(Без)условная любовь (СИ) - Акулова Мария. Страница 25
Андрей сел на диван, Катя тоже, рядом, не отрываясь от фото…
— А я знаю… Снежа умеет сфотографировать так, будто души наизнанку…
В частности, и его душа… Катя по всем лицам на фотографии скользнула только, а вот на лице Андрея задержалась… Он тут максимум на год младше, потому что выглядит почти так же, как сейчас, но улыбается так лукаво, и взгляд светлый… Это еще до Филимоной. Точно. Сейчас такой взгляд только проблесками появляется. Видно, что парня надломило, а раньше постоянно таким был…
— Снежа — это…?
— Фотограф, которая вас снимала. Моя мачеха.
Андрей удивился. Не знал. Ему Настя сказала тогда, что к определенному времени надо в фотоателье явиться — он явился. А кто их снимать будет, зачем, почем — не вникал.
— А мать?
Катя продолжала смотреть на фото, Андрей же больше смотрел на нее. Удивительно, но как-то так случилось, что Самойлова знает о нем куда больше, чем он о ней. Катя вон даже в курсе, кто снимок сделал, на который его мама смотрит и плачет подчас…
— Она где-то есть, но мы с ней не общаемся.
— Почему?
Катя замялась на мгновение. Видимо, думала, стоит ли отвечать…
— Она наркоманка. Ее лишили родительских прав, когда мне было двенадцать, отправили на принудительное лечение, но что-то как-то не помогло…
— Это… сложно…
Катя улыбнулась. Реакция посторонних людей на ее историю всегда удивляла. Кто-то начинал соболезновать, кто-то ржать, думая, что она так шутит, кому-то становилось ее жаль, а Андрей вон решил констатировать очевидное.
— Это только часть истории, на самом деле. Марк — мой приемный отец, а кто родной — не знает даже мать…
— Это… еще сложней…
— Да. Но только не надо жалеть меня, сейчас-то все хорошо. Марк любит меня, Снежана не имеет ничего против приемыша, у меня есть сводные сестра и брат — совсем маленькие еще… Дедушка с… вроде как бабушкой, а сложись все иначе — летом я ехала бы не в Массачусетский университет, а выбирала бы себе какой-то притон или бордель…
Теперь улыбка у девушки вышла откровенно натянутой. Она не любила рассказывать людям подробности своего рождения и детства, но раз Андрей спросил… Ответить правду было легче, чем начать юлить.
— Мы задачу не доделали…
Андрей не спешил что-то отвечать, и Катя из-за этого чувствовала себя неуютно. Понятно, что такую информацию надо бы переварить, но от этого ей не легче.
— А ты не хотела сама на нее выйти? На мать?
Все же хорошо, что света в комнате было мало. Иначе, Катя не сомневалась, Андрей увидел бы, что по шее и щекам красные пятна пошли… Разговоры о Лене вызывали в Самойловой бурю эмоций. И нельзя сказать, что самой сильной среди них была злость. Нет, скорее боль, тоска и обида. В последние годы так точно.
— Хотела. Сейчас особенно. Думаю иногда, вот я уеду, вернусь через четыре года, а ее может к тому времени уже и в живых не будет. Всякое ведь бывает у них, у наркоманов. Но не решаюсь.
— Почему?
— Сложно… Не могу к Марку подойти напрямую. Боюсь, его это ранит. Он ведь с такими усилиями меня выцарапывал из ее лап тогда, в детстве. А теперь, выходит, я сама к ней рвусь… Но я ведь не потому рвусь, что его не люблю. Это тяга, не поддающаяся рациональному объяснению. Мне просто надо на нее еще хоть раз посмотреть. Понимаешь?
Андрей не понимал, но кивнул. Точнее он понимал, что Кате это действительно нужно, и что это для нее очень сложно, но почувствовать себя в ее шкуре не смог бы, как ни пытайся.
— Я думаю, тебе все же стоит с отцом поговорить. Не решай за него, что он будет чувствовать и думать. Он ведь не дурак… У него тоже есть мать, он понимает, что ребенок не может по щелчку пальца ее разлюбить…
— А я ее не люблю, — Катя ответила, глядя прямо в глаза парня. Аж холодок по спине прошел от того, как искренне смотрели глаза и звучал голос. — Это действительно сложно понять, но я ее не люблю. Как можно любить человека, который тебя в одной комнате запирал, а в другой ширялся с друзьями? Или утехам придавался? У меня было много веселья в детстве, знаешь ли. Я ее ненавижу за это. За то, что детство мне испортила, и папе жизнь… Но… В глаза ей я хочу посмотреть. И в них хоть капельку раскаянья увидеть. Или тоски… Или любви… Что должны дети в маминых глазах видеть? Любовь безусловную? Она меня ее лишило. Ее любовь ко мне была с условием — ей доза, мне любовь… Пойдем задачу делать. А то действительно засиделись что-то…
Катя встала, не дожидаясь Андрея, в комнату его вернулась, за стол села, дрожащими пальцами ручку взяла…
Андрей стал вторым человеком, с которым она все это обсуждала. Первым был Питер, но с чехом было иначе — там она писала, потом ее письмо читал «виртуальный человек», он же и отвечал… А тут она на диване устроилась, в чужой гостиной…и чужому же человеку в таком призналась сходу… Теперь даже стыдно было в глаза ему глянуть. Не потому, что сказала что-то крамольное, а потому, что такое сокровенное открыла.
— Кать…
Андрей снова в дверном проеме задержался, окликнул тихо, ласково даже…
— Ммм?
— Я свет выключу, не пугайся только…
— Зачем?
— Показать тебе кое-что хочу…
Она не ответила, но Андрей и не ждал ответа, свет потушил, дождался, пока и у него, и у девушки глаза к темноте привыкнут, потом к полкам своим подошел. Музыку включил какую-то, тихую, но приятную… Звук будто бархатом по коже струился… Потом Андрей подошел уже к девушке, руку протянул, приглашая как бы…
— Что?
— Давай потанцуем просто… Не бойся, я без глупостей. Просто потанцуем…
Катя с осторожностью сначала свою руку в Андрееву вложила, потом встала, на середину комнаты вышла, чувствуя ступнями ворс ковра, обняла партнера руками вокруг шеи аккуратно, помня о том, что ему сегодня хорошо досталось, а потом позволила себя вести. Закрыла глаза, когда он ее чуть ближе к себе прижал, не попыталась отстраниться, и так миллиметр за миллиметром приближалась, пока не вдохнула разом смесь запахов — и бельевого ополаскивателя, и его туалетной воды… Сглотнула непроизвольно, услышала, как и он сглотнул…
Сейчас Катя чуть ли не впервые осознала, что Андрей намного ее выше — особенно, когда она босиком топчет его ковер. И не впервые, что ей с ним отчего-то так уютно… В данным момент опять, как когда-то возле школы, она думала о том, что в последний раз так хорошо ей было давным-давно, и отпускать это чувство не хотелось.
Вот только Андрей почему-то остановился, одной рукой скользнул от девичье поясницы до шеи, потом по подбородку провел, чуть вверх потянул, голову запрокидывая…
— Я тебя поцелую сейчас, а ты не дерись, пожалуйста, боюсь, три драки за день будет уже слишком…
Катя подумала, что улыбнуться надо бы — шутка ведь, но не успела — ее улыбку поймали его губы.
— Кать..
— Ммм?
Андрей почему-то говорил шепотом, одна песня уже доиграла, началась вторая…
— Скажи хоть что-то, а то я ж не понимая — злишься, радуешься?
— Момент ловлю…
— Ну тогда и я поймать попытаюсь…
Поймал. Снова поцеловал, теперь позволяя себе чуть больше настойчивости, тех самых глупостей, которых обещал не совершать.
И ведь действительно собирался просто танцем от грустных мыслей отвлечь, а свет выключил, чтобы оба себя так глупо не чувствовали… И уже во время таких вот перетаптываний, гордо зовущихся танцем, понял, что очень хочется… невыносимо просто… поцеловать. Уже не затем, чтобы отвлечь, а именно чтобы ту грань перейти, которая, как сейчас понимал Андрей, давно колебалась между ними.
Теперь-то понятно стало, что Катя каким-то чудным образом почти сразу в мысли запала, но он сам себе в этом признаться боялся. Как бы кто ни считал, мазохистом Веселов никогда не был. И бросаться в новый омут с головой, когда на той самой голове еще не сошли шишки после прошлого омута, точно не собирался.
Но это ведь другой омут совсем… Более коварный даже, пожалуй… Незаметно затягивать начал, нежно так, ласково, сначала по щиколотки только, потом уже по колени, а теперь, кажется, с головой разом накрыл.