочно.

Зрение немного прояснилось, и я ещё раз осмотрелся. Видел лучше человека, так что разглядел довольно много и не особенно удивился, обнаружив вокруг всё тот же дважды знакомый пейзаж: ленивое море, каменистую равнину и холмы, на горизонте. Я вернулся на планету, где уже был. На которую и когда — другой вопрос. Не самый по моим представлениям важный.

Я машинально побрёл к морю, как сделал бы на моём месте всякий. Попытался выстроить мысли в нужном порядке. Сказал Джон Доу правду или его оговорка намеренна и знаменует собой всего лишь ещё один хитрый способ надо мной поиздеваться? Нет. Я ощущал истину шкурой и нутром — уцелевшим скудным имуществом. Недаром и прежде всё, связанное с течением лет, особенно привлекало моё внимание, я угадывал свою подлинную суть сквозь блокировку и прочие ограничения.

Бес времени. Кажется, на самом деле моя ипостась называлась немного иначе, но я за века так привык к человеческому языку, что не видел существенной разницы. Смутно создавал, что в родном мире вообще нет ангелов и чертей, там всё устроено по-другому и наделено собственной гармонией, но привычные аллегории помогали освоить новые знания в несовершенной человеческой оболочке.

Я повёл плечами, поёжился. Прохладный ветер нёс запахи воды и жизни. Дойдя до кромки вялого прибоя, я поглядел на море, честно отражавшее звёздную бездну.

Неразумный палач отомкнул маленький, но вместительный ларчик моего прошлого, и оно понемногу вырастало в сознании, проясняя голову как рассвет очищает небо от ночной мглы. Я смотрел на линию горизонта и позволял образам, зреющим на дне рассудка, разворачиваться во всей полноте. Слова Джона Доу послужили паролем, и, хотя мне открылась только часть меня настоящего, но именно та, за которую я и угодил в переплёт и на полку.

Моё преступление. Я смутно, словно заезжего гостя в родном доме, ощущал внутри то существо, каким был века назад. Могущественный и надменный, готовый посмеяться над всеми, потому что кто же был мне ровней? Не желающий признавать правил, не ведающий резонов. Блестящий и жестокий распорядитель времени.

Признаться, я, нынешний, ощутил робость оказавшись в пустынном месте наедине с этим существом. Я никак не мог совместить себя с ним, страшился, и оттого моя прежняя суть казалась особенно могущественной и отчасти отвратительной. Теперь я не удивлялся жестокости наказания, только недоумевал, как эти слабаки даже всем скопом сумели меня одолеть?

Повезло или придумали способ? Подробностей я пока не выведал, да и не слишком заботила сейчас эта мелочь.

Джон Доу не обманывал. Груз вины тяжко давил на плечи. Я развернулся и вяло побрёл по берегу вдоль волн, погружаясь в вязкий бред воспоминаний. Почему я так поступил? Чем помешали жалкие ростки жизни, рискнувшие выбраться на сушу? Наверное, пустой мир выглядел прикольнее, или мне нравилось повелевать всем, что попадалось на пути. Я был горд и неумерен в желания. Я был другим существом, а изменился сейчас? Пожалуй. Так долго прожил среди людей, что сам стал почти человеком.

К рассвету я устал и сел отдохнуть. Море совсем затихло, его ладони едва касались влажного песка, выглаживали блестящие камешки. Солнце величаво всплывало в почти безоблачное небо. Звёзды растаяли. В те давние времена, когда жизнь выбиралась из океана на сушу, узор ночного неба был совсем иным, вот почему искусственные разумы обоих кораблей так и не смогли с ним разобраться. У людей, да и у тангеров тоже, путешествия в прошлое считались бредовой идеей, только я теперь знал, что это не так. В потоках времени существовали прямые и обратные течения, были свои сжатия и ровный ход, присутствовало единство, а выполаживания, как я уже сообразил, являлись пересечением разнородных путей. Я легко нашёл в них дорогу потому, что согласно своей природе ощущал все переливы.

Старая добрая планета Земля. Я погладил ладонью песок и камешки, вяло соображая, что сумел на какое-то время ускользнуть от палачей и отыщут они меня здесь не скоро. А вот что произойдёт, когда найдут? Память вернулась лишь фрагментом, а прежней силы я не ощущал в себе вовсе. Да и то сказать: обрети я мощь, разве сорвался бы в бегство? Пересчитал бы кости тем, кто истязал меня и получал от самого процесса изощрённое удовольствие. Месть никто не отменял, и каждый имеет на неё право.

Ладно, я немного отдохнул и пришла пора сообразить, что воспоследует, когда неизбежно вернут в прежний круг вины. Надо полагать, наказание станет ещё более суровым: я ведь помнил, как усердно меня прессовали за любое неповиновение.