Марья-царевна из Детской Областной (СИ) - Баштовая Ксения Николаевна. Страница 12
Но какого лешего она здесь делает?! Сама пришла, из леса, или прислал кто-то, голову царю одурманить?!
За мгновение до того, как Кощей вскочил с кровати, женщина одним прыжком взвилась на ноги, метнулась к закрытой двери, и просочилась сквозь нее…
Правитель Навьего царства рванулся следом.
Постельничий сладко спал в проходной комнате, когда дверь, ведущая из царской опочивальни, резко распахнулась и на пороге появился сам царь. В одних подштанниках.
— Где она?!
— Кто?! — резко подскочил на лавке, очумело мотая головой мужчина.
— Ты, Ахмыл, мне зубы не заговаривай, — прошипел Кощей. — Девка где?! Только что здесь была!
Ахмыл Баженович происходил из древнего рода ведогоней, многие века оберегающих правителей Навьего царства. Нынешнего царя он еще на коленях качал, нрав его знал досконально. Но спросонья совершенно не мог понять, о чем идет речь:
— Какая девка, мой царь? Али позвать кого? Навку какую-нибудь или летавицу покрасивше кликнуть?
— Какая, к анчуткам, навка?! — не выдержал царь.
Постельничий тоскливо покосился на темное небо за окном, бросил сонный взгляд на пару одиноких, лениво горящих свечей, едва разгоняющих темноту в хоромах, и вздохнул:
— Так может, ежели никакая, так спать пойдем, мой царь? Мало ли что до криков петуха приблазнится?
Кощей зло сжал челюсти, смерил Ахмыла долгим взглядом, развернулся и, с силой хлопнув дверью, вернулся обратно в опочивальню.
Проклятую зазовку — соблазнительницу все равно уже не поймаешь, не узнаешь, какого лешего она пришла. Но ведь ночь не последняя… У нее не получилось сегодня, так, может, придет еще завтра. И тогда уже надо будет ее не отталкивать, а за руку ловить. А зазовка — она не царевна из Яви: заплечных дел мастера быстро выведают, по чьему наущению она явилась…
Постельничий проводил царя сонным взглядом и вновь повалился на лавку: спать хотелось все сильнее…
И никто не заметил, как из темного угла, куда не добирался свет от слабо дрожащих огоньков свечей, осторожно выползла небольшая тень на длинных тараканьих лапках и, сердито шипя, уползла в коридор…
Огненный Змей вернулся в Навь незадолго до рассвета. Полыхающий алым пламенем шар влетел в распахнутое окно одного из теремов, рассыпался искрами по гончарному каменному полу, украшенному узорчатыми изразцами, и оборотился добрым молодцем в расшитом зелеными нитями кафтане.
Светильники, расставленные по углам комнаты, мужчина зажег легким взмахом руки — все-таки приятно, когда ты можешь делать то, на что не способен даже правитель, — оглянулся по сторонам, проверил, плотно ли закрыта дверь в горницу, и лишь потом позволил себе опуститься на пол: сил на то, чтоб добраться до лавки или хотя бы усесться на сундук, попросту не было.
Неподвижно просидев некоторое время, мужчина с трудом встал и медленно подошел к сундуку, стоявшему в углу. Покрытый зеленой чешуей хвост, высовывавшийся из-под полы камзола, нервно дернулся: будь на то воля звериной части души — и Огненный Змей еще пару дней бы не поднимался: все-таки путешествие в Пекло выматывает настолько, что и врагу не пожелаешь.
С трудом подняв тяжелую крышку, царский советник извлек из-под вещей неприметную черную калиту, развязал шелковые снурки, стягивающие горловину, и вытряхнул содержимое кошеля. На гладкую столешницу из моренного дуба выкатилось несколько крупных розовых жемчужин, следом за ними упала пара женских серег мелкого бисера… Порывшись в мошне на поясе, Змей осторожно, двумя пальцами извлек тяжелый мужской перстень, полученный в Пекле. Черный камень на мгновение побелел, став почти прозрачным — а в следующий миг вновь стал прежним.
Советник облизнул бледные губы:
— Три… Пять… Шесть… Осталось еще три…
Легким взмахом руки сгреб драгоценности в мошну и забросил ее обратно в сундук. Слуги, если найдут, и не поймут ничего, а воровать у советника побоятся…
Мужчина уже хотел захлопнуть крышку сундука, когда пальцы коснулись прохладного металла. Некоторое время Змей стоял неподвижно, а потом резким рывком вытащил из-под груды одежды зеркало в серебряной оправе. По стеклу бежала трещина, а на ручке недоставало несколько алых камней.
Советник дернул уголком рта и, подняв зеркало к самому лицу, медленно провел свободной ладонью по щеке. И там, где кончики пальцев касались кожи, она сползала кровоточащими лохмотьями, обнажая гниющую плоть…
Кое-где кожа и вовсе почернела, обуглилась. Мышцы, потраченные тлением, разошлись на отдельные волокна. У самой челюсти виднелись желтоватые пятна зубов, на скуле проступила белая кость…
Огненный Змей дернул сохранившимся уголком рта и язвительно обронил:
— Каков красавец! Всякая влюбится! — затем резко мотнул головой, натягивая ставшую уже привычной колдовскую личину и загоняя вглубь грызущую боль, и спрятал разбитое зеркало обратно в сундук.
— Семь лет неудач. Пять уже прошли.
Посмотреть, докуда гниение добралось на груди, он так и не решился.
Решившись, наконец, лечь спать, Маша все-таки вдруг вспомнила, что она в комнате не одна. Васенька, на вопрос, а где он ночью будет, тихо хихикнул и, звякнув:
— Понадоблюсь, царевна, кликнешь! — сжался в крохотную точку и истаял в воздухе.
Тут, конечно, было искушение сразу проверить, сработает ли вызов, но с другой стороны, сейчас он вдруг проявится, потом внезапно, например, выяснится, что он может исчезать один раз в день… И куда Маша его потом денет?
Кровать, как выяснилось, была безумно неудобной. Подушки — жесткие. Под матрасы — такое ощущение, кто-то не то, что горошину, целое ведро фасоли насыпал. Покрывало — пыльное… И как только Маша умудрилась на этой постели какое-то время полежать, когда ее сюда притащили? Тайна, однако.
Хотя, с другой стороны, она ведь тогда не спала, а в обмороке была…
Как бы то ни было, заснула Маша с трудом.
А проснулась уже когда было светло.
А если еще учесть, что за окном раза три за ночь раздавалось пение петуха: первый — второй раз еще темно было, а на третий только светать начало — Маша прокляла все. И самое обидное, что в эту окаянную птицу нельзя было даже подушкой, как в разбушевавшегося Маркиза кинуть: окно было намертво закрыто, но "Кукареку" при этом было слышно настолько явственно, словно птичка решила прямо перед окном петь…
Да, врач-педиатр встает рано. Да, Орлова почти каждый день из-за работы просыпалась в семь утра… Но это же не значит, что ей это нравилось! Ну хотя бы в нормальной русской народной сказке можно было выспаться! А вот фигушки вам. Нельзя.
Другими словами, утром Маша поднялась злая и невыспавшаяся.
Нет, понятно, что после третьего крика, Орлова еще какое-то время попыталась поспать, и даже вроде задремала, но, все-таки, какой-же это сон? Особенно, если не знаешь. Сколько времени дремал — час, два или четыре.
Сотовый телефон в сумке за ночь не передумал, и включаться не стал: выяснить, сколько времени не было никакой возможности. Нет, конечно, вполне вероятно, что в этой, будь она неладна, Нави, используются более ли менее передовые технологии и часы, будильники и прочие куранты имеются, но в прямой видимости они не наблюдались, а если и были где-то на башне — так окно не открывалось, не посмотришь…
Васенька пока в комнате не проявился. Ну, да это и хорошо — пока надо было разобраться с делами насущными. Например, с собственной одеждой.
Блузка, тут надо быть честной, была уже малость несвежей. Юбка — и вовсе, забрызганной молоком. А раз так, стоило подумать о том, чтобы во что-то переодеться.
Да, своих вещей у Маши здесь не было — ну, извините, похитили ее внезапно, подготовиться не смогла, но ведь с другой стороны, Васенька сказал, что все в сундуке — ее… Нет, понятно, что до конца коловертышу доверять нельзя, Маша с ним совсем недавно знакома, но с другой стороны… Чем Маше может грозить то, что она наденет чужие сарафаны? О возможности подхватить грибок или что-нибудь похлеще пока не будем.