Разыскивается миллионер без вредных привычек (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 14

Надеялись, что нас сразу отпустят. Не тут то было! Промариновали до самого утра. Я извелся — как там Никита? Позвонил Серёже? Или один сидит?

Выпустили нас в шесть, и то, благодаря тем самым знакомым. Собирались держать до суда, на котором судить за административное правонарушение.

— Ребят, вы издеваетесь? — ласково спросил я. — Да меня осудят на штраф в две тысячи. Я вам сейчас больше дам, только выпустите уже!

Денег не дал из принципа. Вот если выпустили бы, то заплатил бы. А так — нехер. Меня подвезли до машины, брошенной недалеко от складов и я полетел домой. Чего только не вообразил! Увидел целый, не сгоревший, не взорвавшийся дом и выдохнул от облегчения. Да хер с ним, с домом! Просто если он целый, больше шансов что цел и сын.

Гараж был открыт. На полу какие-то банки валяются, видимо ещё с ремонта оставшиеся. Одна открыта, на полу лужа, в которую я ногой наступил. Сердце холодеет. Господи, неужели грабители ворвались? Да я себе никогда не прощу!

Забегаю в дом, по лестнице через три ступеньки — спальня Никиты пуста! Моя тоже! В ванных нет никого! Мне кажется, что если можно умереть от страха, то я умру вот прямо сейчас. Но не умираю — ребёнка сначала найти надо. Бегу на кухню, в гостиную… и выдыхаю. Тут. Живой. Спит.

Мне становится так легко от осознания того, что все хорошо, ничего страшного не стряслось, что я даже не сразу замечаю светлую макушку. Настя. Тут. И тоже спит. В одеяло замоталась, торчит одна макушки да пятки. Нет, это нормально, блядь! С моим сыном спит!

Она почувствовала мой взгляд. Медленно повернулась. Глаза распахнула. Моё первое желание — убивать. Но я сегодня уже сидел несколько часов, мне не понравилось. В тюрьму не хочу. Тащу её на кухню — я воспитываю сына джентльменом, не нужно ему видеть, как я порю бабу ремнем. А ремнем по заднице её очень хочется. Чтобы месяц на свой велосипед сесть не смогла!!!

Настя ведёт себя возмутительно — чай пьёт. А потом и вовсе меня целует. Первое впечатление — ни хрена она целоваться не умеет. Ну кто так целуется? Но её губы такие мягкие… Что не хочется отодвигаться. Наоборот, хочется показать, как нормальные взрослые люди целуются.

Пиздец! Ладно она чокнутая, а я что творю? Отрываюсь от неё. У неё глаза пьяные совсем. Губы припухли. Во мне все бурлит. Но желания несколько видоизменились — теперь не пороть её хочется, а бросить на стол кухонный попой кверху, футболку задать и… стоп. Скольжу взглядом вниз, ноги голые, краешек трусов торчит из под футболки.

— На вас что, мои трусы? — спрашиваю я, не веря своим глазам.

— Да, — с вызовом отвечает она и задирает подбородок. — Ваши!

— Я вызываю полицию, я устал.

Достаю телефон. Не знаю, позвоню ли в полицию, понимаю одно — ни хрена я не понимаю. И что с этой Настей делать, у которой от поцелуев глаза пьяными становятся я тоже не знаю. А Настя… дёргает вниз резинку трусов. Наклоняется, чтобы снять их, футболка чуть задралась, я мельком увидел полукружия ягодиц. Член болезненно напрягся, в голове снова та же попа, стол, задранная футболка…

Настя выпрямилась. В глаза мне посмотрела с вызовом.

— Держите свои трусы!

И в лицо мне их бросила. Поймать я не успел — растерялся. Хлестнуло прямо по глазам. А Настя пошла к выходу. Я растерянно, с трусами в руках следом за ней. На улице светло уже, семь утра как никак, а она чешет по дороге босиком, в одной футболке. Тоже вроде моей… говорить об этом я не стал — мало ли, вдруг тоже снимет. Нет, я бы конечно поглядел, но соседи же есть, пусть их и не видно.

Ещё меня нервирует, что футболка короткая. Задницу, конечно, прикрывает, но если наклониться… Хотя, какая мне разница? Пусть делает что хочет. Она и делала.

Пересекла дорогу, прошла к дому напротив, подобрала свой велосипед валяющийся на земле. Залезла на него, опасно поднимая ноги. Я закрутил головой — вдруг кто, что видел? И… поехала. В сторону малой Покровки, кстати.

— Подавитесь своими трусами! — гордо бросила мне проезжая мимо.

Я сглотнул. Может, я уже сошёл с ума, в данный момент уже нахожусь в психушке и брежу? Понюхал зачем-то трусы — растворителем пахнут. Вернулся в дом, заперся. Никиту проверил — спит.

В душе тоже очень пахло растворителем. В мусорном ведре одежда, судя по всему Настина. В краске, в клею, в растворителе. Что здесь вообще происходило? Хорошо, что Никита цел… может, переехать?

Принял душ, лёг спать рядом с сыном, на диван. Старался не думать, что вот на этой самой подушке недавно Настя спала. Идти за другой лень. Никите сегодня не в школу, да и не отпустил бы я его после такой напряжённой ночи…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Уснуть не получалось. Обвел взглядом комнату — над потолком висит банка с краской. Половина пола в зелёных пятнах. Клеем пахнет. Потом… у Никиты спрошу.

Снилась мне снова Настя. Во сне я положил её на стол. Но не потрогать, даже разглядеть ничего не успел — проснулся. Да что же ты будешь делать!

Никита уже проснулся, я слышал, как он гремит посудой на кухне. Немудрено — время второй час. Выходит я спал почти шесть часов, а попу разглядеть так и не успел. Даже обидно. Умывшись, пошёл на кухню. Сын завтракал. Ну, или обедал, если вспомнить, который час.

В тарелке суп. Красивый такой, бульон прозрачный, мелко порубленная зелень, фигурно вырезанные кружки морковки. И пахнет вкусно. На блюде пирожки. И салат ещё, непонятно из чего, но на вид аппетитно.

— Валя расстаралась?

Вчера я кастрюли и не разглядывал, зато сейчас с удовольствием потёр руки и пирожок схватил. Ресторанная и магазинная еда ну очень надоела. Откусил.

— Нет, — сказал сын. — Это Настя, ночью. А Валины кастрюли в холодильнике.

От неожиданности я пирожок выплюнул, не успев даже понять с чем он. С решительным видом схватил тарелку сына и понёс её к раковине — выливать.

— Это мой суп! — закричал Никита. — Не хочешь, не ешь! А я буду.

— Настя сумасшедшая.

— Ну и пусть. Зато весёлая. И пирожки вкусные. А ты её выгнал!

— Она сама ушла!

Никита не поверил. От греха я вернул его тарелку на место. Просто не буду есть сам. А Никите я ещё настроение подпорчу — ему ещё рассказывать все. Пусть сначала поест уже. У меня заурчало в животе, ещё бы, чуть не сутки назад ел в последний раз! Я из принципа достал из холодильника Валину кастрюлю. Разогрел себе порцию в микроволновке. Суп был странно… склизким. И совсем не красивым. И не вкусным. Но я доел. Тоже из принципа.

А когда Никита ушёл, я украл один пирожок. Если никто не видел, значит — не считается.

— Теперь рассказывай, — обрадовал я сына.

Он насупился. Покосился на безобразное пятно, исковеркавшее паркет под окном. Вздохнул.

— Ничего такого не случилось. Я просто боялся… что воры залезут. А они не залезли. Я уберу все.

Можно было недоговаривать — залезла Настя. Это и ежу было понятно. Отскребать клей от пола смысла уже не было, пусть так и будет пока, а потом придётся менять половицы. А вот тряпку и тазик я ребёнку выдал — весь первый этаж в пятнах краски.

Никита оттирал краску и мрачно сопел, я напряжённо думал, наверное сопел тоже. Не пришёл ни к какому решению. На работе уже началась тщательно отрепетированная вакханалия, я съездил туда на часок, потом вернулся к сыну, все же, суббота.

Понял, что не смогу спокойно провести выходные — буду подсознательно ожидать появления Насти. И решил сбежать, хотя бы на сутки.

— А не поехать ли нам к бабушке с дедушкой?

Никита согласился. Мои родители жили в соседнем городке, откуда я и сам родом был — три часа езды на машине. Дом на берегу реки, огромный яблоневый сад, баня — красота. И речка не чета нашей, что возле Покровок течёт, а настоящая, широкая. Я мог бы похвастаться, что рос в этом великолепно доме, но нет, родители сюда переехали выйдя на пенсию. Отец разводит пчёл, мама сажает цветы. По саду ходит, а за ней следом бегает мелкая брехливая собачка неизвестной породы. Её мама подобрала в городе, и та, не будь дурой, прижилась.